Время собирать хурму

«Здравствуйте, дядя Путин (орфография и пунктуация авторские — ТД). Меня зовут Абдурахманов Магомед. Я живу Временный поселок. У нас временный поселке были омон они украли чайник и телевизор и мой компютер тоже украли, игрушки, мамы кольцо. Омон покушали наши компоты, соленья, выпили наши соки. Дядя Путин омон украл мой тренажер. Поломали стены, дверь, ванна и туалет. Они мою маму пугали автомат делали на маму. Дядя Путин омон выгнал нас всех из дома. Зачем вы сказали Омон выгнать нас из дома. У всех людей омон украл все все. Дядя Владимир, помогите нам всем всем школе садику мне маме тетя Джамиле».

***

Это была середина сентября. Поспевала желтая хурма. В каждом доме в поселке Временный республики Дагестан закручивали на зиму варенья, компоты, соленья. Халимат Нуцалханова позвала родственницу в гости. Вместе они собрали с грядок три огромных тазика огурцов. Перемыли сорок банок. Уже начали резать укроп и чистить чеснок, как вдруг привычную тишину горного аула нарушил рев машин. Женщины выглянули в окно и увидели цепочку военной техники и омоновских автомобилей на трассе. Скоро поселок был окружен со всех сторон. Люди в военной форме требовали всех на выход. Халимат даже не успела натянуть на голову платок.

Маленький Магомед очень переживал во время спецоперации и хотел помочь родителям. Чтобы успокоить его, мама сказала: «Садись за стол, пиши письмо президенту»Фото: Диана Хачатрян

На улице велели сесть в автобус и поехать в пожарную часть МЧС, что на окраине поселка. Там нужно было пройти «фильтрацию»: сдать анализ слюны на ДНК, отпечатки пальцев и сфотографироваться. Каждому жителю давали в руки лист бумаги с напечатанным на принтере порядковым номером и делали два кадра — в профиль и анфас. Женщины испугались, что «будет Чечня». Они даже не решались произносить вслух фразу, брошенную одним из мужчин в одежде с надписью «полиция» на спине: «Если не выйдете из дома, мы будем бомбить».

Первая в истории Временного контртеррористическая операция началась 18 сентября 2014 года. Поселок обтянули колючей проволокой, сняли заборы с частных домов и обложили ими его территорию, пригнали БТРы. Никто не имел права входить и выходить из Временного. Когда беременная местная жительница попросилась выехать на обследование в больницу, молодой мужчина в военной форме перегородил ей дорогу: «Вам рожать нельзя. Вы выращиваете ваххабитов».

Глава 1, в которой ничто не нарушает пение муэдзина

Что такое контртеррористическая операция (КТО), знает каждый ребенок в этих краях. Режим вводится главой ФСБ для того, чтобы пресечь теракт, установить местонахождение и задержать боевиков. Во время КТО создается группа, в которую также могут быть включены военные, нацгвардия, полиция, спасатели и сотрудники других ведомств. Подобные спецоперации неоднократно проходили в селе Гимры в Унцукульском районе Дагестана (административно Временный относится к Гимрам). Здесь жила одна из самых влиятельных и боеспособных подпольных группировок на территории республики — «гимринская бандгруппа».

Гимры считаются сердцем горного Дагестана, это родовое село легендарных предводителей горцев в Большой Кавказской войне: Гази-Магомеда и имама Шамиля. Духовные лидеры мусульман смогли в XIX веке объединить разрозненные горные народы, жившие в условиях междоусобицы, идеей «священной войны» с неверными, вернуть отошедших от веры дагестанцев к исламу и провозгласить верховенство норм шариата.

Так сложилось, что на протяжении всей истории село Гимры было центром сопротивления: во время Кавказской войны за независимость Дагестана и Чечни от Российской империи — оплотом горцев, а с начала девяностых нынешнего века — логовом ваххабистского бандполья,  сначала славившимся рэкетом, киднеппингом и «налогом на джихад», которым облагали госчиновников и бизнесменов, а затем диверсионно-террористической деятельностью.

Попасть сегодня в Гимры непросто. Несмотря на то, что режим КТО был снят в 2016 году, перед въездом в село стоит федеральный пост ГИБДД. Пересекая его, местные жители называют свои номера. Все гимринцы пронумерованы, дактилоскопированы, а у некоторых даже взяты образцы ДНК.

