Фабрика слез

Турок русскому брат, товарищ и друг. И если вы раньше об этом почему-то не знали, вам обязательно об этом сообщат дружелюбные турецкие люди. Во-первых, Путин и Эрдоган, они же одно и то же, да? Не каждый обнаружит семь отличий. Во-вторых, в России умер великий турецкий поэт Назым Хикмет, и в Турции до сих пор многие уверены, что он не зря туда поперся. И, наконец, русская классическая литература. Почему-то в Турции по сей день читают ее как свою. Самая продаваемая художественная книга в Турции — это «Мать» Горького, и каждый второй турецкий интеллигент готов радостно пасть в твои объятия, чтобы обсудить Достоевского. «Поговорим о “Братьях Карамазовых”»? Как ответил бы мой трехлетний сын: «Нет, шапасибо».

Русский и турок братья навек, но, поупражнявшись в нашей взаимной любви, я стараюсь держаться от нее подальше. Нет, я вполне себе чувствую себя турчанкой: рыдаю над смертью Ататюрка, знаю наизусть марши и песни, страстно сопротивляюсь превращению Турции из старой республики в новую. Но я все-таки живу здесь повседневной обычной жизнью, а она, вопреки всему, устроена тут счастливо и просто: солнце, свежие фрукты и овощи круглый год, вина с Эгейского побережья и рыба с Черного. Так я и живу, ни в чем себе не отказывая. И только иногда задумываюсь о том, что тест на ассимиляцию я при этом провалила. И хотя моя жизнь и проходит в Турции, все вокруг меня, начиная с образа жизни и заканчивая немаленьким кругом друзей, остается европейским. Я дружу с американцами, немцами и греками, раскатываю пиццу и засаливаю селедку для пятничных винных вечеринок с русскими подружками, по воскресеньям попиваю пиво на набережной и ограничила свое общение с турецким народом и турецкой культурой до необходимого минимума. И вот почему.

Судя по репликам моих друзей на родине (которые в целом сводятся к «и как тебя только туда занесло»), Турция представляется им чем-то вроде дешевого мусульманского рынка — чай, чартеры, челноки. Все они уверены, что у нас косо смотрят на женщин без хиджаба, круглосуточно арестовывают и репрессируют невинных людей, а за углом бесперебойно работают кузницы ИГИЛ (запрещено в России. — Прим. «ТД»), выковывая новых и новых террористов.

Все не так страшно на самом деле, потому что Турция разная, и всю ее, словно Стамбул на карте, разрывает между Азией и Европой (хотя географически от Европы там только капля), между исламом и республикой, Востоком и Западом. Считалось, что все это разрозненное целое сшил, словно голема из цветных тряпочек, Мустафа Кемаль Ататюрк, превратив в современную республиканскую страну. Но стоило Эрдогану сильнее потянуть свою Турцию на себя, как она затрещала и развалилась на две половинки. Это два совсем разных образа жизни, два разных мира, каждый из которых вполне правомерно считает себя турецким. Женщина в бурке, выходящая из дома только на базар, и женщина в мейхане в Куртулуше, собравшаяся с подругами выпивать ракы до утра, одинаково чувствуют себя турчанками. Что не мешает им относиться к другим с подозрением и уж точно без всякой любви.

Это разделение — причина как турецкого оптимизма (половину страны нельзя игнорировать бесконечно), так и турецкой обреченности (непонятно, как двум половинам страны договориться друг с другом). Его очень удобно предъявлять на Западе: что от нас, мол, хотеть, когда у нас вся страна пополам. Даже не будь тут у нас Эрдогана с его яркими речами и прочих аттракционов вроде военных переворотов, такой спектакль нельзя пропустить: Европа борется с Азией на наших глазах, и Азия побеждает. Запуганный исламскими террористами и прочими хиджабами мир в ужасе взирает на то, как ракы-балык и прочее пиво в Бейоглу уступает место мечетям.

Очевидно, что в мире это разделение воспринимается персонально: почти со спортивным жаром мы болеем «за своих» и переживаем против чужого, воспринимая эрдогановское условное большинство как знак всего, что нам не нравится: ислам, бесправие женщин, мусор на улице (нужное добавить и подчеркнуть). Моя прекрасная подруга, немецкая турчанка, рассказывала мне, как ходила на марши против Эрдогана, объясняя своей трехлетней дочери, что они идут протестовать против «короля», который сошел с ума, — и дочь объясняла, что задаст этому королю, только он ей попадись. И вот так примерно в нашей шизофренической стране цивилизованная Европа воспитывает дикую Азию.

