В Дахабе жизнь определяется не календарем и циферблатом — другими измерениями. И вообще сильно чувство, что живешь не в городе, а просто на поверхности планеты
В разных уголках дома развешаны звенящие ветерки и коралловые бусы. Они расположены так, чтобы их не касался залетающий в окна ветер и не тревожили гигантские коты, грохочущие по крыше. Тело и сознание, привыкшие к постоянной качке в море и на сильном ветру, реагируют не сразу, а ветерки отзывчивы к малейшему колебанию земной поверхности. И если в доме колышутся бусы — это землетрясение.
Редкое, оно никогда не было тут особенно сильным или разрушительным (звенела посуда, вода выплескивалась из корыта, с кровати падали… — ощущение как в автобусе). Во время землетрясения с гор катятся камни и стоит сильный гул и рев: земля идет своим чередом и напоминает о своем равноправном присутствии.
Здесь вообще сильно чувство, что находишься не на территории конкретной административной единицы, а прямо на поверхности планеты, от которой сразу начинается космос. Особенно остро это ощущается, когда вечером во всем Дахабе по каким-нибудь техническим причинам выключают электричество.
Вместе со светом отключаются водопровод и домашний интернет. Тогда, если и нужны дополнительные обстоятельства, чтобы укрепить отношения человека с космосом, — то лишь чай, очаг и одеяло. Эти вневременные и внепространственные составляющие уюта и дома, который всегда с тобой, здесь в ходу в своем самом первозданном виде: чай в железке на костре, у костра я в одеяле.
Кстати, жилище в современном языке называют словом «манзиль», которое исходно значило место стоянки, где для отдыха спешивались с верблюда. В большом арабском мире это значение потеряло свою актуальность (по той же причине словом «к’ытар», которым в далеком прошлом назывался караван верблюдов, впоследствии по понятному сходству назвали поезд), а в маленьком тутошнем мире не вполне. И не только потому, что вот так в одеяле у костра я напоминаю бивак.
Бедуины Синая владеют верблюдами, в центральной части полуострова даже немножко на них путешествуют. Вот плывет он по пустыне — в горы за кристаллами, травами, или в сад в удаленной плодородной долине, или ведет верблюда на веревочке день, второй… В расщелинах гор то тут, то там у него устроены импровизированные «серванты», где хранятся чай, сахар в банке, возможно, вода и какая-нибудь емкость для кипячения. Поэтому, где слез с верблюда, там и дом, развернувшийся на всю ширину пространства с центром здесь: чай, очаг и одеяло.
Я это чувство хорошо поняла в первые мои ночи, когда впадала в истерику, заслышав крылатых тараканов размером с палец. А их нетрудно заслышать, если они шуруют прямо по подушке мимо твоих ушей, — и я спала на улице… Мой манзиль выражался тогда как раз в понятиях на пересечении дома и привала: космос, чай, очаг и одеяло.
Фото: из личного архива
Если отплыть на лодке и посмотреть на Дахаб с залива, то между синим и синим он — узкая полоска человеческой жизни, подкрепленная низкими бедуинскими постройками, минаретами, которые выше построек, халвой гор, которые еще выше, и небом, которое выше всего. Это и есть философская карта местности, которая отражает черты условных частностей на безусловном общем фоне.
При развивающемся туризме, потоке египтян, жилищном и арендном ажиотаже бедуины (и я) продолжают жить в своих приземистых строениях, которые стелются плющом и прорастают, кажется, в любом свободном месте лабиринтами дворов и заборов. Чай готовят и пьют всегда, очаг зачастую расположен во дворе, а стену, крышу или пол нередко (особенно зимой) заменяет одеяло.
Несмотря на стремление закатать в бетон береговую линию, утилизировать в море лавину пластика и все содержимое канализации, которая не справляется, человек здесь — существо в предлагаемых обстоятельствах… Ветра до 20 метров в секунду (а это больше 70 километров в час), песка на зубах в бурю, пронизывающих северных ветров, которые выдувают все тепло, изнуряющих хамсинов и порывистых южных ветров, от которых в море смывает столы и зонтики прибрежных кафе…
Поэтому, проживая здесь, становишься немножко чукчей. Учишься определять силу ветра, направление течений, признаки смены сезонов. Финиковая пальма в огороде зацвела — значит, перезимовали. Вернейшая примета, что похолоданий не будет, — весенний приход тараканов. Различаешь по звуку прилив за домом или отлив, знаешь, из-за какой верхушки горного рельефа Саудовской Аравии напротив будет всходить сегодня солнце (летом — севернее, зимой — южнее) — и который это примерно час, когда оно закатится за соседний дом…
Кстати, для определения времени есть более надежный способ: азан.
В громкоговорители мечетей муэдзины пропевают призыв к совершению молитвы. Ежедневный цикл состоит из пяти обязательных молитв, и это что-то вроде больших площадных часов, которые бьют в определенное время пять раз в день.