Дорога в поселок Временный открыта, хотя и не привлекает чужих. Одна гимринка уже много лет приглашает к себе подругу с другого конца республики, но слава «ваххабитского села» не приближает встречу. Временный еще называют «тринадцатым районом» по аналогии с фильмом Люка Бессона о закрытом бетонной стеной квартале, где процветает беззаконие. Молодые парни, выросшие в этих краях, находятся под особым контролем спецслужб. Бывает, поймают кого-либо из них в городе, увидят гимринскую прописку и удивляются: «Как это ты еще не стоишь на экстремистском учете?»

Поселок Временный так и не смог вернуться к прежней жизни. У основной массы населения накопились приличные долги за восстановление своих домовФото: Диана Хачатрян

Сегодня в поселке Временный тихо. Курицы сидят на голых ветках тутовника, гуси семенят вокруг пятиэтажки, муэдзин с красивым голосом пять раз в день забирается на минарет мечети и призывает к намазу. Он работает строителем на мосту, просыпается с восходом солнца, несколько раз сбегает с работы, чтобы выполнить свой мусульманский долг и вернуться обратно. Он делает это от сердца, совершенно бесплатно, ради Аллаха. Когда нужно уехать из поселка, предупреждает и легко находит себе замену. Каждый хочет читать азан.

Февраль и март — время, когда нужно собирать кавказскую хурму и везти ее на рынок. Считается, что хурму на эти земли привез имам Шамиль. Он посадил фруктовые сады, чтобы его народ ни в чем не нуждался. Мелкие, как виноград, черные ягоды с сизым восковым налетом могут храниться десять лет и не портиться. Бабушки нынешних жителей рассказывали, как в голодные времена народы Дагестана шли сюда пешком, чтобы прокормиться. Сегодня хурма, как и другие фрукты и ягоды Гимров, обеспечивают местных жителей доходом. Даже азербайджанцы приезжают покупать хурму на новруз-байрам.

Временный больше напоминает поселок городского типа, но только крошечный и с безымянными улицами. А зачем вообще улицы, если всем известно, кто где живет? Здесь не принято закрывать двери. Если кому-то вдруг понадобятся соль или нитки, он просто зайдет к соседу, возьмет и оставит записку. Всего во Временном обитают 230 семей, около тысячи человек. Пятиэтажные и трехэтажные дома соседствуют с деревянными постройками. Во всех жилищах есть горячая вода, проведены канализация и вай-фай. На балконах сушится аварская колбаса, во дворах припаркованы отечественные автомобили. Окна домов смотрят на скалистые горы — они так близко, что кажется, будто нет жизни за ними. Здесь совершенно теряешь ощущение горизонта, дали, перспективы. Чтобы увидеть цвет неба, нужно высоко задрать голову.

За школой находится спортивная площадка, на уроке физкультуры ученики играют в футболФото: Диана Хачатрян

Раньше на месте поселка были фруктовые сады, тянувшиеся вдоль реки Аварская Койсу — климат Гимров, где практически не бывает зимы, благоприятен для сельского хозяйства. В 80-х годах сюда привезли деревянные дома для тех, кого со всей России прикомандировали строить Ирганайскую ГЭС и туннель, и назвали поселок «Временный». Люди разных национальностей жили бок о бок несколько десятков лет. А после сдачи объектов разъехались по всей России. Поскольку дома в Гимрах тесно жались друг к другу, местные (в основном аварцы) потихонечку начали заселять поселок Временный.

Во Временном принято покупать или строить дом для молодоженов, потому что в отличие от большинства российских деревень, люди не стремятся покинуть родные края. Ближайший город находится в получасе езды. Молодые ребята отправляются туда на работу и возвращаются домой в поселок. Рабочие места обеспечивает Ирганайская ГЭС (крупнейшая гидроэлектростанция деривационного типа в России), которая находится через дорогу от поселка, и гимринский автодорожный тоннель. Он вообще сильно облегчил жизнь гимринцам. Раньше, чтобы менять в городе фрукты на картошку или кукурузу, люди вынуждены были пересекать горный хребет по козьим тропкам на ишаках или по длинной дороге (пять часов) в объезд.

