«Нам такие задали задачи — атомную разобрать на дачи»

«Эдику было восемь, когда отец перевез их в маленький поселок, который наспех возвели для рабочих и их семей. Атомная электростанция должна была обеспечивать энергией весь регион. Это было в 1983-м, за три года до взрыва четвертого энергоблока на Чернобыльской АЭС. Мир еще не начал убийственно-спасательную миссию по прекращению всех строек в СССР. Поэтому инженеры, строители, механики, химики со всей страны радостно съезжались к месту, в котором спустя двадцать лет умрут в нищете».

Это начало рассказа, который я написала в школе. Имена, фамилии и названия выдуманы, любое сходство с реальностью случайно, хотела бы сказать я. Но не скажу.

«Город был способен вместить в себя сорок тысяч жителей. Он мог дать им всем работу, а их детям — образование. Для этого были построены две школы, татарская гимназия, спорткомплекс, больница, молодежный и культурные центры. В Камских Полянах никогда не проживало одновременно больше семнадцати тысяч жителей. У 26 процентов никогда не было работы».

Реальная история о городе-призраке оказалась куда более интересной, чем я думала в школе. Например, тем, что для его возведения уничтожили село, появившееся еще при Иване Грозном, а в попытке спасти поселок от безработицы в 2006 году построили тринадцать казино, но не успели благоустроить инфраструктуру для туристов, так что играли, закладывали квартиры, машины, дачи — местные. И убивали друг друга из-за долгов тоже местные.

От беглых казаков до комсомольцев

Люда с мужем и детьми приехала в Камские Поляны в 1982 году. Обещали сразу работу по специальности — учителем, но не вышло. Тогда она пошла воспитателем в рабочее общежитие — в вагончики. Решила, что раз работа и жилье у рабочих есть, ей остается только организовывать им досуг. Но красный уголок представлял собой пустой сдвоенный вагон. Так что Люда поехала в управление в соседнем городе, нашла начальника и запросила по списку: телевизор, настольный теннис, книжки, газеты. Ей все нашли. Самым большим спросом в уголке пользовались книги. Даже шоферы после рабочего дня по тотальному бездорожью ковыляли к ней со словами: «Есть что почитать сегодня?»

Люда приехала в Камские Поляны не только из-за всесоюзной стройки. Она вернулась домой. Ее семья жила на этой земле как минимум с XIX века. А вообще, люди приходили сюда в поисках лучшей жизни еще во времена Ивана Грозного.

Например, сюда, к берегу реки Камы, самого длинного и крупного притока Волги, после взятия Казани срочно переселили казаков с Дона. Они должны были не пускать в эту местность татар, которым отныне не позволялось жить возле крупных судоходных рек. Сами казаки поселились в Городе (сейчас деревня Старошешминск), а в 12 километрах от них обосновались беглые — от помещиков, службы, тюрьмы и прочих радостей жизни.

Беглые нашли себе озеро меж двух полян и назвали поселение Полянки. Они были людьми отчаянными: не побоялись поселиться в таком опасном по тем временам месте — рядом огромная река, леса, медведи и совершенно неплодородная почва. Правда, за отчаяние получили награду — никогда не были крепостными у барина.

Поселение быстро превратилось в село. Основным способом заработка для жителей стали уральские заводы, для которых на местной горе Текре добывали медь. Полянцы работали хорошо: у многих было звание «зеленый кафтанщик». Эта учрежденная государем награда давала множество привилегий. Например, если кафтанщик напивался и падал посреди улицы, даже городовой не имел права его трогать, до тех пор пока он сам не проснется и не протрезвеет.

Те, кто не работал на заводе, платили два вида налога. Землепашный — зерном. И ясачный: охотник — пушниной, рыбак — рыбой. Камскую стерлядь отправляли в Москву и Петербург — к царскому столу. В XVIII веке село насчитывало уже шестьсот дворов, в каждом по несколько домов на четыре — шесть  человек и собственный сортовой сад.

