Греческий университет — как храм в античности. Даже сейчас, в двадцать первом веке, человек там считается неприкосновенным. Туда, например, не может ступить полиция. Защищает университет и от многих других житейских невзгод
Многоэтажка из серого колючего бетона — урбанистическая клякса на роскошном полотне греческого пейзажа. Это Афинский университет, Философская школа. Здесь учатся гуманитарии — филологи и богословы. В вестибюле — бюст Афины Паллады, «мамы-кормилицы». Затем — кафетерий, в который змеится очередь за напитками и бубликами. Студентов вечно снедает жажда: то ли знаний, то ли кофе.
Здание университета на непривычного человека производит апокалиптическое впечатление: голые лестницы, обшарпанные стены, зябкие аудитории со старыми столами и поломанными стульями. В обширных коридорах там и сям расставлены глиняные горшочки из-под йогурта: это пепельницы. Стены проницаемы. В глубине первого этажа уличные голуби самозабвенно курлыкают нестройный, но энергичный мотет.
Несмотря на босяцкий вид, храм науки функционирует четко. Образование здесь дают отличное. Поступают сюда только лучшие из лучших — конкурс в столичные вузы огромный, в провинцию и на острова пройти легче. Греческие школьники годами платят за дополнительные уроки: ни одна государственная школа не обеспечит поступления в институт.
Парадокс, но у иностранцев этих проблем нет. Иностранца примут в греческий вуз с распростертыми объятиями, как блудного сына. Экзамены сдавать не требуется. Нужно только собрать пакет несложных документов, из которых главный — аттестат о среднем образовании, на основании которого посчитают средний балл и зачислят тебя туда, куда проходишь по конкурсу. И вуаля. Ты — студент. Помимо бесплатного образования тебе полагается бесплатное четырехразовое питание — супчик, фрукты… сытно и душевно, как у мамы.
Но не будем идеализировать греков. Так или иначе тебе не дадут забыть о том, что ты иностранец. В первом семестре я сдавала экзамен по языкознанию. Я не пропустила ни одного занятия. Готовилась. Открыла свои старые лекции с первого курса университета Герцена… Почитала свежего Хомского. Одним словом, выучила и получила максимальный балл — десятку. Моя однокурсница по имени Андромаха с помощью шпор кое-как дотянула до «шестерки».
Узнав о том, что у меня высший балл, она страшно рассердилась.
«Да ведь ты даже не гречанка! Ты по-гречески говоришь с акцентом! Как можно было поставить тебе «отлично» за экзамен по языкознанию, если ответ написан с орфографическими ошибками!»
Андромаха отправилась к преподавателю с требованием, чтобы мне снизили оценку. Тот поступил с истинно византийской дипломатичностью: мою оценку оставил прежней, а Андромахе повысил балл до «восьми»…
Афинский университет имени Каподистрии (Философская школа)Фото: из личного архиваСтудентам из Африки, которых патронирует православная церковь Александрийского патриархата, платят плюсом ко всем бонусам стипендию, равную средней зарплате в стране — 500 евро. Предполагается, что по окончании бурсы они отправятся на родину нести свет православной веры в качестве священников. На самом деле чаще всего бывшие богословы оседают в Греции, правдами и неправдами продлевая вид на жительство или оставаясь здесь нелегально. Об этом рассказал мне мой друг Джамбо — студент-теолог из Уганды, с которым мы вместе учили греческий на курсах при университете. Утром он прислуживал на литургии в алтаре, а вечером работал помощником администратора одного симпатичного гей-клуба в Гази. Джамбо научил меня лучшему лекарству от астмы — он уверял, что если положить на грудь обыкновенную сухопутную черепаху, то болезнь пройдет, потому что «черепаха чистит воздух». В одной комнате с ним жил паренек-семинарист из Украины, поэтому Джамбо очень удивлялся, видя меня на занятиях каждый день: он был уверен, что все русские целыми днями лежат на кровати и пьют водку.
«Или это только те, кто готовятся в монастырь?» — уточнял он.