Сейчас, благодаря тоннелю, жители поселка успешно занимаются садоводством, развозя фрукты и ягоды по всему Дагестану. Они берут больничные или отпуска на работе, чтобы обрабатывать земельные участки. Родители всю жизнь ограничивают себя — вместо того, чтобы отправиться на курорт, откладывают деньги на будущее детей. Как только рождается ребенок, они начинают копить на приданое и калым.

Глава 2, в которой двенадцать женщин остаются за ключниц

Во время спецоперации в поселке находились дагестанские (ходили по поселку исключительно в масках) и федеральные силовики, отличительные нашивки на их формах были закрыты повязками, поэтому понять, к какому подразделению они относились, было невозможно. Местные жители запомнили полицейскую и военную формы.

С первого дня они начали обыскивать дома. Поскольку группы менялись, они обходили одни и те же жилища по три раза в день: в масках, касках, со щитами и автоматами в руках и гранатометом, нацеленным на дом. Иногда в дом врывались сразу пятнадцать человек и разбегались по разным комнатам, как тараканы.

«Один мужчина загрузил в багажник швейную машину дочери, строительные инструменты, телевизор, хотел жену с сыном с ДЦП вывезти из поселка, — вспоминает Джамиля Гаджиева. — Военные, увидев, что он туда загружает, запретили ему покидать территорию. Утром хозяин не нашел свою машину. Она потом отыскалась на окраине. На пыльном багажнике была надпись «трофей». Жена, будучи неграмотной, позвала мужа: «Иди сюда, здесь грабитель свое имя написал»».

Джамиля Гаджиева — одна из трех активисток поселка — взяла на себя смелость добиваться компенсаций от государстваФото: Диана Хачатрян

Спустя несколько недель после начала операции людям приказали покинуть поселок. Дали два часа на сборы. У забора стоял имам и кричал: «Выходите из поселка, если не хотите, чтоб вас выставили пинками или под дулом автомата». На вопрос: «Куда нам идти, у нас другого дома нет?» — силовики отвечали: «Идите к родственникам или лучше куда-нибудь подальше». Обещали, что каждая иголка будет на месте.

В поселке остались самые непокорные женщины. Двенадцать человек.

«Я сказала, что никуда не пойду, чтобы мой дом не ограбили, как это было в Гимрах с мирными жителями (там в 2013 году тоже была КТО), и чтобы мне ничего не подкинули, — вспоминает Патимат. — На что один молодой человек мне ответил: «Если я захочу, у вас тоже найдут». А потом посмотрел на моего трясущегося сына, погладил его по голове и сказал: «Я из-за этого ребенка не подкину вам, а надо бы — за то, что вы скандалистка. Мы только ваш голос слышим в этом поселке, остальные делают то, что им говорят»».

Соседи оставили двенадцати женщинам ключи от своих домов. Те бегали по всему поселку, будто ключницы. Одна из них на каждой двери многоквартирного дома жвачкой прикрепила записку: «Ключи на втором этаже, 10 квартира, двери не ломайте, пожалуйста». Первое время силовики вели себя вежливо. Стучались и вместе шли открывать соседские двери. Подворачивали ковры, когда входили в дом. Молча делали свою работу и уходили. «Ключницы» поднимали матрасы, ковры. Дети плакали им вслед: «Мама, не ходи, тебя убьют».

«Они обыскивали дома несколько раз в день, хотя вся территория поселка была оцеплена кучей военных, — рассказывает Написат Патахова. — Одну многодетную мать заставили с камерой на голове спускаться в заброшенную насосную станцию. При обыске впереди солдат, вооруженных автоматами, шла женщина, как живой щит. Они говорили: «Идите вперед. Это ваши боевики». В каждой группе, проводившей обыски, обязательно был местный сотрудник — аварец, понимающий, что мы говорим между собой. Их удивляла наша бытовая техника, мебель. Один кричал другому: «Саш, смотри, у них горячая вода с крана течет». Они спрашивали: «Откуда у вас все это? Сверху трущобы, изнутри — Европа. Вы живете лучше нас»».