У прадеда Люды, Алексея Кароннова, тоже был свой сад с вишней и яблоками, в котором вечера проводила бабушка Люды Настя. В 1917 году Настя сидела в погребе вместе с другими женщинами и детьми, пока на одной горе красные стреляли из пушек на другую гору — в белых. В 1922 году муж Насти, Петр Андреев, попадает в одну из вновь образованных коммун — деревню Культуровку рядом с селом. На самой территории Полянок организуют три или четыре колхоза.

Люда родилась в 1950 году. К этому времени здесь уже пару лет работал участок лесхоза Прикамский, в котором не только валили лес, но и делали клепку для корпусов боевых катеров. Клепку баржами отправляли на завод в Зеленодольск.

У маленькой Люды было много перспектив в селе, оно росло и развивалось с каждым днем. Но в 1956 году от Куйбышева (Самара) до города Заинска провели железную дорогу. Для производства это было удобнее, чем зависеть от навигации, так что из Полянок в Заинск увезли и завод, и оборудование, и рабочих. Первый раз многие уехали именно тогда.

Семья Люды осталась. «Мама у нас съездила, посмотрела и сказала: “В барак жить не пойду”. А мы тогда только дом себе купили, так что в барак не поехали», — рассказывает Людмила Григорьевна, сейчас она на пенсии, но продолжает работать репетитором по русскому и литературе.

Погибнуть селу не дал вновь образованный совхоз из шестнадцати деревень. Полянцы были рады получать зарплату деньгами, а не мешками с сахаром и любили директора совхоза. А в 1959 году был создан генеральный план строительства Нижнекамска в 45 километрах от села.

Людмила ПоспеловаФото: Евгения Жуланова/SCHSCHI для ТД

Это был экспериментальный проект: планировали построить крупнейший в Европе нефтехимический комплекс, который должен был перерабатывать нефть, добывавшуюся на юго-востоке ТАССР, производить новые виды пластических масс и другое углеводородное сырье для дальнейшей химической переработки. Оставшаяся молодежь из села рванула в Нижнекамск.

Коренные полянцы продолжали верить, что совхоз поможет им выжить. Ведь должен же кто-то новый город кормить! Но оказалось, не так уж и нужен совхоз. А в 1970-е объявили о начале строительства гигантского Камского автомобильного завода (КамАЗ) в небольшом городке в 80 километрах от Полянок. И село обезлюдело еще больше.

Тогда уехала и Люда Андреева. Поступила в педагогический университет в Елабуге. Там и осталась, вышла замуж, стала Людой Поспеловой, устроилась на работу в вечернюю школу и принялась строить новую жизнь.

«Все на всесоюзную стройку!»

В Полянках издревле добывали медь и искали нефть, так что разведывательные экспедиции не были редкостью. Люда помнит всех этих рабочих на огородах: как они вручную бурили землю — и из скважин высоко в небо выстреливала вода.

Так что никто в полумертвом селе не удивился, когда с 1980 года сюда снова поехали международные эксперты. Но в этот раз специалисты из Риги и Самары искали не медь, они изучали грунт.

И 11 мая 1982 года объявили, что на территории села будут строить атомную электростанцию. Первые строители прибыли уже в феврале и построили маленький поселок из вагончиков. В это же время домой из Елабуги вернулась Люда.

По ее словам, первых рабочих на стройку отбирали тщательно: не брали судимых и запретили прописываться в частных домах, чтобы контролировать поток приезжих. Даже прекратили продажу алкоголя: «Ни здесь не продавали, ни в округе. Пьяными могли быть только пришлые геологи», — рассказывает Людмила.

27 декабря 1982 года село Камские Поляны становится рабочим поселком. Объявляются выборы поселкового совета. Директор школы предложил Люде выдвинуться в секретари: «Договоренность была такая: я шла от строителей, а председателя давал район».

У рабочего поселка был план застройки, так что частные дома полянцев начинают сносить и село заканчивает свою жизнь. К началу стройки оставалось двести пятьдесят восемь дворов из шестисот, и в каждом все еще был сортовой сад.

Из-за огромного притока рабочих перестало хватать еды, заканчивался даже хлеб, а сады уничтожали, как Людмила ни пыталась их сохранить. Пришлось срочно открывать магазины в первых этажах жилых домов и строить столовую. Каждый день на работу принимали по двадцать — тридцать человек.