Десять лет назад я училась на факультете русской филологии университета имени Герцена. Наш корпус находился на Васильевском острове, напротив церкви святой Екатерины, рядом — хачапурная, где мы перекусывали. Хачапури студенческий бюджет позволял не всегда, поэтому чаще всего на обед у нас была «сосиска в тесте».
В нашей альма-матер располагалась когда-то католическая семинария.
Публичная библиотека, лекции, дешевое пиво на улице — тогда весь Питер хлестал из горла «Балтику» — вот и весь наш аскетический быт. В кафе мы не ходили. Старые советские мороженицы закрылись или пришли в упадок, на козырные рестораны не было денег, — на нашу долю выпали мелкие шинки эпохи перемен. Первая «трезвая» сеть кафе «Идеальная чашка», где можно было встречаться, читать книги, пить кофе, открылась в 1998, в год моего окончания университета. Мы были пустынниками, изгоями в большом городе.
Рядом с элегантно подредактированным Матиссом надпись: «Чистых стен не будет, пока мы не перестанем пачкать нашу жизнь»Фото: из личного архиваДоцент Ирина Алексеевна, в толстом волосатом свитере, с мягкими нотами красного вина в дыхании, читала стихотворение:
Сёстры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает. Песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.
Страну лихорадило, делили нефть, порты, заводы, деловые люди жили второпях, на нервах, бандиты забивали стрелки, рядом с моим домом на Комендантском проспекте полдня лежал труп молодого парня с огнестрелом, а мы сидели в темной старинной аудитории и занимались самым важным на свете делом: выясняли, что это за «вчерашнее солнце»? И почему его несут на носилках?
После года занятий греческим я начала изучать итальянскую филологию в Афинском университете имени Каподистрии. На самом деле — просто спустилась с седьмого этажа, где нам преподавали новогреческий как иностранный, на шестой, романский.
Я поступила в Афинский университет в 2009 году. Тогда в Греции случился кризис, который повлек за собой смену правительства, экстренные выборы, смуту, безработицу, падение уровня жизни, массовые беспорядки. На улицах стреляли, анархисты в Эксархии бросали в полицейских коктейль «Молотов». Однажды нас попросили срочно покинуть читальный зал Национальной библиотеки, потому что террористы распылили под входную дверь, отделявшую нас, вагантов, от суетного мира, слезоточивый газ, и мы убежали, побросав книжки, закрывая рты и носы платками. За окнами гремела революция, бастовало метро, а мы, студенты, собравшись в аудитории, засвеченной люминесцентным мартовским солнцем, читали рассказ итальянского прозаика о знаменитом кафе «Флориан».
Запрет на курение в закрытых помещениях на университетский буфет не распространяетсяФото: из личного архиваНаш профессор — господин Герасим Зорас — был фанатичным поклонником Италии. Он даже одевался исключительно в итальянское: костюм «Бриони», обувь «Балдинини», аксессуары «Пал Зилери». Машина у него была соответствующая — щегольская «Ланчия». Кофе — только эспрессо. Сам будучи греком, со студентами — греками — он говорил исключительно на итальянском. К моей беде. Ведь я была единственной студенткой на курсе, которая не знала итальянского.
Расскажу, как это вышло. Когда я подавала документы, то была уверена, что итальянский начнется на первом курсе. Заведомо проверила программу: первый семестр — итальянский А1, второй семестр — итальянский А2. Все путем. Но когда я пришла на занятия, оказалось, что итальянский уже надо было знать — причем на уровне свободного владения. Некоторые студенты вообще были итальянцами, поступившими на родную филологию, чтобы сэкономить усилия. На их фоне — я, русская, бегло говорившая только по-английски, — греческий в ту пору был еще совсем свежий и непривычный — не знавшая ни слова на итальянском, на котором у нас сразу же начались некоторые лекции, выглядела не просто белой вороной, а… я не знаю. Белым слоном.
