Политики и общественные деятели, участвовавшие в ликвидации последствий наводнения в Крымске, вспоминают, как это было и что изменилось в их жизни после трагедии
7 июля 2012 года в Крымске произошло одно из самых масштабных наводнений в России. По официальным данным, в результате стихийного бедствия погиб 171 человек, более 30 тысяч пострадали, были разрушены тысячи домов. Тогда волонтеры со всей страны объединились, чтобы помочь пострадавшим.
Крымск не первая точка стихийного бедствия, на которой я побывал. Первое серьезное наводнение, в ликвидации которого я принимал участие, было в 2001 году в Ленске, поэтому мне с точки зрения, так скажем, картинки и с точки зрения того, как работает МЧС, все было знакомо. Меня очень удивила реакция властей, там была сложная ситуация в отношениях между краевой властью и местной властью, остро стоял вопрос ответственности. Тогда еще был губернатор Ткачев, и ходила конспирологическая теория, что эту трагедию якобы раскрутили для того, чтобы снять его с должности. Местные власти просто пытались сделать вид, что они здесь ни при чем, хотя их вина за все происходящее была значительной. Все это списывание ответственности друг на друга не помогало ликвидации, что меня тогда очень задело. В то время очень много все выясняли, сколько на самом деле жертв этого наводнения. Я считаю, что официальная цифра занижена, хотя были и апокалиптические цифры, которые называли мои коллеги по оппозиции, — они тоже неверны, истина где-то посередине. В остальном же это была картина невероятного человеческого горя.
Тогда мы с моими коллегами Аленой Поповой и Митей Алешковским занимались сбором средств и организацией волонтерских отрядов, которые бы приехали в Крымск на ликвидацию последствий. Митя в основном занимался сбором вещей и посылкой машин в Крымск, Алена — работой с людьми, общением с волонтерами, а я занимался сбором финансовых средств. Это был один из самых больших в России краудфандингов, я не помню сейчас уже точную цифру, но что-то под миллион долларов мы в общей сложности собрали на ликвидацию последствий. Я сам туда ездил, Митя ездил, Алена там практически жила и руководила волонтерским лагерем.
Как раз из-за того, что мы занимались сбором средств, первый раз власти обратили внимание на возможность такого серьезного краудфандинга и первый раз сделали нечто серьезное в качестве противодействия. У меня арестовали все счета, то есть даже те, которые не имели никакого отношения к сборам, под предлогом проверки на отмывание средств. Они держали все карточки и счета арестованными месяца два, максимально возможное по закону время, и добились того, что все банки объявили дефолты по кредитам, потребовали все деньги назад. С тех пор я в России не мог получить ни кредитов, ни чего-то другого. Это было очень существенным ударом по моему финансовому положению, но что с этим поделаешь. Все то, что мы делали, было правильно.
То, что власти не сделали никаких выводов из трагедии, — это тоже правда: с тех пор бывали наводнения, которые просто не были так известны, не обладали такими катастрофическими последствиями, но по сути были очень похожи. Что же касается волонтерства, Алена Попова, активно начав этим заниматься, организовала отряды, которые участвовали в ликвидации пожаров на Дальнем Востоке и многих других стихийных бедствий.
Митя Алешковский, который на тот момент был еще фотографом и журналистом, после Крымска сосредоточился на организации всероссийского благотворительного движения, сделал фонд, использовав в том числе наработки, которые у нас были в плане краудфандинга.
Я хочу отметить, что Крымск — это начало настоящего волонтерского движения. Такого энтузиазма, как у людей тогда, я никогда не видел ни до, ни после. У всех были горящие глаза, все хотели помогать.
Когда случился потоп в Крымске, я была под подпиской о невыезде. Мы с Митей Алешковским были организаторами сбора помощи на Воробьевых горах. Митя просто приехал однажды, я попросила его остаться на минутку и сказала, что мне нужна помощь, меня попросили найти автобусы и я готова оплатить один. Потом подъехала Света Рейтер, привезла какие-то вещи и сказала: «Что-то у вас такая неразбериха, давайте мы купим коробки и рассортируем все». Потом приехала Аня Алешковская, потом Юля Сазонова, и мы впятером начали все делать. После трагедии в Крымске появился проект «Такие дела», например. Это стало прямым следствием того, чем мы занимались тогда.
Я помню, нужно было передать деньги, а в Крымске все было отключено, никаких банкоматов, и мы передавали их через кремлевских активистов, то есть работали всем миром.
