В честь дня рождения «Таких дел» мы попросили наших фотографов рассказать об одном своем снимке
Поселок Волочанка на Таймыре. Я стояла под окнами у одного из героев и ловила его вайфай. В Волочанке нет сотовой связи, а интернет только в сельсовете и у некоторых жителей по модему. На улице было как бы тепло, -25 вместо -47 неделей раньше. Но мне было не тепло и телефону тоже. Он даже в варежке вырубался через 10 минут. Ну и я, видимо, уже отправила важное послание «Все хорошо», раз телефон отключился. И стояла я, замерзшая и одинокая, под окном отца счастливой многодетной семьи. Искрящийся под фонарями снег не веселил, как не веселит вечеринка, на которой никто с тобой не разговаривает. Вот я с горя и сфотографировала эту занесенную снегом халупу за то, что она похожа на дракона или космический корабль, которых не бывает!
Оксана Юшко
В этой съемке все фотографии хороши, так бывает, что складывается все как по волшебству.
Но у одной из близняшек — Оли — опухоль мозга. И в этом не было никакого волшебства.
И самую любимую многими фотографию, где они сидят с сестрой на стульчиках, и Оля с цветком и касается пальчиком на ноге пола, Оля не любит, так как там видна выбритая ради операции лысина. Поэтому я ее не выбрала, а выбрала ту, на которой они с Соней, уже в изнеможении, упали на кровать после нескольких часов игр и дурачеств вместе со мной. Сейчас, во время изоляции, я особенно скучаю по таким съемкам. Это поток энергии, любви и счастья, который мы проживаем с нашими героями. Пусть мы проведем с ними час, день, но они остаются с нами навсегда. У Оли и Сони есть еще старший брат, он постригся тогда налысо, чтобы быть заодно с Олей. И это по-пацански сильно. Такая забота в мелочах, вовремя протянутая рука или улыбка, важны всегда и особенно сейчас.
Мария Ионова-Грибина
У меня нет любимых фотографий, все съемки для «Таких дел» важны. Я снимаю с того момента, когда «Такие дела» появились. И каждый раз я сопереживаю героям, и выбрать особенную среди своих фотографий я просто не могу. Я выбрала для этого материала фото Нелли с БАС (боковой амиотрофический склероз, — прим. ТД), которое я сделала как коллаж. Для меня очень важно, что фотоотдел «Таких дел» позволяет авторам работать в разных техниках и не обязательно делать материал в виде традиционных фотографий. Я считаю, что на современном зрителе иногда лучше работают штуки не вполне классические. Ведь задача фотографа «Таких дел» — через историю человека рассказать о проблеме, чтобы найти денег на ее решение и помощь людям, и это правда здорово, что есть возможность ради этого экспериментировать и работать. История Нелли — далеко не единственная из всех, что я снимала, но она одна из тех, какие сложнее всего делать. Ты идешь на съемку к человеку, который неизлечимо болен, и ему осталось совсем недолго, а он согласен на встречу с тобой. Ты приходишь и проникаешь внутрь истории, узнаешь, как живут эти люди, и ты так или иначе примеряешь ситуацию на себя, родных, друзей. Эта фотография — воспоминание об одной из самых тяжелых моих съемок.
Федор Телков
Эта поездка точно попадает в ряд самых необыкновенных. Вместе с журналистом Иваном Козловым мы отправились на самый север Свердловской области, пообщаться с представителями уральских манси. Там случилась трагедия — в реке погибла семья, на горной реке перевернулась лодка. Нашим пунктом назначения был поселок Ушма, расположенный неподалеку от известного перевала Дятлова. От города Ивделя до Ушмы примерно сто двадцать километров по тайге, мы передвигались на огромном грузовике — «вахтовке» (Ивдель находится в пятистах двадцати трех километрах от Екатеринбурга). Дорога была такой, что шагомер на моей руке насчитал за семь часов пути тридцать семь тысяч шагов, хотя мы, естественно, не двигались с места в салоне. Водитель дорогой не давал скучать и рассказывал о том, как живется в Ивделе, особенностях жизни в таежных поселках, северо-уральском туризме, о местах «не столь отдаленных», ведь сам он — бывший надзиратель в колонии. Мы проезжали остатки разваленной промышленности, заброшенные лагеря, горные реки, опустевшие поселки и бесконечную тайгу. В Ушму мы прибыли уже в сумерках, водитель сказал, что в два часа ночи мы поедем обратно. На работу оставалось несколько часов. Темнота, несколько домов, на другую сторону реки не перебраться, мост смыло, почти все жители через какое-то время оказались очень пьяны и не способны общаться — от горя и от того, что пристрастились к алкоголю, и от того, что оказались зажаты между мирами, а на самом деле забыты.
