Ария московского гостя

«Hi, Natasha didi, kai se ho?» — они кричат из автобуса и бегут обниматься. Didi — распространенное в Индии обращение к девушкам старшего возраста, вроде «старшая сестра». «Kai se ho» — «как дела» на хинди. Я никак не могу привыкнуть, что с этим вопросом меня ежедневно встречают сорок пар одинаковых глаз.

Проект. Начало

«Бхопал — столица штата Мадха Прадеш, это самый центр Индии и город семи озер, у нас правда семь озер, основное — искусственное, из-за дамбы», — Прадип и Шибани Гош встретили меня в аэропорту и везут к себе завтракать. Я вижу рассвет над большим озером, вокруг которого аккуратно уложена брусчатка, а на ней спят коровы, собаки и иногда люди. В первые дни моего большого путешествия многое удивляет.

Волонтерский проект в Индии, и непременно так, чтобы работать с детьми, у меня не получалось найти почти три месяца: со словарем и без я перечитала множество сайтов, писала письма с запросами, обращалась официально в международную молодежную организацию AIESEC и уже не верила в удачу. Помог индийский друг Джоутишко, который дал имейл отца своего сокурсника, руководителя социальных проектов. Я написала Прадипу письмо, и все закрутилось.

Мы приезжаем в престижный район, где живет семья Гош, в собственном доме — белом, двухэтажном, с небольшой парковкой и террасой — типичном для Индии. Здесь же, с отдельным входом, с 2003 года располагается и офис ASiS — A Social innovations laboratory, у которой уже десять разных направлений: дети, волонтеры, газета, лаборатория инноваций для деревенских жителей… Шибани угощает сладким масала-чаем, а я, впервые оказавшись в настоящей индийской гостиной, рассматриваю бесконечные сувенирные фигурки хинду-богов, подарочные статуэтки, туристические тарелочки. Один стеллаж полон дипломов и наград — успехов ASiS.

Шибани и ПрадипФото: из личного архива

Прадип включает компьютер, листает фотографии и рассказывает, как однажды понял: хватит ждать помощи «сверху», нужно действовать самим. «Но не просто помогать бедным, а находить смелые пути решения их проблем». Он ведет меня во двор и показывает пусть не глобальные, но важные и милые свершения. Вот велосипед с необычным сидением — подросткам из деревень сложно добираться в ближайшую школу по неровной ухабистой дороге среди джунглей, и на лаборатории была придумана система амортизации. А вот еще: в сельской местности в сезон всегда образуются стихийные свалки кокосов — что с ними делать? «Решили использовать как садовые горшки, для цветов и рассады». Так проект за проектом, грант за грантом за 13 лет социальная лаборатория разрослась, и больше всего Прадип гордится, что в ней много молодежи. «Раз в неделю в нашем доме собираются волонтеры — им по 20-25 лет, это всегда смех на весь район».

Сразу видно, что Прадип — увлекающийся романтик, и с ним заодно вся семья: Шибани занимается проектом Museum school, в котором и буду работать я, сын Пиюш руководит газетой The Optimist Citizen, его сестра-близнец Пьюли изучает педагогику.

Мы решаем, что к детям я поеду завтра, а сейчас отдохну и после дневной жары прогуляюсь до молла: Бхопал — город строгих правил, здесь прозрачное не надевать, обтягивающее не носить, локти и колени не открывать, и даже моя в пол, но с разрезами юбка, требует леггинсов.

Вечером засыпаю, повторяя, как мантры, имена людей, с которыми познакомилась сегодня: Шибани, Ратна, Приянш, Пиюш, Теннисон, Туин, Сванзил, Пьюли.

Друг Ганеша

Волонтеру в Азии заранее нужно быть готовым к бытовым лишениям и оставить дома брезгливость. Во всех проектах, которые я находила, значилось условие — проживание в хостелах или общих комнатах, а к чистоте в Индии относятся иначе, чем в России. Мне повезло: я живу «в семье», в своей комнате с душем, на первом этаже стройного белого дома с садом, где есть манго, улитки и белки. Комната небольшая, но светлая, в ней много воздуха, кровать и четыре шкафа вдоль стен, заваленные старыми книгами, газетами и портретами. Раньше здесь жила бабушка, которая переехала жить к сыну.

В первые минуты я радуюсь: просторно, есть окна. Рассматриваю ближе — все покрыто ровным слоем пыли, унитаз в ужасном состоянии, душ — шланг из стены. Позже мне начинается казаться, что Индия испытывает мой характер: я делаю уборку и обнаруживаю, что нет горячей воды, обещают решить этот вопрос — и дают огромный кипятильник, которым я сжигаю пластмассовое ведро, привыкаю мыться в прохладной воде — не понимаю, как и где стирать одежду. Постоянный волонтер проекта Сванзил предлагает дважды в неделю брать мою стирку к себе, у ее семьи есть стиральная машинка. Кажется, победа — я решила все бытовые вопросы или поменяла отношение к тем, которые решить невозможно. Следующей ночью просыпаюсь от писка: посреди комнаты моим печеньем хрустит мышь.