Моя карьера никак не изменилась с тех пор, но во время трагедии Крымска, если говорить в человеческом плане, я увидела в людях много хорошего. А с другой стороны, увидела историю подлости, причем потом я узнала, что это было с оппозиционной стороны, — просто люди избавлялись от возможной конкуренции. Это очень личные вещи, а в общественном плане мы тогда узнали, как много людей готовы собраться всем миром в случае беды. Я отлично помню, как мы вместе с МЧС общались насчет самолета, я говорила с бизнесменом на Кубани, у которого была хлорка, и мы все вместе решали вопросы. С одной стороны, была координационная неразбериха, с другой — в этом естественном хаосе рождалась реальная помощь.
Я считаю, что хороший менеджмент всегда дает качественную жизнь, предотвращает трагедии, а если менеджмент плохой, такие страшные трагедии и случаются. Не вовремя оповестили людей, не знали, что потом делать и как помогать пострадавшим, — на таких историях надо прежде всего учиться. Чтобы они не повторялись.
После трагедии в Крымске в моей жизни появилось больше политики. До этого я занимался общественно полезными делами, которые бы сподвигали других людей тоже делать правильные вещи, но раньше было больше экологии и общественной деятельности. А после Крымска пришло твердое понимание, что без перемены политического вектора невозможно что-то кардинально изменить. То, что нужны перемены в стране, в людях, в каждом из нас, — это очевидно. В России не так много людей, готовых помогать друг другу. Безусловно, они есть, но их должно быть больше. Крымск стал такой страшной историей, одной из первых, в которой много-много людей совершенно разных взглядов, разного рода деятельности объединились для помощи пострадавшим.
Эта история со сбором гуманитарной помощи, поездка туда для ликвидации последствий трагедии — показатель того, что в принципе все возможно. Возможно объединяться, возможно делать правильные дела, настоящие поступки, несмотря ни на что. Я сам грузил гуманитарку вместе с сотрудниками ОМОНа, которые меня и до этого, и потом еще много раз задерживали на разных акциях и митингах. Они не питали ко мне любви ни тогда, ни сейчас, но в тот момент понимали, что надо приехать и помочь. Они привезли и отдали свои сухпайки. Жаль, что у нас в стране люди объединяются только по случаю беды или горя. Будем надеяться, это изменится и мы будем действовать сообща не только в плохие моменты, но и в хорошие.
Мы с коллегами привезли в Крымск два автобуса — первую крупную группу волонтеров. Мы были на месте уже через 22 часа после объявления о трагедии. Люди были абсолютно разные — от футбольных болельщиков до активистов движения «Наши». Мы организовали лагерь волонтеров и с первого дня начали работать на разборе завалов, расчистке домов, развозе лекарств и воды.
Мы были там от и до. На второй день мы пришли к одной бабушке разбирать дом, он был в ужасном состоянии. Бабушке волной сломало руку о стену, она себя плохо чувствовала и не хотела уезжать. Мы привезли ей лекарства и спрашиваем: «Бабушка, а почему ты не уезжаешь из дома, вон там МЧС эвакуирует всех». А она говорит: «Да дочь ко мне едет из Москвы, вот с минуты на минуту будет». Мы три дня приходили, а дочь так и не приехала. Очень грустная история была, бабушка ее так ждала, все время звонила. Дочь ей говорила, что едет, и никуда не ехала.
Не могу сказать, что меня очень изменил Крымск. Бывает, мы встречаемся с товарищами и вспоминаем. Я до этого занимался общественной деятельностью, не волонтерской. И сейчас ею занимаюсь. Но если, не дай Бог, что-то еще масштабное случится, мы соберемся, конечно.
Все началось с того, что я прочитал твит Мити Алешковского о том, что они собирают гуманитарку на смотровой площадке, и там жарко, нужна какая-то большая палатка, а у нас был шатер, в котором мы проводили донорские акции. Мы приехали, поставили шатер. С этого момента мы и начали заниматься всем. Собрали добровольцев, поехали в Крымск, жили в лагере Алены Поповой.
Мы одними из первых туда приехали, было очень жарко, все время в поту, в жаре. Когда увидели погибших — были потрясены. Меня тогда очень удивила большая консолидация граждан для разрешения этой проблемы. У нас были разные политические взгляды, но мы все жили в одном лагере, и ни разу не было ни одного конфликта. Мы старались все делать без символики и как можно меньше выставляться напоказ. Были люди, которые «выставлялись», но нам казалось, что это неправильно.
Думаю, наши жизни поменялись, не могли не поменяться. Но в череде очень ярких событий, для тех, кто там был это могло быть очень сильным по влиянию на жизнь периодом, но всё-таки одним из. Между тем, для многих волонтеров, кто туда приехал, это было первое столкновение с такой масштабной бедой, с паникой, с провокациями, с бессилием, со сломанными судьбами. Люди, которые были во власти, из тех, кто непосредственно занимался ликвидацией, многие остались во власти и некоторые из них достойны глубокого уважения.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»