Еще в Ивделе мы предположили, что по приезде будет темно, и я купил небольшой фонарик. Вот мы и бродили с фонариком между домов, пытаясь хоть что-то снять и с кем-то поговорить. Так получилась эта фотография, на которой мансийская лодка в реке Лозьва, примерно на такой и уплыла мансийская семья. Река до сих пор для манси главный способ добраться до других населенных пунктов — в магазин, по делам, отвезти или забрать детей из школы-интерната.
Спать мы остались в доме без дров, в качестве кроватей на полу были металлические сетки. В два часа ночи мы поехали обратно, и почти все население поселка ехало с нами, на медосмотр в поселок Полуночное. По пути водитель один раз останавливался, чтобы унять драку в салоне.
Антон Уницын
Я выбрал этот кадр, потому что для меня он обладает большой силой. Не знаю, как его видят другие. Это вообще проклятие фотографа — со съемки мы приносим ворох ассоциаций и воспоминаний, мы склонны видеть их в карточках, хотя для зрителей снимок может быть лишен этих смыслов. Это была история про БАС, про борьбу без шанса на успех, про неизбежный финал… Про семью, про поддержку. Любимый человек на глазах близких медленно угасал, соскальзывал в темноту без помощи и лечения. Это одна из самых страшных историй, что я снимал. Эта фотография каждый раз напоминает мне, как зыбко все в нашем мире. Все, что в конечном счете у нас есть, — это родные и близкие, их любовь и тепло. В этом единственный наш смысл и единственное предназначение.
Мария Гельман
Это была незабываемая поездка в поселок Тазовский, где мы с Евгенией Волунковой работали над историей про уникальную дизайнерку из тундры Елену. Во время работы я потеряла свой телефон в реке Таз, но вернулась с пачкой прекрасных снимков и впечатлений, с подарками и желанием приехать туда вновь. Дорога в поселок была разбитая, около четырех часов я подпрыгивала на заднем сиденье в машине и справлялась с тошнотой. На улице была минусовая температура и рано темнело, жить почти весь день в темноте было непросто. Но я жаждала снимать, это было новое место, все хотелось увидеть и понять. Я снимала Елену и поселок, была захвачена мыслями о том, как визуально подчеркнуть ее характер и историю. Меня вдохновляло ее упорство, сила, загадочность и независимость. Я будто встретилась с женщиной-амазонкой. Елена умеет охотиться, водить «Буран», шить, она принимала роды в тринадцать лет, и многое другое. Я не могла вообразить, чего она не умеет. Когда мы ходили к ней в мастерскую в дикий холод, она надевала легкий платок, шубку и спокойно шла. Я рядом с ней была похожа на пингвина, который закутан в сто одежек и в высоких ботинках на температуру минус сорок. На этой фотографии мы зашли в чум, который стоял во дворе местного краеведческого музея. Внутри они готовили оленину, и это специфически пахло. Я привыкала к запаху минут пятнадцать. Елена и ее подруга Лариса были одеты в их наряды. Они так гармонично смотрелись и вели себя, что я просто не могла не сфотографировать.
Владимир Аверин
Я выбрал эту фотографию. Не потому, что она кажется мне особо удачной и интересной с фотографической точки зрения, нет — но за ту историю, которая с ней связана, за символический смысл. Хочется, чтобы в этой подборке был именно этот снимок и эта история, она собирает в себе все основные смыслы, которые я нашел благодаря «Таким делам». Это для меня и есть «Такие дела».