Дом Джамилии Гаджиевой. Комиссия признала, что он подлежит сносу, но даже для того, чтобы его снести, нужны деньгиФото: Диана Хачатрян

В каждом доме силовики стучали по стенам, прикладывали трубку и прислушивались. Если что-то не нравилось, брались за кувалду. Объясняли, что «даже в бетоне находили боевика». До сих пор в некоторых квартирах на первых этажах остались круглые следы от перфоратора — там искали схроны. В одном из частных дворов раньше собирался весь поселок: мыли ковры, а потом сушили их на заборе. Военные, удивившись, что перед домом асфальт, вскопали его словно землю. Думали, что там замаскированный бункер. На первых этажах всех домов были вскрыты полы, вырыты ямы, разбиты окна. Фруктовые деревья вырубали с корнями, чтобы посмотреть, что находится под ними. По словам местных жительниц, мужчины, проводившие обыски, интересовались: «Где Сулейманов (лидер бандполья будет найден в другом месте и убит через год)? Где деньги Гаджидадаева? Где клад?» Одно время ходили слухи по Дагестану, что основатель «гимринской бандгруппы» Ибрагим Гаджидадаев завладел деньгами ГЭС и спрятал их где-то в поселке.

Глава 3, в которой женщины втайне от мужей ходят по кабинетам

По оценкам местных жителей, в спецоперации было задействовано более тысячи человек. Одни силовики жили в домах, оставленных хозяевами, другие — в здании гидроэлектростанции, выложив весь пол матрасами местных жителей. В 10 утра они приезжали в поселок на тонированных белых газелях без номеров, а в пять вечера возвращались назад. Поскольку у Халимат был большой дом с удобствами, его тут же заняли военные. Она переехала к соседке. Видела, как во дворе ее дома разжигали костер и, собрав со всех кухонь большие кастрюльки, варили местных кур. Соседка кричала им: «Тут хозяйка живет, вы что творите?!» А они прицеливали на нее автомат: «Заходи, заходи в дом!»

Одна из активисток, Аминат СупяноваФото: Диана Хачатрян

В один день Джамиля пришла к Аминат Супяновой и сказала: «Я так больше не могу. Надо фотографировать». Они украдкой, спрятавшись за занавеской, начали фиксировать происходящее, снимать от живота, не поднимая камеру, вставать на стол посреди комнаты и издалека нажимать на спуск. Потом отправлять фотографии в разные издания. Однажды сына одной из «ключниц» поймали в подъезде и сказали: «Скажи маме, если она будет еще фотографировать, то потеряет тебя».

Тогда женщины решили написать письмо Путину от руки. На тот момент из поселка никого не выпускали. Аминат попросила директора школы, которую начальство вызвало в район, отнести письмо на почту, но на посту ее обыскали и забрали бумагу. Потом женщины рискнули сами отправиться в город. На выходе из поселка сказали, что едут на панихиду. Но их развернули домой.

«В конце концов нам удалось доехать до Шамилькала, туда пускали только по спискам администрации, — рассказывает Написат. — Нам пришлось сказать, что мы едем в больницу за медикаментами, а в качестве доказательства захватить с собой белые халаты. Потом мы взяли конверт у одной родственницы, работающей на почте, втайне от ее коллег. Положили туда письма Путину и в прокуратуру. Долго уговаривали ее, чтобы она приняла наши заказные письма. Нужно было это сделать так, чтобы ее начальник не узнал, ведь все бюджетники были против нас».

2 октября раздались выстрелы. Военные стали обстреливать один из частных домов, в котором сами же разместились ранее. Была ли ответная стрельба, местные жители не поняли. Позже официальные органы сообщили, что обнаружили под домом семиэтажный бункер. Дом подожгли, боевиков обезвредили. Информация о количестве убитых разнилась, имена не были названы. Никто из местных жительниц не видел трупов.

До 6 октября двенадцать женщин оставались в поселке.

«В тот вечер за нами пришли военные. Вместе с детьми они вывели нас на трассу под дулами автоматов. Официальная причина — нужно было взорвать катакомбы перед пятиэтажкой. Говорили, что покажут нашим сыновьям и мужьям, если не уедем и не будем держать язык за зубами. Мы испугались, потому что с первого дня КТО и вправду исчезли несколько молодых ребят».