«Мышка — это же друг Ганеши, а значит, добрый знак», — вспоминаю я и засыпаю снова.

Вся моя жизнь здесь — абсолютный выход и зоны комфорта, 30 дней я не принадлежу себе. Ежедневно в 9.00 меня будет Анита, она приходит мыть в комнате пол.

К 10.00 я поднимаюсь в гостиную, завтракаю с хозяйкой дома Ратной и ее дочерью Ананьей, которую зову Аней, что всех ужасно забавляет. Ратне 60 лет, и она не похожа на типичную индианку: стройная, с короткой стрижкой, красивая женщина, всегда в неярких, очень современных сари. Ратна вдова, ее муж был профессором словесности, они много ездили по миру, жили в Китае, сама она в молодости учила русский.

В школе Museum schoolФото: Praharsh Bhandari

— How to say «thank you» in Russian?

— Спасибо.

— O yes — spasibo ne nado — yes?

Она очень радуется таким узнаваниям.
В домашней библиотеке семьи нахожу «Тихий Дон», «Лолиту», «Преступление и наказание» на английском, за завтраком с Ратной мы говорим о литературе, политике и Китае. С Аней интересно болтать про мужчин и браки. Ей 26, на специальном индийском сайте для желающих жениться она познакомилась с парнем. Пока не встречались, но каждый день переписываются, созваниваются, Аня даже говорила с его мамой по Skype — в современной Индии это отношения, и их достаточно, чтобы планировать свадьбу.

Ратна и Аня — из того самого среднего класса, на который опирается весь проект Прадипа, который решил: кто, если не мы. Ратна не богата, но состоит в нескольких общественных советах, посильно помогает в социальной работе, берет в свой дом волонтеров.

Каждый день, кроме воскресенья, в 11.00 за мной заезжает Сванзил, мы едем в офис — я готовлю уроки для Индии, пишу тексты для России. В 14.00 — ланч, едим строго правой рукой, для меня стараются готовить не остро. С 15.00 до 18.00 — уроки в Museum school, вечером снова офис, но уже для другого проекта — газеты The Optimist citizen. Я помогаю редакции — пятерым друзьям, которые однажды решили, что СМИ льют в уши жителей города слишком много негатива, и основали издание хороших новостей. Мы освобождаемся в 21.00, и у меня есть пара часов на прогулку по рынку. Достопримечательностей в Бхопале немного, город хоть большой, но очень провинциальный, а на индийском «маркете» есть что посмотреть и пофотографировать. И хоть живет Ратна в очень благополучном районе, двери она закрывает в 23.00: в настоящей Индии, если в доме нет мужчин, ночью небезопасно.

Школа на ступеньках

Шибани Гош совсем не такая, как Ратна, она индианка традиционно-современная — носит потрясающей красоты классические сари, всегда собирает волосы в хвост, при этом мастерски водит байк и машину, не расстается с планшетом. Главный ее проект вот уже 11 лет, третий ребенок после близнецов — Museum school.

По дороге в Музей науки она рассказывает, что бесплатное среднее образование в Индии доступно детям из бедных семей, но если частные школы — это лучшие учебники и минимум пять заинтересованных учителей на класс, то государственные — старые книги и один педагог с низкой зарплатой на целую ораву. Родители из трущоб и деревень считают, что большого будущего у их детей все равно нет, так и стоит ли тратить время на обучение?

«Правительство города «продленку» в виде Museum school одобрило, только нет ни помещений, ни денег, — говорит Шибани. — Но у нас был готовый ответ: музеи! В городе их много, а это не просто классы, а супер-классы, с интерактивными картами, яркими макетами, историческими инсталляциями — то, что нужно. Первое время преподавали студенты педвузов, это была их практика».

Позже проект стал финансировать крупный американский фонд, — смогли платить педагогам, собирать детей школьным автобусом, кормить обедом. 2016-й — первый год, когда фонд отказал, и Museum school может закрыться. Я видела страницу Шибани в Facebook, она известный в городе человек, открыта для СМИ, ищет поддержки у влиятельных знакомых. Но в Индии найти деньги для социального проекта пока очень тяжело, даже тяжелее, чем в России.

На светофоре к окну нашей машины подходит мальчик лет шести, предлагает купить воздушный шарик. Шибани говорит с ним на хинди, но по интонации и редким английским словам я понимаю, о чем. За 30 секунд красного сигнала она строго расспрашивает, где и с кем он живет и почему сейчас не в школе. Ребенок уже жалеет, что выбрал нас. После Шибани объясняет мне, что у их организации принципиальная позиция: денег таким детям не давать. Они очень хорошо зарабатывают и никогда не пойдут учиться.