В тот день я снимал, кажется, в сумме минут тридцать. Все остальное время мы разговаривали. Мы общались так, словно Светлану и Юру я знал уже много лет, а не час. Сразу возникло ощущение особой связи, доверия и открытости. Мы продолжали разговаривать со Светланой до самого вечера, и находилось все больше общего — значимые люди, любовь к слову, искусство и арт-терапия, — и это было так неожиданно, настоящее чудо и находка. Ехал ведь просто на «съемку по ассайнменту». И так получилось, что для меня съемка и встреча в итоге были не про жизнь особых людей или аутизм, а просто про жизнь, желание и стремление по-настоящему жить. Домой я уехал с рюкзаком книг и ощущением наполненности и ценности всего человеческого и благодарности, что все это происходит со мной благодаря фотографии. Всего одна съемка, которая затем выросла в большее, — в дружбу, занятия анимацией, сначала с Юрой и небольшой компанией, а затем и в полноценную мастерскую анимации для взрослых с РАС, увольнение из школы, где я тогда работал, и начало работы в сфере, к которой так давно тянуло. И все эти два года — непрерывное общение, дающее всегда так же много энергии, как в тот вечер.
Это пока мое главное открытие благодаря любимым ТД: фотография — не про фотографию, съемки не ради снимков (ну конечно же, ради них тоже), а ради человека и человеческого контакта — и это в конечном счете самое ценное.
«Не могу позволить себе умереть»
Лиза Жакова
Это девочка из фонда «Перспективы», они занимаются самыми тяжелыми умственными нарушениями. Девочку зовут Ульяна, ей, кажется, чуть больше двадцати, она не говорит и совершенно не понимает, что происходит и где она находится. Узнает только родителей.
Эту фотографию я сняла у них дома. Мы долго разговаривали с ее родителями, и мама мне говорит: «Идите к ней в комнату, я вас пущу, делайте, что хотите и сколько хотите».
А она в делирии, то есть повторяет все время разные стереотипные движения и периодически кричит. Причем это происходит очень быстро. Я не хотела снимать, как она кричит, она просто в какой-то момент упала на свой гамак и начала кричать. Пришла мама, включила ей музыку, «Любэ» или что-то такое, дала ей поесть, она успокоилась, заулыбалась, даже танцевала немножко. Я потом разбирала съемку, и мне так понравилась эта фотография, но я не была уверена, что это ок, что она так кричит. Пришлось советоваться с друзьями, отсылать ее или нет вообще. В итоге меня уговорили ее отправить, и она вошла в отбор.
Кристина Сырчикова
Съемка заняла несколько дней <в Сазанском монастыре в поселке Сазанье Пензенской области, — прим. ТД>. Я приезжала к утренней службе и уезжала, когда уже темнело. Думала, что буквально на пару дней приеду, а в итоге задержалась, потому что стало интересно.
Батюшка шутит всегда, когда находится вне церкви. Выражение лица при этом не меняется: «Да разве ж это колбаса? За такую и исповедоваться не надо!», «Пацан сказал — пацан сделал» (шепотом в сторону), «Иди купайся! Ты же в одежде сейчас. Ну побудешь юродивой сегодня»
В тридцать он принял великую схиму — высшую степень отречения от мира. Обычно обет великой схимы дают пожилые монахи — это аскеза не для каждого. На всю Россию схимников человек двадцать, и он — самый молодой. Но я все время думала о том, почему вдруг двадцатитрехлетний парень, слушающий «Алису», «КиШ» и русский рок-н-ролл, решил отречься от мира?
Когда Саша — это имя отцу Нектарию дали родители — алтарничал (помогал во время служб), с ним заговорил священник. Спросил, чем он занимается. «Учусь», — ответил Саша. И рассказал, что у него рак лимфатической системы и он прошел шестьдесят курсов химиотерапии. «А ты хорошо выглядишь», — ответил священник. И позвал его в монастырь.
Отец Нектарий умер в тридцать два. Надеюсь, что все у него хорошо. Хотя нет. Верю, что он ушел с лучезарной улыбкой на губах.