Через несколько дней поступил звонок от одного из солдат: «Вас грабят, ваше добро вывозят». Женщины черной тучей рванули к поселку. Когда они вышли из маршрутки, командир крикнул отряду: «Занимайте позиции, женщины идут!» Молодые ребята схватились за автоматы. По словам очевидцев, туда были стянуты начальники всех подразделений, овчарки, БТРы, «Уралы» и автозаки.

«Когда родственник главы администрации сказал, что из-за моих писем и жалоб стали грабить весь поселок, слезы полились градом, — вспоминает Аминат. — Я не могла остановиться. До этого не было слез, только злость, возмущение. Ко мне подходили коллеги по работе, протягивали платки, лекарства, а я им: «Не приближайтесь ко мне». Я в этот период ненавидела мужчин. Даже когда муж звонил, я ругалась с ним».

Самыми активными до последнего дня остались три женщины: Аминат, Джамиля и Написат. Они придумали шифр, называли всех силовиков «друзьями». Первое время мужья даже не знали, что их жены ходят по кабинетам в поисках справедливости. Пока они были на работе, активистки успевали съездить в Махачкалу или Грозный, а потом вернуться домой как ни в чем ни бывало. Каждый вечер они собирались на кухне и обдумывали дальнейшие планы: как достучаться до верхов.

Некоторые дома остаются заброшенными. Хозяева не смогли их восстановить и уехали из поселкаФото: Диана Хачатрян

По словам местных жителей, за несколько дней до снятия КТО в поселок пригнали автобусы с гастарбайтерами: то ли вьетнамцами, то ли китайцами. Рабочие быстренько подмели мусор, закопали его в землю и выровняли бульдозером. Когда один из местных электриков вошел в поселок, чтобы помочь с проводкой, ему приказали не смотреть по сторонам. Невозможно было не обратить внимание на огромную кучу из тряпок, мебели, ковров и личных вещей перед входом в пятиэтажку. Размером — до второго этажа.

«Бытовую технику, которую не успели вывезти, заставили расставить по квартирам, — рассказывает Написат. — Причем холодильник одного человека оказался в доме другого. У моей двоюродной сестры нашли хлебопечку и четыре сковородки, которых у нее никогда не было. До сих пор она не может найти хозяина той печки».

Глава 4, в которой земля хранит правду

Пока военные были в поселке, местные жители обратились к главе села с просьбой разрешить им собрать урожай желтой хурмы, пока она не испортилась. Глава отнес заявление в штаб КТО и получил одобрение. Люди обрадовались: сели в газель и поехали в поселок. Когда урожай был аккуратно разложен по коробкам, военные вдруг запретили его вывозить с территории поселка. Куда подевалась готовая к продаже хурма, до сих пор неизвестно.

Земля особенно ценится в Гимрах, потому что ее всегда не хватает, поселок построен на скалистом грунте. Испокон веков земля передается по наследству, считается собственностью тухума (рода). В поселке Временный практически все друг другу родственники, это связано с популярностью близкородственных браков. Жениться на троюродных сестрах — обычное дело, на двоюродных — уже редкость. Эта традиция связана с тем, чтобы самое ценное — земля и имущество — оставалось в тухуме.

Аварцы называют землю «милк», что переводится как «доля». Если у отца был клочок земли, то он делил его поровну между двумя взрослыми сыновьями. Дочери оставлял меньший кусок, а самым крошечным пользовался с женой до смерти. Когда старики умирали, они оставляли свою долю внукам. Никто не имел права притязать на чужую территорию, даже если очень нуждался. Это считалось грехом. Доля была как будто вписана в судьбу.

Полдник для младшеклассников в школе поселка ВременныйФото: Диана Хачатрян

В советские годы колхоз отобрал земли горных крестьян в собственность государства. Но люди все равно помнили, где делянка их деда или бабушки. После распада СССР на сельском сходе местный имам объявил: «Люди, если вы знаете, где чья родовая земля, приведите свидетелей, подтверждающих это, и возьмите ее назад». Никто не выбирал участок, где было больше деревьев или куда можно было на машине подъехать. Важно было вернуть себе «милк». Как будто земля хранила связь с родом. На крошечных участках аварцы строили ступенчатые пирамиды с абрикосами и хурмой, превращая склоны гор в террасные сады. Из гимринских детских садов воспитательницы привозили детей на экскурсию во Временный, чтобы показать им фруктовые сады, выросшие практически на камне. Каждый ребенок с детства знал, какие плоды приносит каждое дерево.