Не подавать сложно: дети очаровательны и очень настырны. Я нахожу свой путь и часто покупаю им что-нибудь недорогое: пирожное, «Фанту» или карандаши. Дети есть дети — подаркам радуются искренне.

Мы приезжаем в музей одновременно со школьным автобусом. Учеников — человек 40, от шести до 16 лет. Маленьких больше, смотрят на меня с огромным интересом, но пока стесняются. Самые смелые здороваются и тут же заливаются смущенным смехом, ищут поддержку в ровесниках. Первое, на что обращаю внимание — одинаковые глаза, второе — необычная одежда. На девочках красивые платья, расшитые пайетками костюмчики — в такие мы наряжаем своих детей по праздникам. Сванзил говорит, что эта одежда подарена также благотворительными фондами и общественными организациями, а индийцам с детства нравится все яркое — традиция, сложившаяся веками. При этом, по детям заметно, что душ они принимают не каждый день, одежда тоже стирается нечасто.

Третье и самое важное — в них нет и тени той социальной отверженности, которая всегда видна в воспитанниках российских детских домов, они открытые, веселые и беззаботные.

В школе Museum schoolФото: Praharsh Bhandari

На земле, в тени деревьев, на огромном музейном крыльце под козырьком дети расстилают коврики, делятся по возрасту на группы по пять-восемь человек — уроки начинаются.

С учителями разбирают темы, делают домашнюю работу. Один «класс» уходит внутрь музея, рассаживаются прямо на полу около интерактивного стенда, говорят о «Млечном пути», о свойствах планет.

Сванзил рассказывает, что на уроки в Museum school регулярно приезжают 60 детей, они все живут в трущобах, большинство учится в государственной школе, но некоторые не посещают и ее. Всех вместе я не видела ни разу, многие ходят не регулярно.

Конечно, иногда болеют, но чаще у родителей просто нет мотивации: знания по физике не кажутся им важными для простой жизни. В свой первый день я знакомлюсь с тремя сестренками, одна другой младше. Они из очень бедной семьи, и мама снова беременна: для людей с низким уровнем образования в Индии по-прежнему важно родить мальчика. И не только потому, что не нужно приданное, и это рабочие руки, в первую очередь — отцу нужен сын, его поддержка, мужская гордость. Софи, старшую в этой семье, талантливую и одаренную девочку, я больше так и не встретила: маме уже тяжело справляться с хозяйством, и помогать будет дочь десяти лет.

Простор или ванная

Я присоединяюсь к старшим детям, самой многочисленной группе. Им по 14-16, они современно одеты, раскрепощены и очень дружны, хорошо говорят на английском: спрашивают про мой город, про перелет, про путешествие. Просят написать их имена русскими буквами. Пишу на листочках: Пинки, Ретик, Раджа, Арун. Мальчики переписывают на руки, как тату. В блокноте выводят на хинди мое сложное для них имя, которое даже произнести не могут: Наталья Александровна. Смеются. Когда привыкают ко мне, начинают обсуждать самое актуальное: глава Бхопала решил искоренить трущобы. Причин достаточно: над ними смеется мир, они не гигиеничны, в сезон дождей их затапливает, потоком воды сносит целые районы; земля принадлежит богатым людям, и однажды они могут выгнать тысячи бедняков. Город строит дома, в которых каждой семье полагается небольшая комната с кухней, а главное — душем и туалетом, чего никогда не было в трущобах. Шибани показывала мне новые районы по дороге в музей, и выглядят они печально, это серое бетонное гетто. Но все же для города — социальный шаг вперед.

— Почему вы против переезда?

— Там места мало, а в трущобах — простор и свобода.

Эти старшие дети — наглядное доказательство сбывающейся миссии проекта. Они пришли сюда 10 лет назад, не умея ни читать, ни писать, их родители вообще не были уверены, стоит ли школа внимания. Сегодня я общаюсь с интересными подростками, знающими наизусть все музеи города, не раз бывавшими в театре, артистичными, смелыми, видевшими лучшую, чем трущобы, жизнь, планирующими поступать в вузы. Гордость Museum school — Лакшми.

Красивую крошечную девушку с именем индийской богини привели сюда ребенком, она закончила школу, теперь преподает и готовится к университету. В ее доме нет интернета и даже электричества. Но Лакшми учится, пока есть дневной свет — хочет быть педагогом.

Деревья, каких не бывает

В переписке с Прадипом два месяца назад мы решили, что я тоже буду преподавать, детали договорились обсудить на месте. Наверняка английский или географию, думала я. Но мне предлагают подготовить уроки про Россию: дети наверняка ничего не знают про твою страну.