Антон Климов
Это фотография с сюрреалистического по атмосфере места и события. Событие на самом деле очень правильное, но там явно царил элемент волшебства. Это лагерь для детей с ограниченными возможностями здоровья и их родителей. В наших реалиях это одна из немногих возможностей для таких семей почувствовать себя свободно, спокойно. Отдохнуть. В городе они постоянно находятся под каким-то гнетом, им постоянно нужно кому-то что-то доказывать.
Этой фотографии предшествовала долгая борьба между Лилией и Данилом <герои в кадре, Лилия Щеглачева — создатель Иркутской общественной организации родителей детей с ограниченными возможностями здоровья «Радуга», и ее сын, — прим.ТД>, потому что Данил очень долго не хотел выходить из Байкала. А Лилии надоело находиться в воде, по расписанию обед, и так далее. Лобстер этот постоянно переходил из одних рук в другие. В какой-то момент она у него отобрала этого лобстера. Потом он забрал его обратно, залез на него. Так продолжалось минут тридцать-сорок, я все это время ходил вокруг и наблюдал.
Эта фотография — одна из моих любимых, потому что там есть дух чего-то сказочного. Этим она мне и дорога.
Сергей Строителев
Я выбрал фото Наташи Заманских из истории про ВИЧ-положительных женщин, живущих с открытым статусом в Санкт-Петербурге. В 2016 году я снимал серию портретов героинь к 1 декабря, Всемирному дню борьбы со СПИДом. Встречался с героинями по всему Петербургу.
Если честно, до этой истории у меня тоже были стереотипы по поводу ВИЧ-положительных людей.
Познакомившись с героинями, я узнал, что огромное количество ВИЧ-положительных людей живут нормальной деятельной жизнью. Многие девушки помогают другим людям с плюсиком, это называется равное консультирование. Мне стало стыдно из-за моих прошлых взглядов.
С Наташей мы договорились о встрече в больнице Боткина — главной инфекционной больнице города. Я зашел в кабинет и увидел знакомое лицо. Оказывается, мы учились с ней на одном факультете, только она была на курс старше. Мы долго и довольно откровенно говорили. Я очень люблю портреты и часто их снимаю, но могу сказать, что такие откровенные разговоры бывают нечасто. Наташа рассказывала про свою судьбу — тяжелую. Больше всего меня восхитили ее сила и воля — начать все сначала, когда у многих бы, наверное, опустились руки. Еще поразили ее бездонные и печальные глаза. Сейчас Наташа работает в Ассоциация «Е. В. А.».
Мне очень нравится этот портрет и вся эта съемка. Несмотря на сложность темы, портреты получились воздушные. Для меня было очень важно показать внутреннюю красоту героинь. Внешняя и так очевидна.
Ксения Иванова
В прошлом году я снимала для ТД историю про жителей Акармары. Акармара — полузаброшенный город в горах Абхазии. В ходе войны 1992-1993 гг. с Грузией люди стали покидать этот район, оставляя природе пустые рестораны, клубы, кинотеатры и школы. Когда я приехала туда в марте 2019-го, там в полуразвалившихся пятиэтажках продолжало жить около 35 жителей, для которых Акармара — это единственный дом.
Это чувство дома и любовь к своей земле было самым важным переживанием для меня во время съемки и опорой в фотоистории. Больше всего это чувство исходило от детей: в Акармаре их было около 10, от семи до 15 лет. Большая часть из них выросла и живет тут, они ездят каждый будний день на школьном автобусе вниз по горам 14 километров в школу потихоньку вымирающего Ткуарчала.
Не знающие гаджетов и интернета дети показывали мне свои любимые и секретные места в Акармаре, водили к ульям и рассказывали, как они ухаживают за пчелами, как откачивают мед из сот, показывали свои любимые деревья и звали приехать на урожай шелковицы, абрикосов, груш. Мы забирались в заброшенные квартиры, в одной из них они раскрыли мне свою тайну — старое пианино, на котором я смогла наиграть что-то из «К Элизе», снискав их неподдельный восторг. Потом мы расчищали лопатами футбольное поле от свиных какашек и играли в футбол, я впервые в жизни забила два гола. Все это было для меня давно забытым детским переживанием с его удивительным чувством свободы, радостью от мира вокруг, щедростью природы. Поэтому тем больше поражал контраст с историей этих мест, войной, почти годовой осадой и голодающими жителями.