Ценность земли и сегодня важна с экономической точки зрения. Из-за безработицы без родительской поддержки многие молодые семьи не могут встать на ноги. В первый год после женитьбы родители отдают доход от продажи со своего огорода и сада жениху и невесте. Если у девушки нет приданого, то ее просто-напросто могут не выдать замуж, пока оно не накопится. В необеспеченных семьях скидываются все родственники. Иногда приходится брать в долг, чтобы купить приданое. Как правило, у невесты должна быть бытовая техника, посуда и мебель для кухни, а также спальный гарнитур. Все остальное обеспечивает семья жениха. Кроме того, родители девушки первый год накрывают сладкий (фрукты и выпечка) стол в доме дочери на все исламские праздники, основные блюда готовит мама жениха.

Глава 5, в которой из-под земли вырастают ковры

Режим КТО сняли 26 ноября, спустя два с половиной месяца. Когда женщины вернулись в свои дома, то первым делом побежали в магазин за хлоркой. Невыносимо воняло. Канализация сломалась, в каждом туалете стоял густой запах мочи. Повсюду были разбросаны куриные перья, вырыты ямы, в которых лежали присыпанные землей головы и шкуры домашнего скота. В холодильниках, оставшихся без электричества, протухло мясо. Сколько ни пытались женщины отмыть их «белизной», ничего не выходило.

В первое время женщины ходили по улицам с палкой руках. Разрывали землю и плакали. Из-под ног выступала школьная форма, кусочки наследственных сервизов и разорванных семейных фотографий, страницы из Корана, пластмассовые куклы. Самые отчаянные пытались выкопать ковры, отмыть и вдохнуть в них новую жизнь. Даже части машин доставали из-под земли. И до сих пор непонятно, куда ступает нога человека. Что там, кто там? Земля проглотила жертву. Недавно водитель КамАЗа, который во время КТО под дулом автомата садился за руль, признался, где захоронена большая часть вещей. В свое время люди в военной форме взяли с него расписку, что он будет молчать.

На стенах кто-то оставил матерные надписи краской из баллончиков, фашистскую символику, православные кресты и фразы «Мы вас найдем обезьяны трусливые», «Москва сила», «Сами нарвались», FCSM (футбольный клуб «Спартак Москва»). Вывеску от школы местные жители нашли на крыше коровника. В кабинетах не оказалось ни журналов, ни учебников, ни даже алюминиевых ложек в столовой. Из класса информатики исчезли восемнадцать компьютеров, из госархива администрации — документы, из медпункта — карточки, которые велись со дня основания поселка. На дневнике отличницы было написано: «Молодец, умница, будущая пособница». Из фотоальбома местного парня кто-то вырвал десять страниц с армейскими снимками и порвал на мелкие куски. В одном из деревянных домов хозяева нашли только одну визитку. Больше ничего.

Надпись, оставленная после «зачистки» поселка от боевиковФото: Диана Хачатрян

«Через год, пять или десять лет мы как-нибудь восстановим свое имущество, — сетует Джамиля. — Самое ужасное, что они уничтожили нашу память. Ничего у человека нет, как будто он вырос из-под земли. Так не должно быть, у каждого человека должна быть семейная история. У меня, например, не осталось ни одной фотографии бабушки или дедушки. Было обидно, когда в позапрошлом году на семидесятилетие Великой отечественной войны на доске висели фотографии разных ветеранов, а на месте моего дедушки было пустое окошко. Ну откуда я ее возьму, эту фотографию?! Ложку и чашку я куплю, а кто вернет мне фотографию деда? Кому-то это неважно, но я сохраняла открытки, которые своими руками мальчики делали мне на восьмое марта и на день рождения. Они тоже пропали».

Из погребов исчезли все заготовки на зиму: соленья, варенья, компоты, замороженные ягоды. Огороды были перерыты, деревья в садах вырваны с корнями. Еще в первые дни «зачистки» поселка к одной из женщин подошел военный и сказал, что очень хочет купить у нее утку и зажарить ее с яблоками и апельсинами. Девушка отказалась. На следующий день всех вывели из поселка, а уток и след простыл.