6 февраля 1983 года состоялись выборы, поселок стал самостоятельным. Людмила Григорьевна Поспелова стала секретарем поселкового совета: «Работа была интересная, работы было очень много. По традиции сельский секретарь ведет протоколы сессий, исполкомов, готовит эти сессии. Дополнительно мне вручили загс, нотариальные дела, талоны, ЖКХ, а когда начали давать квартиры — я еще и выдавала ордера. Так что своей секретарской работой я занималась по выходным», — рассказывает Людмила.

В том же году в поселок приехал и дедушка автора этих заметок Виктор. Он устроился монтажником на атомную, оценил перспективы и через год перевез всю семью: жену Веру, сыновей Эдика и Сережу. И если еще в 1982 году все школьники поселка помещались в подъезде жилого дома, то в 1986 была целиком заполнена первая построенная в поселке школа. Пришлось строить вторую. В нее пойдет учиться моя мама, ее семья тоже приехала сюда за перспективами.

Строили тогда вообще очень быстро, так что в 1986-м уже готовили подъем воды на Куйбышевской ГЭС, чтобы из Волгодонска на баржах привезти топливо для реактора. Но 26 апреля взрывается четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС.

Две тысячи километров влево

А за две тысячи километров влево 26 апреля Таня с мужем Леней вытряхивали коврики во дворе своего дома в Чернобыле. Мимо прошел сосед: «Что, радиацию вытряхиваете?» — пошутил он. На улице стояла ужасная жара, и все чувствовали во рту кисленький привкус. Это и правда была радиация, о которой жителям никто не говорил.

Тем же днем горожане полтора часа наблюдали непрерывную колонну пустых автобусов на Припять. Через пару часов автобусы возвращались, забитые людьми.

Ночью трехмесячной дочке Тани не спалось, и она, укачивая ее, смотрела в окно, которое выходило на трассу Припять — Киев. Теперь туда ехала колонна военной техники.

В воскресенье, 27 апреля, когда Леня гулял с дочкой, к ним домой пришел главный инженер, позвал Леню на работу. Вернулся Леня в девять вечера со словами: «Если ветер подует на Чернобыль, то нас, наверное, будут эвакуировать. Вари смесь, могут эвакуировать ночью». Но их не эвакуировали.

28 апреля Леня с тещей, мамой Тани, ушли на работу, дети, как обычно, пошли в школу. Но Танину маму на работе встретили словами: «Ты чего тут делаешь? Вывози детей своих», а детей с уроков отправили по домам. И вот тогда люди начали волноваться.

Таня с семьей сложили вещи и пошли на автовокзал. Там уже собрался чуть ли не весь город, но автобусы не ходили, причал не работал. В Киев никого не пускали. Сказали, что они завозят радиацию.

В 14:00 того же дня в Чернобыле провели совещание, и людям разрешили выехать, но только старикам и семьям с маленькими детьми. Таню с мужем и дочерью посадили в автобус. Всю дорогу до Киева им не разрешали выходить, на одном КПП закрыли окна и облили автобус пенообразной жидкостью, потом водой и только после этого выпустили.

Семья приехала в Киев с дорожной сумкой и маленьким ребенком. Все имущество осталось в доме, в который они больше никогда не вернутся. В Киеве им было нечего делать, так что выселенцы поехали в Днепропетровскую область, к родственникам Лени.

Только 29 апреля в 21:00 в новостях объявили, что в Чернобыле на атомной произошел взрыв, но об эвакуации целого города и всех близлежащих сел не сказали ни слова.

В это время мама Тани, пенсионерка и ветеран Великой Отечественной войны, все еще оставалась в Чернобыле — на ликвидации в селе Лелев: загружала песок в мешки, а затем в вертолет. Он летел над атомной и скидывал мешки, чтобы потушить пожар. Летчики рассказывали, что песок растворялся, не долетая. 3 мая к ним на карьер приехал секретарь горкома партии Чернобыля, извинился и сказал, что пожилых, пенсионеров и женщин завтра на работу не приглашает: «Можете уезжать».

Официально Чернобыль эвакуировали 5 мая со словами: «Уезжайте, добирайтесь как хотите». Автобусы уже не ходили.

