«Не помираем, не волнуйся»

Найти провожатого до Акармары оказалось непросто. Знакомые уверяли, что ждать от поселка-призрака хорошего не стоит. Все кто мог оттуда давно ушли. Остались те, кому некуда деться — человек двадцать или тридцать. И если летом туда можно доехать на внедорожнике, то зимой или весной вообще лучше не рисковать. Сойдет сель, ляжет на узкой разбитой дороге валун, и все — станешь еще одним жителем Акармары.

После долгих переговоров я нашла любителя экстремальных путешествий Влада.

— Поедем, но только если утром не будет дождя, — предупредил он. — А зачем тебе туда?

— Хочу увидеть людей, послушать их истории.

— То есть как в зоопарк? Акармара такого отношения не любит.

Тогда я еще не знала, что он прав.

До и после последней войны

Дождя утром не было, даже наоборот — Сухум был залит солнцем, свежая трава усыпана последними мандаринами. В воздухе пахло увядающей мимозой.

«Я там ни разу не был в межсезонье, — рассказывал по дороге Влад. — Летом, когда зелень покрывает развалины, там очень живописно. Раньше же это был самый красивый поселок Абхазии, считался элитным. Его строили после войны пленные немцы. Получился кусочек Европы среди гор — широкие аллеи, фонтаны, высокие крепкие дома с арочными окнами. Там было все, что нужно для жизни: от кинотеатра до больницы. И вообще престижно — там жили шахтеры. В Ткуарчалском районе работали пять шахт, а там были предприятия, которые их обслуживали.

Джантуха, район Акармара

Чем ближе мы подъезжали, тем больше менялся пейзаж. Не было уже цитрусовых садов и зарослей мимозы. Дома — редкие, низкие, рассыпанные, как изъеденные жучком фасолины, между гор. Часто приходилось останавливаться — пережидать, пока по дороге пройдут худые, плотно обтянутые кожей коровы и буйволы.
В Ткуарчале водитель остановился у центрального магазина, посоветовал запастись провизией. Я впервые за последние тридцать лет увидела полупустые полки: пара видов колбасы, молоко, майонез, хлеб. Взяли, что было.

Как в фильме Тарковского

Въезд в город открывал широкий добротный мост с элегантными чугунными решетками. Кое-где фрагменты ковки были выпилены — похоже, кто-то вывез часть немецкого моста в пункт приемки металлолома.

Поселок обрамляли аккуратные, словно нарисованные горы. В их скрещенных ладонях прятались высокие дома. Одни еще довольно крепкие, с сохранившимися крышами, другие полуразрушенные, с обглоданными стенами и пустыми глазницами. В одном окне я увидела тарелку спутникового телевидения и рядом балкон, затянутый полиэтиленом. Вышла из машины и дальше пошла пешком.

«Следите за небом, — наставлял Влад. — Скоро пойдет снег, и надо будет возвращаться. И далеко не ходите, все-таки это не Сухум».

… Это был действительно не Сухум. И ни что другое, что мне доводилось видеть раньше. Я стояла на площадке, со всех сторон окруженной горделивыми и совершенно пустыми многоэтажками. Справа — три скелета старых «Запорожцев», слева — ржавые ведра для сбора дождевой воды. Было ощущение, что я попала в «Зону» Тарковского и вокруг происходит что-то, что увидеть глазами и понять я не смогу. Вокруг сгущался плотный туман. Тянуло дождем и ржавым железом. Откуда-то доносились звуки — обрывочное пенье птиц, скрип старых дверей.

Из окон домов, из самой темной их глубины, на меня смотрели люди. Трое или четверо. По человеку на дом. Когда же я приближалась к окнам, люди отходили и делали одно и то же движение — задергивали занавески.

Я прошла между домов на спортивную площадку: там четверо мальчишек играли в футбол. Увидев меня, один из них бросил мяч и побежал как к старой знакомой.