Для меня Турция, конечно, прекрасна возможностью путешествовать не только в пространстве, но и во времени. И не просто мысленно переноситься в эпоху последних Палеологов, прогуливаясь по крепостным стенам Константинополя. Тут все еще можно посвергать короля, поиграть в революцию, тут все еще ходят по улицам разносчики, новую музыку все еще слушают с пластинок, еще читают в метро бумажные книги и еще с трогательной нежностью любят русскую литературу.

Настоящий культ Горького и Достоевского долго меня смущал: что у них общего с этим странным расколотым турецким миром? Пока однажды, беседуя c русской знакомой, изучающей русскую литературу в Стамбульском университете, я вслух подивилась повальному турецкому увлечению русской классикой. «Любят-то они их любят, — ответила мне она. — Но что они там читают? Они же не единой христианской отсылки не понимают. Для них это совсем другие книги». Проведите мысленный эксперимент: возьмите Достоевского и уберите из него все христианство. Останется кровь, любовь, брат на брата, широк человек, я бы сузил, зверь никогда не может быть так жесток, как человек, Бог женщине послал истерику любя.

И вот этот шумный безумный фон, этот винегрет страстей — это и есть то, что объединяет Аллаха и Ататюрка, самая суть турецкой жизни, одинаковая для всех. Так выглядит каждый второй турецкий сериал: звон пощечин, турецкие свекрови пытают турецких невест, кто-то у кого-то обязательно отнимает ребенка, и все рыдают. Хорошо бы все это выплескивалось на экран и там и оставалось. Но мы не просто самая большая фабрика чувств на все Средиземноморье и Ближний Восток, где запоем смотрят продукты турецкого телевидения.

Оказавшись в Турции, ты постепенно привыкаешь жить в центре драмы, и как же хочется, чтобы иногда она прекращалась. Ссора подруг может закончиться битьем посуды, встреча семьи — коллективными рыданиями и взаимными обвинениями, и лучше мне не рассказывать вам, чем кончаются браки. Достаточно сказать, что не пройдет и недели после прогулки «против короля» как муж моей подруги изобьет ее, заподозрив в измене, и, пока она будет в больнице, бесследно исчезнет с их пятилетней дочерью.

В общем, пережив истерику родственницы, рыдающей на коленях оттого, что сестра мужа не послала ей в подарок орешков, и подруги, наоравшей на меня за отсутствие смайликов в вотсапе, я перестала стараться стать здесь своей — меня вполне устраивает вежливое соседство с неуклонным соблюдением границ. Оказалось, что я ничего не имею против хиджабов, намазов и ежегодных рамаданов, но драма турецкой жизни дается мне с трудом. Точно так же, как в детстве, читая запоем «Братьев Карамазовых» или «Идиота», я вряд ли захотела бы стать героем этого романа. Буйство страстей хорошо для сюжета, но не для жизни. И то, с каким радостным узнаванием все это читают в Турции, не может не вызвать подозрения. То, что мы привыкли видеть только на бумаге, здесь составляет самую суть повседневного человеческого существования. В столь любимой турками русской культуре это называется «колбасит не по-детски».

Вся эта огромная, странная и разнообразная страна населена до удивительного похожими друг на друга — и непохожими на нас с вами — жителями. И не важно, носят ли твои турецкие подружки платочки или мини-юбки, татуировку «Кемаль Ататюрк» во всю руку или имеют наклейку «Спаси, Аллах» на бампере. «Поскреби любого турка, — говорит мой знакомый, историк Стамбульского университета, — и под ним обнаружится турок. И пусть вас не сбивает с толку, что люди одеваются как европейцы, едят как европейцы и даже хотят быть как европейцы. Вы же не становитесь японцами, когда едите суши?» Если мы и братья, то даже не двоюродные.

Драма — единственный товар, который у каждого есть в избытке. У левых — правых, черных — белых, адвокатов и студентов, политиков и таксистов. Драма — это единственное турецкое национальное достояние и одна из немногих причин, по которым мне иногда совсем не хочется здесь жить. Забавно, что европеец во мне относится к этим обнаженным турецким страстям, как сами турки относятся к обнаженным женским прелестям: «Я не против того, что все это у тебя есть, но ради бога, прикройся».

Цивилизация с ее законами, ограничениями, приличиями и прочими гарантиями жизненных удобств наступила тут еще не вполне. На ее месте — ограничения, законы и прочие неудобства, диктуемые традицией и религией. И они одинаково мешают жить правым и левым, верующим и атеистам. Но они же объединяют их в одно, не всегда симпатичное, но живое и страстное целое.