Поэтому я выбрала этот снимок.
Алина Десятниченко
Мое знакомство с «Такими делами» началось в 2016-м с публикации личного проекта о трудниках в мужском монастыре. И, когда меня отправили по заданию в женский монастырь, я, конечно же, не могла остаться безучастной. Помню, были проблемы с доступом. Сначала была договоренность о длительной съемке, но в итоге все свелось к двум дням. Один вместе с пишущей коллегой, а второй я наныла для себя одной. Но меня все равно попросили после обеда покинуть территорию. Поводом, кажется, стал снимок благословления монахинями трудниц после трапезы.
У меня несколько любимых кадров из той истории. Рука матушки Серафимы в цветах. И матушка Серафима среди яблонь. Первый, на мой вкус, красивее. О женщинах, о жизни и смерти. А второй символичнее. Я с детства увлекаюсь историей религий. А там все словно сошлось. И форма, и содержание. Вспышка любимая, опять же, и подаренные матушкой яблоки на дорожку, да и разговоры с самой матушкой ни о чем и обо всем. Так что, наверное, второй лучше. Очень жалею, что не получилось провести там больше времени.
Станислава Новгородцева
Из поста Станиславы о поездке к Татьяне Ревиной: «Необъяснимо люблю наши экзистенциальные поездки с Риммой Авшалумовой. Независимо от направления, это всегда похоже на край земли, красивый и жуткий в своей безысходности. Населяют эти места сказочные Робинзоны. Живут себе с краю, у самого обрыва. По завету Дефо близость к природе подталкивает человека к нравственному совершенствованию, но ходить тут надо осторожно, оступишься — улетишь, да и “каннибалы” не дают покоя».
Эта фотография из истории про заслуженного тренера РФ по лыжным гонкам — Татьяну Ревину. История в целом невеселая, о том, как сложно адаптироваться к нормальной и независимой жизни, когда ты выпал из большого спорта. Эта фотография для меня — самая грустная во всей истории и самая говорящая. Когда-то Татьяна готовила олимпийских чемпионов и вела весьма успешную по социальным меркам жизнь, а теперь ее кубки за минувшие достижения пылятся в сенях ветхого дома, где она ютится с семьей.
Василий Колотилов
Это фотография Артема. У него нашли две опухоли в мозгу и с одной ничего не смогли сделать. Когда происходила съемка, он был уже дома, на паллиативной помощи. Я помню, что его мама рассказывала автору текста Маше, как она решила не вызывать реанимацию и не везти его в больницу, когда он будет умирать. Артем в это время смотрел какие-то игровые стримы на телефоне и шутил.
В какой-то момент он начал строить рожи в камеру и попросил потом прислать фотографии с этими рожами, как будет время. Я их отобрал и уже собрался отправить, но через две недели после съемки Артем умер.
Вадим Брайдов
Из всех снятых для «Таких дел» фотографий мне сложно выделить одну «значимее» других. Расскажу о фотографии, с которой для меня все началось. На ней Гульдар, на момент съемки ей двадцать восемь лет, она из башкирского города Белорецк. В двадцать один год ее жестоко избил жених, работающий в органах правопорядка. От жениха она убежала, но травмы были настолько серьезны, что потребовались операции. Остались ужасные шрамы, они постоянно напоминали ей о случившемся и уверенности в общении с мужчинами, естественно, не добавляли. Она увидела объявление в соцсетях, что тату-мастер Женя Захар запустила проект, в рамках которого бесплатно «перекрывает» татуировками шрамы жертв домашнего насилия. И Гульдар пришла за помощью. Робкая, замкнутая, пришла делать первую в жизни татуировку, видно, как ей страшно. Женя ее подбадривала, обнимала, долго разговаривала, и Гульдар стало, как мне показалось, немного легче. Надеюсь, татуировка отвлекла ее от ужасных воспоминаний.