Высокий брюнет лет двадцати. Парень смеялся, мял шапку, одергивал старую куртку с разъехавшейся молнией — одно движение сменяло другое безостановочно. Я подумала про ментальное расстройство. Вспомнила, что на въезде в Акармару мы уже встречали мужчину с похожими особенностями. Он вышел из пустого дома, попросил сигарету и тут же ушел. Как потом расскажут местные, в Акармаре много необычных людей — здесь им хорошо, они в безопасности.

«Ме-ня зо-вут О-лег! — парень улыбался так, словно ждал меня всю жизнь. — Мне во-семь лет. Я с ба-буш-кой. Она сей-час спи-т».

Олег рассказал, что живет с мамой в Сухуме, а сюда приезжает на весь курортный сезон. Все жители Акармары друг друга знают и в случае чего не бросят в беде.

Я попросила Олега показать мне его поселок. Олег показывал: «Это ры-нок», «это дет-ский са-дик», «это музы-каль-ная шко-ла». Последняя оказалась очень красивым зданием из серого, особенного какого-то кирпича. У парадной жались две свиньи. Рядом гуляла корова. Мы нашли старую люстру и набор посуды, но ни в один подъезд зайти не смогли — какие-то были заколочены снаружи, какие-то закрыты изнутри.

Жизнь, которой нет

Потом Олег привел меня к Рафе — тонкому молчаливому парню, что рубил дрова в одной из пустующих квартир. Рядом стояли мешки со стружкой. С разрешения Рафы я сделала несколько кадров: Рафа с топором, Рафа тянет через окно сухие ветки, Рафа с недоверием смотрит на меня — лицо у него тоже необычное, словно не с нашей планеты…

— Кто вам разрешал фотографировать моего сына? — за спиной моей выросла женщина. Невысокая симпатичная брюнетка лет сорока. Яркая распахнутая куртка, калоши и халат. — Удалите все снимки!

Я не стала спорить. Женщина, ее звали Наташа, смягчилась, подошла ближе.

— Вы не обижайтесь, но нам неприятно, когда нашу жизнь высмеивают. Летом приезжают искатели приключений, потом пишут в интернете гадости: город-призрак, люди-призраки. Но это наша жизнь, мы ее выбрали! У меня пятеро детей. Есть семья, где их девять. Все растут здесь.

— А как же они ходят в школу? До ближайшей цивилизации больше 10 километров…

— За ними приезжает школьный автобус. У нас есть машина, мы привыкли. Зато здесь нет плохих компаний, алкоголя, наркотиков и что там еще есть вокруг. Дети растут под присмотром, мы за них не боимся. Понимаете? Нет, если вы тут не жили, вам трудно понять.

Наташа живет здесь с рождения. И говорит, что каждый, кто приезжал сюда хотя бы раз, мечтал вернуться. Поэтому она и не думала никуда уезжать. Вышла замуж, пошли дети. А теперь срываться уже некуда: кому они с пятью детьми нужны на Большой земле? А тут — пасека, свиньи, корова, курицы. Дрова, электричество и вода — все бесплатно.

— А можно увидеть какой-то дом изнутри? Может, стоят пустые квартиры с мебелью?

— Такие есть, но они все заколочены. Не думаю, что вам стоит лезть в жизнь, которой уже нет.

Наташа подхватила ведро и пошла в гору: маленькая и крепкая, как бусина. Я на минуту представила, что это я, а не она, иду с ведром к роднику и потом буду готовить огромную кастрюлю лагмана на ужин. Что стою у пустого окна и прислушиваюсь: доехали ли дети из школы?

— Наташа, погодите!

Она обернулась.

— А если ваши дети захотят отсюда уехать?

— Я не буду против.

Когда все твое

Я вернулась в машину. Влад указал рукой на тучу — она опускалась белым рыхлым телом на поселок. Водитель переживал, что не уедем.

— А покажите мне самый густонаселенный дом?