«Мне прислали ролик с YouTube, — рассказывает 30-летняя Айша. — Я узнала свой дом. Крутился барабан стиральной машины. Какие-то парни ходили по дому, разговаривали по-аварски, снимали на телефон. Один предложил другому, показывая на стиралку: «Забери себе, тем более если будут взрывать дом». Мне потом рассказали, что новые вещи грузили в газели без номеров и увозили на рынок, а старье сжигали на речке. Видимо, чтобы не оставлять следов».

Из некоторых домов пропали даже дорогие по местным меркам унитазы (за семь-восемь тысяч рублей). Говорят, что по поселку ходила оценщица по имени Зарема. Она носила форму и косынку цвета хаки, говорила по-аварски, тыкала пальцем на те вещи, которые можно было продать по выгодной цене.

Глава 6, в которой женщина в черном сходит с ума

Халимат сидит на лавочке и смотрит себе под ноги. Солнечные лучи бьют ей в спину. Раньше она любовалась фруктовыми садами, а сегодня там пустота. Будто нескольких сотен деревьев (среди них были те, что человек не мог обхватить руками) никогда не существовало в природе.

Дождь размыл землю и оголил кусочки прежней жизни Халимат. Вот четвертинка голубой плитки кафеля из парной, вот обои из спальной комнаты, любимое платье со стразами, надетое всего один раз, и часть фундамента дома. Дом взорвали силовики. Халимат с дочерью переехала в «вагончик» — металлическую бытовку. Несколько десятков передвижных домиков выдало МЧС Дагестана после жалоб местных жителей на то, что им негде жить. Но в районном бюджете не хватило средств, чтобы провести туда электричество и воду.

В свое время семья Халимат жила в большом доме с бассейном во дворе и не знала ни в чем нужды. У мужа был собственный КамАЗ. Фруктовые деревья приносили основной доход. Урожай развозили по всей республике и России, сдавали оптом, каждый год принимали клиентов из Москвы. Лучше всего отбивались абрикосы. С одного дерева можно было заработать 300-400 тысяч рублей. А потом муж скончался.

Незадолго до контртеррористической операции Халимат ездила в Дербент за новыми сортами персиков. Как раз успела посадить шестнадцать новых деревьев, собрать и продать инжир на 60 тысяч рублей. Еще половина оставалась на дереве, когда в поселок вошли военные. Когда женщины спрашивали у силовиков, чем срубленное дерево виновато, то получали ответ: «Оно выросло в Гимрах».

Халимат слабеет, если не занимается садом. Она ухаживает за деревьями, как за детьми: уже посадила новые, но нужно ждать пять лет, пока они начнут плодоносить. Во время КТО пропал ее зять. Женщина видела, как военные посадили его в автобус и отвезли на фильтрацию. Оттуда он уже не вернулся. Первое время Халимат бегала по кабинетам с жалобами, а потом ей сказали: «Если не будешь дома сидеть, дочерей тоже потеряешь». Недавно появилась информация, что его убили на вентиляционной штольне и бросили в яму.

«После того, как мой дом был взорван, меня позвали в следственный комитет, — вспоминает Халимат. — Обещали, если я подпишу бумагу, сказать, где находится зять, и вернуть его домой. Я обрадовалась и подписала документ, не читая. Оказывается, там было написано, что я не имею претензий к силовикам, которые взорвали мой дом, потому что они не могли вывезти из него самодельное устройство, установленное боевиками».

Двадцать восемь домов комиссия, приехавшая в поселок после снятия режима КТО, признала непригодными для восстановленияФото: Диана Хачатрян

Справку о потере кормильца семье дочки Халимат так и не выдали. Она вместе с четырьмя детьми живет на пенсию матери. Восемь тысяч рублей. В квартире дочери после КТО не осталось ничего, дырки в полу в ванной комнате так и не заделали. Халимат на заработанные на фруктах деньги смогла купить им только дверь в ванную комнату. Все, что есть в доме, дали родственники — кто что мог.

Пока Халимат рассказывает свою историю, вокруг нее мается женщина в черном — Умагани. Она подходит с разных сторон и, как заговоренная, задает один и тот же вопрос: «На душу деньги, которые дают, не дают?» Она имеет в виду те 100 тысяч рублей, которые по закону должны выделить на каждого члена семьи, чье имущество пострадало во время КТО.