В Днепропетровской области Леня с семьей пошли в обком партии узнавать, что делать дальше, но их не пустили. Сказали, нужно пройти дезактивацию, и увезли в Днепропетровскую областную клинику. С Лени сняли обувь и куртку. С мамы Тани сняли все и добавили: «Косу надо отрезать». У Тани сохранилась мамина справка. Первый осмотр: область головы — 180, щитовидная железа — 400, печень — 300. Второй осмотр: грудь — 22, щитовидка — 35. Что это значит, они не знают до сих пор.

Таня и Леня не могли долго жить у родственников мужа, и ее старший брат позвал их в Нижнекамск, откуда Таня родом. Они согласились. В горисполкоме Нижнекамска их встретили со словами: «А зачем вы сюда приехали? Не все ли равно, где вам умирать? Могли и на Украине умереть». Месяц пожили у брата: без прописки, без талонов на еду, без работы, без зарплаты.

Виктор Догадин на фоне заброшенной АЭСФото: Евгения Жуланова/SCHSCHI для ТД

Помогать с жильем им никто не торопился, только благодаря начальнице паспортного стола, которая за полдня сделала им прописку, дело сдвинулось. Им предложили однокомнатную квартиру в Нижнекамске или ехать в Камские Поляны.

В 9:00 утра Леня и Таня уже были в поселке, а в 11:00 им дали квартиру. Соседи помогли собрать остальное: кровати, подушки, одеяла, кастрюли, ложки…

Зеленое знамя ислама

Камполянцы приняли двадцать семей из Чернобыля. И десятки местных уехали на ликвидацию. Их дети зовутся детьми первого и второго поколения чернобыльцев. Им до восемнадцати лет положена компенсация. Мои одноклассники — это как раз дети второго поколения. У моей школьной подруги постоянно болела голова: внутричерепное давление. Ее мама была поваром на ликвидации.

В 1986 году все, кроме ликвидаторов, испытывали одно чувство — страх. В Татарстане митинги за прекращение строительства АЭС возглавили экологи, заявившие, что ситуация с Чернобылем может повториться, а камполянская атомная расположена на разломе, так что по плите в любой момент пойдет трещина. Это не было правдой, поэтому отрезвило камполянцев. Дирекция АЭС ездила по городам и селам и рассказывала, что это совершенно другой реактор, с другим типом охлаждения, а плиту проверяли постоянно. «У нас перед началом строительства измеряли каждый уголок, каждый миллиметр. Геодезисты все выравнивали. Монолитную плиту под реактор проверяли каждый час, ее даже взрывали для проверки», — рассказывает Людмила Поспелова.

Но было поздно. К протестам присоединились другие «зеленые», во главе с писательницей Фаузией Байрамовой — требовали отделения Татарстана от России, запрета на смешанные браки и убийства детей от смешанных браков. Этого люди испугались куда больше, чем атомной энергии.

Слова исламистов напугали и тех, кто был против закрытия атомной, включая Людмилу: «Люди пошли за Байрамовой, потому что были напуганы. Тут же и химкомбинат (в Нижнекамске), крупнейший в Европе, если еще и его тряханет! Но когда объявили о закрытии атомной, люди от Байрамовой отошли — и она уехала. А то чего только не требовала, хотя у самой первые дети ведь от русского мужа. Зверство. Страшно было. Хотелось глаза закрыть, ничего не видеть и не слышать. Даже я, а я человек не робкого десятка, испугалась, что у нас здесь будет Чечня».

Сначала остановилось активное строительство, работать стало негде. (Мой собственный дедушка тогда забрал семью и увез в Монголию — попытать счастья.) В это время камполянцы все еще верили, что строительство будет возобновлено. «Мы видели, что «Татэнерго» озабочено только аварией и ликвидацией. На нас внимания уже не обращали, и реактор нам не стали доставлять. Но мы надеялись: переждем, пока уляжется, и продолжим. А тут — хлоп! — Горбачева сместили подальше, а Ельцину все равно: “Берите суверенитета сколько хотите”. И Шаймиев поступил мудро. В тот момент это было мудро — он уступил. Как говорится, кинь собаке кость. И мы оказались этой костью», — рассказывает Людмила.