Подъехали к многоэтажке. На нескольких балконах сушились вещи. У подъездов — ванны, в которые спущены водосточные трубы. Рядом сложены дрова. Во дворе спит рыжая собака.

— Что вам нужно? — со второго этажа на меня смотрел мужчина.

Виталий и Евгений БикеевыФото: Ксения Иванова для ТД

— Поговорить и посмотреть, как вы живете, можно?

— Можно, только не пишите потом, что мы призраки!

— Обещаю!

Мужчина засмеялся и скрылся в окне, я подошла к подъезду, но дверь была заперта изнутри.

— Это наш с братом подъезд, личный, — открыл дверь Виталий. — Больше здесь никто не живет. А раньше 12 квартир было.

Виталию Бикееву 58 лет, его брату Жене 50. Женя занимает трешку на первом этаже, Виталий живет над ним. У Жени на лоджии стоит буржуйка — труба торчит из окна. Виталий греется обогревателями. И одевается тепло. Вот и сейчас на нем рубашка, теплый свитер и олимпийка. На ногах шерстяные носки и калоши.

Виталий сегодня на хозяйстве, а брат на работе — разбирает на кирпичи брошенные дома. Кирпич раньше выпускали на порядок лучше современного, поэтому он пользуется спросом. Помогает брату хаски Шива — главный член семьи Бикеевых. Шиву Виталий привез из Новороссийска. Тогда она была еще без имени и совсем маленькая, но поскольку ни минуты не сидела на месте, то стала Шивой, как индийский многорукий бог. Шива любит выкапывать из земли кирпичи, на работу ходит с удовольствием.

Виталий приглашает в квартиру Жени. Над дверью висит зеленая ветка — осталась с Троицы. Внутри тоже зелень. Цветы на подоконниках, нарциссы в хрустальной вазе на столе, в банке на кухне, на балконе. Так много цветов в квартире холостяка я не видела ни разу.

Но в целом дом Жени больше похож на декорацию для фильма о жизни среднестатистической советской семьи. Сервант с посудой, ковры, над кроватями панно с оленями. Теми самыми, из 70-х. На стенах репродукции пейзажей, защитная пленка помутнела, кое-где треснула. На балконе машинка для починки обуви. Женя хороший сапожник — чинит обувь всей Акармаре, может даже что-то сшить.

Заброшенный дом тети братьев БикеевыхФото: Ксения Иванова для ТД

— А где ваши женщины? — от этого вопроса Виталий краснеет, как будто я спросила что-то неприличное.

— Уехали. Во время войны уехали и больше не вернулись. Мы привыкли, нам так нормально.

Чуть позже Виталий признается, что «так» им ненормально. И, когда я буду уезжать, попросит написать: они бы очень хотели, чтобы к ним с братом приехали хорошие женщины. Хотя оба знают, что это почти невозможно.

Путевка в другую жизнь

После экскурсии по дому Жени Виталий приглашает к себе. По дороге заходим в пустую квартиру, там на полу разбросаны квитанции на грузинском языке. Я прошу Виталия перевести, он долго всматривается.

— Уже давно не читал по-грузински. Это путевка для перевозки угля, 1984 год. Раньше мы столько высококачественного угля вырабатывали… Надо же — путевка, — Бикеев махнул рукой и молча вышел.

Потом мы сидим в зале у Виталия (дома их с Женей похожи как и сами братья) и рассматриваем фотографии из старого чемодана. Я слушаю Бикеева и понимаю, что он живет не в той Акармаре, которую вижу я. Что каждое утро, выходя на пробежку, он видит те же аллеи, что были тут 30 лет назад, места, где назначал свидания и гулял с детьми. Магазины, в которых покупал подарки. В памяти встречает старых друзей и разговаривает с ними о делах шахты…