Но я не сдалась. То есть, конечно, сдалась. К концу первого семестра, повторив опыт Остапа Бендера на лекции индийского йога, я уже кое-что разбирала на слух. Выучила более-менее грамматику (все бывшие советские школьники умеют это делать быстро), сдала первую сессию на хорошие баллы. Моя проблема была в том, что я не могла говорить по-итальянски. Поэтому на занятиях профессора Зораса я забивалась в самый дальний угол. К моему ужасу профессор угадал мой интерес к современной итальянской литературе и всячески шел на контакт, пытаясь, как ему представлялось, мне помочь. Однажды он отловил меня в коридоре шестого, нашего испано-итальянского этажа, подвел к стенду, на котором были вывешена информация о семинарах и коллоквиумах и разразился длинной эмоциональной тирадой на благозвучном тосканском наречии. Я чувствовала себя одновременно самозванцем и Штирлицем на грани провала.
«Э интерессанте… Э мольто интерессанте, синьоре профессоре. Грацие…» — бормотала я, желая провалиться сквозь землю, на первый этаж, к чертовым безмятежным голубям.
Греческие студенты относились к штудиям без пиетета. Ничего такого про «разумное, доброе, вечное». Болонская система сделала их прагматиками. Есть определенное число экзаменов, определенное число зачетов и три сессии в год. Чистая арифметика, никакой поэзии. Сдавать можешь, когда и сколько хочешь. А можно остаться «вечным» студентом, как было в царской России: вернуться к учебе в любое время.
— Так… И на будущий год у меня останется всего шесть экзаменов, — подсчитывал мой однокурсник Арес, когда мы вместе обедали в студенческой столовой, — супчик, свежий салат, фрукты, постное-скоромное, сладкие пышки, йогурт и компот. — Только это все литература! Читать тексты, да я вскроюсь!
— Зачем же ты пришел на филологию? — я от удивления даже отложила пышку. — Если не любишь читать тексты?
— А зачем учителю иностранного языка Данте? Если он не философ и не фрик?А? Объясни!
Греческая студенткаФото: из личного архиваБольшинство моих сокурсников были взрослыми преподавателями иностранных языков, хорошо знающими итальянский, поступившими в университет, чтобы получить прибавку к зарплате, которая полагается в Греции за наличие официального диплома.
Греческие университеты — «школы» — до сих пор официально сохраняют статус убежища. Как храмы в античности, где человек считался неприкосновенным. Даже сейчас, в двадцать первом веке, в греческий университет не может ступить полиция. Не имеет права.
Греческая конституция ограничивает пенитенциарные функции государства во имя свободы науки, научного исследования и обмена идеями. Убеждение, что университет должен быть защищен от превратностей политической повестки, присуще грекам с античных времен. Однако соответствующая статья в конституции появилась сравнительно недавно, в 1982 году, как реакция на систематические нарушения принципов академической свободы во времена режима «черных полковников». В греческом обществе нет единого мнения, является ли статус убежища анахронизмом или это актуальный демократический институт. Большинство ученых, впрочем, отстаивает свое право высказывать идеи, которые могут идти вразрез с текущей идеологией государства.
Но мне кажется, университет защищает человека от более серьезной угрозы, нежели полиция.
Университет — это убежище от «беса полуденного и стрелы летяща». То место, где занимаются тем, что действительно улучшает мир, — наукой.
— Сколько вам лет? — спросила меня акушерка, когда я, беременная, пришла на прием в больницу.
— 35.
— Кем работаете?
— Студентка.
— Студентка? В таком возрасте? Сколько можно учиться? — в ее голосе звучал сарказм.
Практической пользы мои занятия действительно принесли немного. Но я точно знаю, что не потеряла ни минуты из того времени, которое провела в стенах моих университетов. Потому что вложила это время в себя.
Университет в итоге я бросила. Итальянский не выучила. Вышла замуж, родила сына. Но, к счастью, греческий студент вечен. Ведь если ты что-то не закончил, оставил на полпути — это прежде всего значит, что ты всегда можешь к этому вернуться.
Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»