В апреле 1990 года по решению Верховного Совета Татарской АССР строительство атомной электростанции в Камских Полянах было прекращено. До сих пор официальной версией закрытия являются протесты экологов.

«Разобрали краны-великаны»

Я родилась через пять лет после прекращения строительства. «Нам такие задали задачи — атомную разобрать на дачи», — это строчка из негласного гимна Камских Полян, написанного местными рокерами. Еще там есть слова: «Разобрали краны-великаны». И это тоже правда. Краны К-10 000, их использовали при возведении атомных, но в мире их всего пятнадцать штук. Два — в Камских Полянах. В стройке задействовали только один, его потом увезли на Калининскую АЭС, но мы успели им попользоваться — лазили на него посмотреть на атомную сверху, а второй так и заржавел на причале — его даже не довезли до места стройки.

Атомная в моем детстве не была запретной, заброшенной или опасной стройкой — это был парк отдыха. Кама — река грязная и холодная, так что все ездили купаться в вырытые и заполненные резервуары с водой для атомной. На самом реакторе мы всей семьей устраивали пикники. Последний раз на самый верх залезали, когда мне было девять лет. Уже тогда лестница держалась на двух гвоздях, и папа с дядей просто закидывали меня наверх. В следующий приезд лестницы не было.

Татьяна Орел в школеФото: Евгения Жуланова/SCHSCHI для ТД

Разваливалась не только атомная. Мне было лет шесть, когда мы с мамой шли на другой конец поселка кормить кота папиного начальника. Тогда у каждого дома была хотя бы одна песочница. И в тот день в одной из них лежала девочка.

Я обогнала маму, упала перед девочкой на колени и заглянула ей в глаза. Это была Света из моей группы в садике, у нее дома был гигантский розовый мамонтенок. Она выиграла его в музыкальном конкурсе — довела всех до слез, когда пела «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети». На той песочнице рядом с ней лежала железная радуга. Те, кто ее привез, просто воткнули ее в песок, никак не закрепив и не обозначив, что играть на ней еще нельзя. Света упала и умерла. И я не помню, чтобы кого-то наказали.

Дети разбивались, катаясь на санках в оврагах, падали в открытые люки, задыхались в сугробах, потому что трактор их не заметил и засыпал снегом, а еще дети пили. И их сложно винить. Придумать, чем себя занять в Камских Полянах конца девяностых — начала нулевых, было непросто.

Мои родители развелись, когда мне было девять. Папа Эдик о Камских Полянах отзывается тепло, но добавляет слово «вакуум». Или это я его добавляю. В общем, мы с ним сходимся во мнении о поселке. После развода он уехал в Нижнекамск. Ему там хорошо. В Камских Полянах ему было плохо.

Его младший брат тоже уехал при первой же возможности. Родственники мамы сделали это еще до официального прекращения стройки. Потому что по плану жилые дома, школы, больницу и другие здания собирались достраивать и развивать уже после того, как запустят первый реактор. А без этого поселок встал. И если во время работ он финансировался напрямую из Москвы, то потом стал заботой Казани. И она ее проявила — камполянцам пообещали придержать места работы на некоторых предприятиях в Альметьевске, Нижнекамске и Казани. Но в самом поселке перестали давать квартиры — и здания закрывались одно за другим.

Мой дедушка работал в Альметьевске, Казани, строил в Ираке ТЭЦ. Сейчас он таксист в Камских Полянах. Бабушка, кажется, это место никогда не любила и единственная, кто историю о своем приезде начинает так: «Сказать слово “грязь” — это ничего не сказать». Но она обожала свою работу на почте, говорит, что знала имена и истории всего одиннадцатитысячного населения. Но после Монголии на почту вернуться не смогла, прошла бухгалтерские курсы и работала в школе. Вышла на пенсию, сейчас работает в церкви за символическую плату.

Мама приезжать сюда тоже не хотела. Но ее, школьницу, никто не спрашивал. А потом одна, со мной маленькой на руках, она не смогла уехать. Наша двухкомнатная квартира в поселке — это в лучшем случае пятая часть «однушки» в Казани. Пока я училась в школе, мама сменила девять работ. Она сделала больше, чем было возможно: я узнала о том, что нулевые были самыми голодными годами в жизни поселка, лишь пару месяцев назад.