Серию этих фотографий назвали в «Таких делах» «Наколоться и забыться». Я снимал несколько месяцев, приходя в студию к Жене Захар как домой. Она принимала девушек со шрамами один раз в неделю — желающих было много, но чтобы делать бесплатные татуировки, надо было всю неделю делать платные, иначе просто не хватало краски. Я снимал этих девушек и Женю, записывал истории и не знал, где все это публиковать. На тот момент я уже читал ТД, но писать в редакцию не решался. Продолжал снимать. Когда набрался материал, я все же написал письмо фотодиректору ТД Андрею Поликанову, который ответил: «Доброй ночи! Да, нам интересно». С такого короткого ответа началось большое сотрудничество, граничащее с дружбой.
За границей материал вызвал огромный интерес. После публикации мой телефон разрывался, мне звонили все московские корпункты иноСМИ. К Жене приезжали американские, шведские, финские, немецкие, австрийские, британские, арабские журналисты. У нее брали интервью для радио, снимали сюжеты для телевидения, газет, сайтов. В аэропорту Уфы пересекались коллеги из разных стран, ждали своей очереди в коридоре студии Жени Захар. Такого интереса вне политической повестки со стороны иностранцев современная Уфа никогда не видела. Месяц Женю снимала прекрасный британский фотограф Клаудия Янке, из наших с ней работ позже Spiegel собрали спецпроект. Удивительный документалист Александр Расторгуев снял о Жене короткометражку, а публикация «Наколоться и забыться» была удостоена премии «Редколлегия». Фотографии в серии — не верх фотомастерства, но живой памятник духу нашего общества и укор законодателям, которые все-таки приняли закон о декриминализации домашнего насилия. Как раз в те дни, когда я заканчивал съемки жертв.
Я желаю «Таким делам» оставаться такими же: рассказывать не только о фактах-цифрах (о них тоже, конечно), но и о духе и силе человека, ведь нам так не хватает человека в журналистике.
Анна Иванцова
Мне очень нравится эта съемка. Конечно, про все есть что рассказать, но эта фотография из одной из первых моих командировок. Это было три года назад, мы поехали делать интервью с ВИЧ-инфицированными детьми. Естественно, фотографии нужно было сделать анонимные. Пять героев, все не под своими именами, заранее мы их не видели даже на фотографиях, а я волнуюсь перед съемкой еще (гораздо больше, чем сейчас!), сочиняю какие-то заготовки, но, конечно, понятно было, что придется осматриваться и думать на ходу. И мы приезжаем в обычную, в общем-то, квартиру, но все в ней какое-то фактурное, какие-то двери, занавески с крупными цветами — и этот букет. Эта ваза с ромашками, которая ровно закрывала лицо девочки, не больше и не меньше, чем нужно. И ты видишь эту девочку и эти цветы, и они складываются друг с другом как специально. И на съемках всегда так — приезжаешь, и кажется, что все пространство создано под этого героя. Сколько бы я ни боялась, что сейчас, в этот раз точно, не найдется ни одного угла, куда героя поставить, на съемках для «Таких дел» я приезжаю к героям, которых мир как будто обволакивает. Они настолько гармоничны, так любимы пространством, что мне даже не нужно ничего делать. Только снимать.
Дмитрий Марков
Мне запомнилась первая съемка для «Таких дел» про лежачих больных в отдаленных сибирских городках. Особенно в память врезался момент, когда умирающая старушка взяла меня за руку: ладонь ее оказалась теплой и хрупкой, словно обернутой в пергамен. Женщина спокойно и с легкой грустью спросила: «Вы случайно не знаете, когда я умру? Зачем я живу так долго… Так долго…» Я не нашелся что ответить — да и что тут скажешь, и просто держал ее руку, поглаживая пальцы…
Впоследствии мы с Митей Алешковским проехали немало городов и поселков, засвидетельствовав внушительное количество человеческих трагедий. Но меня из раза в раз поражали не столько трагедии и их герои, поражали тихие сотрудницы патронажной службы. Добрые незаметные молодые девушки. Они мыли старикам ноги, помогали по хозяйству, развлекали беседами о том о сем, но по сути и факту — вдыхали жизнь в стариков, питали их своей заботой и жизнелюбием.
Поэтому у меня начинают скрипеть зубы, когда люди походя называют это «социалочкой». Для меня это события библейского масштаба, по великой удаче свидетелем которых мне повезло ненадолго стать.
Редактор — Яна Кучина
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