За год до «зачистки» поселка умер муж Умагани. Не успела она оправиться от одного удара, как силовики взорвали ее дом, посадили старшего сына (по словам матери, ему кто-то подкинул взрывчатое вещество). Недавно ей пришлось влезть в долги, чтобы женить младшего сына. Деньги здесь принято занимать у родственников, долг под проценты — грех.

Написат ПатаховаФото: Диана Хачатрян

«Такая хозяйственная, скромная женщина была, — рассказывает Написат, — работала много, держала огромный сад с гранатами, персиками, хурмой, скотину, тридцать кур. Она сейчас уже ничего не помнит про прошлую жизнь, но слухи ходят, что у нее дома была припрятана огромная сумма, которую она откладывала с продажи огорода на женитьбу и учебу сына. После снятия режима КТО она не нашла ни копейки. На этой почве тронулась умом. Умагани была идеальной хозяйкой, а сейчас, бывает, подойдет и попросит пять рублей на хлеб. У меня в прошлый раз мелочи не было с собой, я ей сто рублей дала. Она обрадовалась: «Ой, как хорошо, не говори никому, на пять дней хватит». Раньше у нее дома всегда был свежий хлеб, она никогда его не покупала, а пекла сама. Через несколько месяцев после «зачистки» она встала из-за стола соседей и говорит: «Ой, у меня картошка была на плите, сгорела, наверное». А соседка ей говорит: «Что за картошка, Умагани? У тебя дом, что ли, есть?!»»

Глава, в которой ничего не происходит

Прошло уже больше трех лет, но никаких компенсаций жители Временного так и не получили. Они влезли в долги и за свой счет восстановили свои дома. Хотя комиссия из девятнадцати человек (в нее входили глава района, главный врач районной больницы, представители МЧС и ФСБ, депутаты и другие) сразу после снятия режима КТО была в поселке, зафиксировала факты разрушения и разорения, признала, что 28 домов не пригодны для проживания.

«Два психолога МЧС, которые приехали оказать нам помощь, сами нуждались в ней, — вспоминает Аминат. — Они были в шоке, когда увидели разруху. Плакали. Одна даже упала в обморок. Сказала, что была на многих спецоперациях, но ничего подобного не видела. «Как будто здесь была война“».

Все жалобы, отправленные женщинами в разные инстанции, возвращались в местную администрацию. Там разводили руками. Во всех заявлениях до сих пор фигурируют только женские имена. Активистки сознательно исключили всех мужчин из борьбы в целях безопасности. Чтобы у сына или супруга внезапно не нашли патроны или наркотики, не поставили их на оперативный учет. Кто-то из махачкалинских чиновников даже посоветовал не восстанавливать дома: «Все равно они от вашего села не отстанут, ждут, когда подрастут новые боевики. Лет через десять вы тех молодых мальчиков, что сейчас ходят в школу, не найдете». Другой и вовсе предположил, что это «месть за имама Шамиля».

Дети поселка Временный тяжело пережили спецоперацию, некоторым до сих пор снятся кошмары, в которых люди в военной форме забирают их отцовФото: Диана Хачатрян

Во время КТО Аминат впервые узнала о существовании «Мемориала». Московские адвокаты правозащитного центра взялись защищать жителей поселка. Сначала ходили по судам с требованием компенсации от Министерства финансов РФ, потом затеяли разбирательство из-за бездействия властей.

«Три года люди не могут добиться компенсаций, все застряло на уровне МВД, хотя по закону все согласования между государственными органами должны занимать максимум три месяца, — отмечает адвокат Марина Агальцова. — Даже если предположить, что там действительно нашли бункер с боевиками (на сайте МЧС было выложено видео осмотра бункера, из которого на самом деле непонятно, где он вообще находится), никого же из местных жителей не обвинили в пособничестве. Они не террористы. Наказывать все село, тысячу человек, неправильно. Я допускаю, что это могли быть не военные, а гражданские лица. Но поселок маленький, он был заблокирован со всех сторон и находился под контролем военных. Они должны были обеспечивать безопасность и нести ответственность за сохранность личных вещей людей, которых выставили из дома».

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!