— Мы много фотографировались, тут это было принято. Фотографы работали прекрасные. Да и вообще не было в Союзе поселка равного Акармаре по красоте и удобству! Автобусы стояли на все направления — Сочи, Ростов, Краснодар. У меня зарплата была 500 рублей. Машины раз в пять лет нам присылали новые, прямо с завода. Рестораны, кафе, курорты — мы все могли себе позволить. Нас с братом одевали во все югославское — родственники работали на больших должностях. Папа у нас осетин, был горным инженером, мама русская — бухгалтерию на шахтах вела…

Виталий закончил Киевский институт радиоэлектроники, Женя строительный. Работали в Киеве, но Акармара держала крепко. И когда что-то шло не так, братьям хотелось домой — уйти в горы, подняться к водопаду, посидеть со своими стариками, выпить по стакану молодого вина. Здесь был свой мир — своя зона любви и принятия. Поэтому братья вернулись. Устроились горноспасателями. Ленинакан, Спитак, обвалы шахт в Грузии и Абхазии. Виталий говорит, что каждый раз, когда они доставали кого-то из-под земли, чувствовал, как внутри разливается тепло.

— Раньше МЧС не было, и поисковую работу во время землетрясений, или когда-то что-то случилось в горах, выполняли мы. Запомнилась мне одна женщина из Ленинакана. Мы вытаскивали ее двое суток, я так обрадовался, что она живая… Но до больницы она не доехала. Сколько лет прошло, а я ее до сих пор помню. Пойдем, покажу свой кабинет?

Мы подходим к окну, Виталий указывает рукой на остов соседнего здания. После работы он вел группу здоровья: «Сам я бывший боксер, видишь нос? Сломал на ринге». Когда все рухнуло, Виталий перетащил домой шведскую стенку, эспандеры и гантели. Все это теперь в его спальне — рядом со шкафом с книгами и иконами.

— Вы в Бога всегда верили, или что-то важное случилось?

— Случилось. Вначале был большой пожар и все сгорело, включая мою куртку с паспортом, у нас теперь два паспорта — российский и абхазский — а тогда еще был советский. Вот он и сгорел, а иконка, которая была в нем, осталась, — Виталий достает с полки образ, бережно укладывает на ладонь. — А потом я сильно заболел и врачи сказали, что жить мне осталось совсем ничего. У меня был гепатит С. Но вдруг случилось чудо — я попал в программу бесплатного лечения, она стоила очень больших денег, которых у меня уже не было. Вылечился. Но решил, что уберу из жизни все лишнее — сигареты, алкоголь, питаюсь правильно. Чувствую себя с каждым годом все лучше и лучше. Сам я ничего лишнего не ем, но угостить гостя должен. У меня есть настойка на дубовой коре, запеченная тыква и борщ. Пойдем к столу!

— Ну, а сейчас вы на какие деньги живете? Пенсия у вас, как у спасателя, хорошая?

— Да что ты все о деньгах! Нормально живем! Ни за что не платим — вон, целый подъезд наш! Ну и что, что дрова, зато свет и вода бесплатные. Трубы правда старые, но рядом водопады, принесем воду — не проблема. Огород у нас есть, хлеб печем сами, иногда выбираемся в город, закупаемся, но машины у нас нет. Пенсии тоже нет. Брат еще молодой, а я хоть и работал горным спасателем, но во время войны архив, подтверждающий это, исчез. Обещали решить вопрос, но пока никак. Живем на то, что на кирпичах заработаем. Не помираем, как видишь, не волнуйся.

Последние из могикан

В спальной комнате Виталия на ковре висит значок — «75 лет горноспасательной службе». Все Бикеевы вместе отслужили горноспасателями 95 лет. И другой жизни для себя не представляли. Поэтому, когда в 1992 году шахтеры начали уезжать, они остались и добывали уголь вручную, с кирками и лопатами. Длилась адская работа семь лет, а потом и эта мануфактура погибла.