Деньги — в трубу

Одно время я могла сказать, что моя мама работает на Манхэттене. Это было в 2006 году. К тому времени все уже привыкли раз в год слышать обещания, что атомная будет достроена, но в этот раз новости были другие: в Камских Полянах появится игорная зона! К 2007 году в поселке работало уже девять казино, планировали открыть еще четыре. Почти все они заняли старые заброшенные помещения, но некоторые отличились: «Черная жемчужина», например, представляла собой огромный фанерный парусник.

По официальным данным, «Татарский Лас-Вегас» обеспечил работой 400 человек. На деле же люди просто увольнялись со старых мест ради большей зарплаты в казино. А потом возвращаться им было некуда, их места уже были заняты. Безработица осталась на том же уровне, разве что населения поубавилось.

Дело в том, что игорную зону плохо рекламировали, не отремонтировали дороги, не построили ни одного отеля и вообще никакой дополнительной инфраструктуры, так что туристы не приезжали. Вместо этого остатки имущества проигрывали местные — и начались убийства. Через неделю после того, как моя мама уволилась, в их казино убили старушку-гардеробщицу. Проигравший большую сумму мужчина караулил у гаражей сотрудников казино, думал, они носят деньги с собой.

В 2009 году вступил в силу закон «О госрегулировании деятельности по организации и проведению азартных игр», игровые клубы разрешалось создавать только на четырех территориях России. Камские Поляны туда не вошли. Так что к архитектуре города прибавились заброшенные казино. Парусник разодрали голыми руками через несколько дней после закрытия, у моих друзей домашними гирляндами и украшением велосипедов были лампочки с фасадов казино.

В 2008 году Казань выступила с очередным амбициозным проектом — сделать на территории Камских Полян туристско-оздоровительный комплекс. Общая площадь — 103 015 гектаров. Несколько зон: отдых выходного дня (деловой, круизный, событийный, экстремальный, детский и семейный); этнический и культурно-познавательный туризм; лечебно-оздоровительный отдых, охота и экотуризм; экстремальные круглогодичные виды туризма. На территории АЭС есть два недостроенных грузовых причала и двухкилометровый канал, соединяющий малые водоемы с Камой. Канал рассчитан на суда грузоподъемностью до 4,5 тысячи тонн. К этому должны были добавить еще причалы, вертолетные площадки и реконструировать дороги. Не вышло.

Еще СМИ писали, что «в 2009 году Камские Поляны вошли в список моногородов России, получили 1,7 миллиарда рублей на строительство индустриального парка». Индустриальный парк — это завод по производству стретч-пленки. Считается, что он обеспечивает работой четверть поселка. Но на официальном сайте завода написано, что рабочих — 450 человек. Прописано в поселке 15 тысяч.

В 2011 году Камским Полянам выделили 250 миллионов рублей на создание рыбоводно-рекреационного кластера. С 2017 года ведется уголовное дело о хищении этих средств и еще 45 миллионов рублей премий, выданных за работу на несуществующем заводе.

В 2013 году правительство РФ представило список атомных станций, строительство или расширение которых планируется закончить к 2030 году. ТатАЭС была шестой в списке.

Витя Догадин все еще живет в Камских Полянах, потому что ему здесь нравится.

Вера Догадина — потому что не знает, как уехать.

Таня Орел — потому что любит свою работу в школе и учеников.

Люда Поспелова — потому что это ее дом.

Сейчас она борется за то, чтобы администрация начала наконец ухаживать за старым кладбищем, и готовит школьников к ЕГЭ по русскому и литературе, как готовила меня. Она сдала депутатский мандат в 1986 году, хотя срок ее еще не вышел. С тех пор работала по специальности, учителем. Она закончила наш разговор информацией о том, что атомную обещали достроить к 2030 году — и в этот раз будто бы по-настоящему.

Кажется, она еще не знает, что в прошлом году вышел обновленный список этих атомных, Татарской в нем больше нет.

Хотите, мы будем присылать лучшие тексты «Таких дел» вам на электронную почту? Подпишитесь на нашу еженедельную рассылку!