Фото: из личного архива
Утренняя молитва совершается примерно в половине пятого, в промежуток от рассвета до восхода, когда просыпаются рыбаки, лавочники, строители. Дальше полуденная молитва, предвечерняя в половине четвертого, вечерняя в шесть и ночная в восьмом часу вечера. Понимать время по молитве удобно, и это отражено в языке: там, где мы бы сказали «после обеда», здесь скажут «после полудня», что одновременно означает после молитвы, «баад иддуф»; таким же образом определяются предвечернее время, закат и поздний вечер.
Азаны поддерживают режим дня и создают расписание: некоторые магазины закрываются на время молитвы, а на полуденную — многие, например, лавка с канцтоварами, киоск мобильного сервиса, а также стоматолог. Хотя некоторые продавцы расстилают коврик прямо за прилавком.
Даже не сверяясь с часами, по азану удается определить время с точностью до десяти минут — и, пожалуй, точность эта максимально возможная. Мера всех вещей «тэн минэтс» может означать и полчаса, и час, и завтра; а завтра, «бокра», — временной разбег от неопределенного момента в будущем до никогда. Местное время медленно и условно.
Меньшая интенсивность смены температур делает менее заметной смену сезонов, относительно которой можно было бы оценивать скорость безвозвратно ушедшего. К тому же луна, которая с древности определяла календарь региона, обходит свой суточный круг на целый час медленнее солнца. В совокупности с главным законом местной жизни «иншалла» (по воле божьей) этим обусловлено сотворение дел и планов — неопределенное, во многом безответственное, вызывающее недоумение сиюминутной импульсивностью, но одновременно обнадеживающее и в чем-то и освобождающее.
— Поменяешь старые трубы в доме?
— Иншалла!
Из пола уже сочится вода, но и трубы на месте.
— Хорошо ли залечен зуб?
— Иншалла!
У стоматолога в кабинете под столом стаканы вырванных зубов: один полный, второй — наполовину. Но пломба стоит.
— Когда будет сахар?
— Бокра, иншалла!
И сахар появился. Через два месяца.
— Водитель точно заберет меня из аэропорта?
— Да-да, иншалла!
Забыл, спал, вскочил по звонку, приехал — забрал.
— До завтра!
— Иншалла!
И это всегда слава богу.
Если, иншалла, будет штиль — значит, можно сидеть на северной стороне, купать верблюда в море, собирать осьминогов на отмели, жечь костер и купаться на рифе. Если, иншалла, задует — время стирать ковер в прибое, выходить на воду с парусом или кайтом, значит, во дворе не будет мух — их (и всех весом до 40 килограммов, мне ли не знать!) сдувает к югу и вглубь города, и на рифе купаться нельзя — обратная тяга, а в низкой воде можно разбиться…
Словом, жизнь определяется другими цифрами, не циферблатом.
Фото: из личного архива
В помощь «чукче» функция соцсетей напоминать о событиях, которые произошли в этот день годы назад: видно, что потепления, похолодания, дожди, восход белого солнца и умопомрачительные закаты в тучах случаются более-менее в те же дни. Система координат построже календаря. А теперь, научившись определять, когда свекла пускает стрелку, и пытаясь завести кое-какой сад-огород, представляю, как методом деятельного наблюдения они составляются — сельскохозяйственные и календари примет.
Равноправное присутствие стихий, сочетание в необходимых пропорциях ветра и воды, близость и живость глубины обусловливают притяжение винд- и кайтсерферов, дайверов, фридайверов… Спорт и досуг, которые здесь образ жизни, решают многое, но не только.
Относительно теплый и сухой (в отличие от Азии) климат, относительная близость к «дому» (прямой перелет до Москвы составил бы всего часа четыре)…
Здесь почти нет опасных насекомых и ядовитых существ на суше (а на тайском острове у меня по змее жило в снаряжении, в бамбуковой ножке стола и в холодильнике). Что касается тараканов, то с укреплением характера и выдержки начинаешь отличать тех, что хоть огромны и крылаты, но в основном безвредны (почти сверчки, если отбросить эстетический и чувственный компонент), от тех, что водятся преимущественно в канализации, считаются трудно истребимыми (только не для меня!) и активно разносят заразу. Разделение тараканов на хороших и плохих я считаю решительным актом принятия, и, возможно, эти твари плотно засели повсюду на Земле как раз для того, чтобы получше объяснить нам эту полезную в условиях природы и космоса концепцию.
Здесь я, кажется, впервые увидела звездопад: как будто окурки бросают из космоса, иногда теплые желтые, иногда холодного света белые, иногда бросают как будто снизу вверх — и оказалось, что стоит завести про запас еще хотя бы десяток заветных желаний.
А сейчас потеплело уже так, что можно снова спать на улице — у очага в одеяле. И вот на рассвете я видела, птицы научились держаться стройным косяком, полетят, наверно, домой, на север. Ждите весну.
Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!