Через два дня у меня получается шесть уроков. Первый — с картой, мы смотрим, как добраться из Бхопала до Красноярска, моего родного города, двумя путями — через Китай и через Пакистан-Афганистан-Таджикстан-Киргизию. Дети смешно не выговаривают ни «Таджикистан», ни «Киргизию», но это их первый, важный разговор о границах мира: город, штат, страна, другие страны — мы рассматриваем карту, как полную чудес волшебную коробку.

Да, им шесть-десять лет, но нам трудно представить ребенка, выросшего практически в информационном вакууме, вне бесконечного ТВ- и интернет-фона. Они радуются каждому открытию.

— О, Руссия — вишал!

— Да, Россия огромная — как шесть Индий.

Теперь я знаю это сама и поражаю индийских детей.

В школе Museum schoolФото: Praharsh Bhandari

С понедельника по пятницу по полтора часа каждый день мы сидим на земле и говорим про мою огромную страну, смотрим фото и видео. Я рассказываю о России в целом и отдельно о Москве и Санкт-Петербурге, о нашей культуре, о Красноярском крае. Предвкушаю эффект от урока про зиму: я скачала видео, где за три минуты в ускоренной перемотке снег на метр покрывает землю, из которой уже проклюнулась трава. Дети в восторге и не верят, что такое возможно. Многие впервые видят снегопад. Не верят и в существование белого медведя, фото которого я показываю. На следующей день приношу видео, и происходит радость знакомства. Поражает их не только зима — из детских сочинений-фидбеков мы узнаем, что они не поняли про осень и весну. Сванзил, которая всегда со мной как переводчик, объясняет: в Индии такого понятия нет. «У нас есть лето, зима и сезон дождей». Значит, говорим про межсезонье подробнее. Фото разноцветных осенних деревьев, как и «голых» зимних вызывает невероятный восторг. В голые они, кажется, так и не поверили. Поначалу они вообще часто сомневаются.

— Дождь не может идти круглый год.

— Заяц не может менять цвет.

— Медведь не может спать под землей.

Позже, думаю, я смогу сказать им, что в России живут зеленые человечки, и они не усомнятся.

Невозможно объяснить индийским детям, как это — минус 30. Привожу в пример холодильник, но они ни разу его не открывали. Любимое фото за все время — мужик в шортах лежит на лежаке посреди сугробов. Их новый герой — Юрий Гагарин, правда, имя никак не запомнят.

Любое, даже самое длинное и однообразное видео заставляют показывать полностью и не раз, хоть я планировала только пару ознакомительных минут. Но нет, по десять и по двадцать смотрим, как играет балалаечник Архиповский, как танцуют на льду Волосожар и Траньков, как колотит дубинкой зрителей уличный Петрушка.

Когда Сванзил не может помогать, я прошу «выделить» мне Анкета. Ему восемь, и его дядя оплачивает племяннику частную школу — у нас с Анкетом одинаковый уровень английского, он переводит другим детям на хинди.

— Наташа-диди, а Дед Мороз настоящий?

— Конечно.

Я не была готова.

Шибани (слева) и Наталья Дубашинская
фото: Praharsh BhandariФото: из личного архива

Дети, которые живут в картонных домах без питьевой воды, подходят после урока и просят написать английскими буквами русские слова «хоровод», «Петрушка», «балет». Они очень любознательны, им интересно все. Дарят подарки: цветочки, букетики из листьев, рисунки. На одном рядом с жирафом нарисована большая куртка — явно мое влияние. Часто предлагают воду из своих бутылок. И первый раз я теряюсь. Мир помнит Бхопал по техногенной катастрофе 1984 года. Она в прошлом, но до сих пор рождаются дети с генетическими последствиями, прежде всего из-за не очищенной подземной воды, которую пьют бедные. Решаю не отказываться, если на самом деле хочу пить.

За четыре недели мы очень сближаемся, мои руки покрыты мехенди и браслетиками — тоже подарки, ученики научили меня считать до 10 на хинди и приветствовать их «намасте, сундар баче» — «здравствуйте, красивые дети».

Заканчивать свой курс Россиеведения я решаю на 26-м уроке. Да, для учеников Museum school приезд иностранки — событие года, я изменила их мир и представление о его границах, но математика и хинди все же для них важнее. Меня же изматывает гиперопека — в проекте у волонтера очень мало свободного пространства, личного времени. Месяц — оптимальное время для такой работы.

В мои последние дни в Бхопале прилетели две важные новости. Museum school стал победителем престижной премии The Wenhui Award for Educational innovation-2016 от ЮНЕСКО. Шибани, узнав об этом от мужа, долго не может перестать плакать: 20 тысяч долларов призового фонда означают, что проект будет жить, да и с такой победой станет проще искать спонсоров и партнеров. А у десятилетней Софи родилась третья сестренка.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.