Могила отца братьев Бикеевых в саду за домомФото: Ксения Иванова для ТД

Виталий уходит на кухню, я прошусь в ванную. Вода из старого крана бежит тонкой струйкой. На двери висят деревянные щипцы, которыми раньше доставали из стиральных машин белье. Мыло для рук хозяйственное.

— Когда с пенсией вопрос решим, начнем потихоньку отделывать пустую квартиру — хотим там кровати поставить, телевизор купить. Это будет для гостей. Чтоб так вот, как ты, люди нечаянно приехали и подольше у нас остались. Тебе же у нас нравится?

— Нравится, — кричу из ванной.— Ехала сюда смотреть на чудаков и несчастных, а вы сильные духом люди. Получается, что Акармара — это как проверка на прочность.

Виталий молчит, звенит посудой.

Потом мы ели тыкву, я попробовала настойку. Выложила на стол то, что купили в Ткуарчале. Виталий от скоромного отказался, у него пост. От разговоров о борще перешли к жене.

Официально были не расписаны. И когда началась война, жену и сына он отправил в тихую тогда Украину, на границу с Приднестровьем. Думал, ненадолго. Но ошибся — в Приднестровье тоже пришла война. Отец и сын оказались отрезанными друг от друга двумя огневыми линиями. Несчастья сыпались, как поздний весенний снег, облепляли густо-густо. Братья похоронили мать, Акармара стремительно пустела. Когда стало понятно, что это уже навсегда и они никуда не уедут, Виталий написал матери своего ребенка, что, если она выйдет замуж за хорошего человека, он будет рад. Похожая история случилась и у Жени. В Ростовской области у него живет взрослая дочь.

— Так мы и остались одни. Отец умер в 2006-м, вывезти его в Сухум, где похоронена мама, мы уже не могли. Он покоится на огороде. Там все сделано его руками, и я думаю, что ему там хорошо. Мы с братом, когда на огороде возимся, разговариваем с ним… Жека придет, расскажет.

Прощание

Жека, как чувствовал, что о нем говорят, вошел. Весь в пыли — от макушки до тяжелых рабочих сапог. Притянул с собой запах мокрой земли и угля. Сказал, что домой их с Шивой загнал снег — кирпич чистить невозможно. Пожаловался: какой-то гад подстрелил их свиноматку, приходится самому выкармливать шестерых поросят. Потом Женя словно очнулся — застеснялся, что в доме гости, а он в робе. Ушел наводить марафет. Не было его очень долго.

За окном пошел дождь. Влад настаивал — пора ехать. Я не сопротивлялась, мы вышли и столкнулись с Женей. Он умылся, надел серо-белый вязаный свитер и кеды в цвет:

— Вы уже все? Так быстро? — Расстроился. — Приехали бы на пару дней, а лучше на недельку, а совсем хорошо, если бы навсегда… Нам тут одним… Сами понимаете…

Потом братья попросили сфотографировать их с Шивой. Сказали, что ни одной семейной фотографии за последние годы у них нет. Я пообещала придумать, как передам снимки.

— Если бы у вас был почтовый адрес, я бы вам их выслала…

— Раньше был, а сейчас мы даже не знаем, — пожал плечами Виталий.

Прощались долго. Мой водитель нервничал. Из чужих окон на нас смотрели чьи-то глаза. Я думала, что люди Акармары чем-то похожи между собой. Даже те, которых не смогла увидеть. К примеру, тяжело больной друг Виталия, которого он навещает по утрам. Или профессор из Москвы, который обычно с радостью принимает гостей, но в день нашего приезда у него был приступ диабета. Профессор приехал в Акармару в зрелом возрасте и решил здесь остаться навсегда.
.
* * *
Когда машина тронулась, Бикеевы еще долго стояли на повороте и махали нам вслед. Через запотевшие окна очертания Виталия и Жени казались нечеткими, стекали по стеклу вместе с дождем. А потом растаяла за горами и сама Акармара. Будто и не было ее никогда.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!