Когда из-за коронавируса в России начали вводить карантинные меры, закрылись почти все непродовольственные магазины, кафе, рынки, парикмахерские и салоны красоты. Работы лишились тысячи граждан России, еще больше пострадали мигранты и беженцы. Их трудовые права плохо защищены, у них нет собственного жилья и развитых социальных контактов
Внезапно целые семьи потеряли источник дохода. Они зачастую не имеют сбережений, даже не могут взять кредит. Немногочисленные друзья и знакомые по понятным причинам тоже не могут одолжить денег. Мигранты оказались на грани голода и живут в страхе быть выселенными на улицу. Многие семьи оказались разделены закрытыми границами, а билеты на родину сложно достать, даже если есть деньги. По оценке РАНХиГС, в России проживает около 10,71 миллиона мигрантов. Даже после снятия всех карантинных мер они не смогут быстро восстановить свой образ жизни, который и так весьма скромен. Поиск работы и ожидание зарплаты займут месяцы.
Я не задумывался об этой теме до случайного разговора с дворником на улице. Я решил снять серию портретов мигрантов и рассказать их истории. Мне помог это сделать ПСП-фонд и инициативная группа «Поможем мигрантам». Особенность этой инициативы в том, что она существует исключительно благодаря денежным пожертвованиям или помощи продуктами обычных людей, организаторы только передают помощь нуждающимся. Моя серия портретов следует этой же логике: я снимал и записывал истории как мигрантов, так и людей, помогающих им.
«Я живу в России уже больше 20 лет, в идеале владею русским языком, но до сих пор не могу получить российское гражданство. У нас с документами какое-то семейное проклятие. Отец мой был родом из Северной Кореи, а мама из Владивостока, в советское время их депортировали в Узбекистан. Потом им трудно было получить паспорта. А сейчас у нас с сыном такие же проблемы. Он родился уже в России, но ему даже школу не дали закончить. Сейчас я получила вид на жительство. Сколько я живу в России, работаю в благотворительных организациях, официально. А сейчас нам ребята из ПСП-фонда сильно помогли, благодаря им мы сняли эту квартиру. Вот так получается — я помогаю людям, а другие мне».
«Я работаю в торговом центре уборщицей, и с началом карантина нас заставили подписать бумажку об отпуске за свой счет. Я в России живу уже 12 лет абсолютно легально, у меня официальная регистрация, патент, но, по сути, у меня нет каких-либо прав. Хотя я в год плачу 90 тысяч рублей сборов в бюджет России. Уже больше двух месяцев мы сидим без денег. Слава Всевышнему, что хозяйка нашей квартиры хороший человек и разрешила нам не платить за это время, только за коммуналку. Иначе мы оказались бы на улице. Ребята ваши продукты привозят. Иногда с Сенного рынка тоже бесплатно привозят овощи.
Я жила в Омске, Екатеринбурге, Москве, но в Питере мне нравится больше всего, воспитанные люди здесь. Я понимаю, что уже никогда не вернусь на родину, хоть у нас и традиционный брак — слово мужа закон, но все равно тут по-другому дышится».
«Я работаю на Апраксином рынке продавцом. Рынок закрыт — денег нет. Нам пришлось переехать из двухкомнатной квартиры в маленькую однокомнатную. Хозяин отказался делать скидку на жилье. Хорошо, что у меня есть старинный друг, который давно живет в Петербурге, и я смог занять у него денег, пока ситуация не нормализуется. Надеюсь, скоро откроют рынок и работа начнется, но непонятно, как будет с торговлей. Местные жители, граждане России, тоже сильно пострадали, лишились работы. Я надеюсь на лучшее, в любом случае возвращаться в Афганистан не вариант. Я хочу, чтобы у моих дочек был шанс получить хорошее образование. Я стараюсь постоянно покупать им книги по искусству, наукам. Они должны жить с красотой в сердце, а не с войной».
Когда-то государство всеобщего благосостояния начиналось с касс взаимопомощи рабочих, и хочется верить, что такие инициативы смогут поспособствовать тому, чтобы благосостояние стало действительно всеобщим и все были в него включены».
«В 2014 году, когда на Украине началась воина, мы оказались чуть ли не в гуще событий. Мы жили в городе Северодонецке. Прятались в подвалах во время бомбежки. Благодаря тете оказались в Петербурге. Мой сын первое время заикался, но сейчас все нормализовалось. Я работаю мастером по маникюру в салоне красоты. Но с начала карантина мы закрылись. И если бы не работа родителей, то жили бы сейчас на улице. Хозяева квартиры даже скидку не сделали, ну хорошо, что большую цену не назначили. Филантропы! Сын последние годы учится в Пушкине в интернате. К сожалению, у меня и у родителей посуточная работа или с 12-часовыми сменами и нам не подстроить графики. Но сыну там больше нравится, чем в купчинских школах. Да, и я вижу, что учителя там на голову сильнее и добрее, не относятся к нам как к людям второго сорта. Хорошо, что ребята из “Поможем мигрантам” привозят продукты».
«У нас очень тяжелая ситуация. До этого мы работали в клининговой компании, убирали разные объекты. После закрытия магазинов и парикмахерских мы остались без работы. Клининговая компания служит, по сути, какой-то прокладкой и ничем нам не обязана. Однажды нам просто указали на дверь. Сейчас денег нет даже на жилье, хозяин постоянно грозится выселить нас. Хорошо, что ребята (“Поможем мигрантам”. — Прим. ТД) иногда переводят деньги или привозят продукты, иначе мы бы совсем с голоду умерли. Уехать назад, в Узбекистан, невозможно: границы закрыты. Тут работы нет. Мы как в тюрьме».
«После распада СССР я жил в Таджикистане, служил в российской военной части. Из армии я вернулся бомжом. Приехал домой — а там другая семья живет. Мать без моего ведома и согласия продала квартиру и уехала в Петербург к моей сестре и мужу ее, идиоту. Я приехал к ним, но прописывать они меня не торопились, да и с документами все было сложно. Я трудился на временных работах. Семья жила преимущественно на мои деньги, сестра сидела с детьми, муж ее бросил. После того как я сломал ногу и мне удалили коленную чашечку, я потерял работу, другую найти было очень тяжело. Умер отец — единственный мои друг в семье. Через несколько месяцев меня в прямом смысле выбросили на улицу. Пришли бугаи и вынесли. С тех пор я жил на улице. Сейчас меня приютила мать друга, с которым я когда-то работал на стройке. Полгода назад мне отрезали одну ногу до бедра. Я даже не знаю, что будет дальше со мной. Но еще поквитаюсь с сестрой и матерью, подам на них в суд».
«Я никогда не делала выбор, помогать людям или нет, в принципе. Это всегда было обычно для меня. Мне близка тема миграции, мои предки приехали в Ленинград из Белоруссии, сразу после войны. Одна из бабушек почти не знала русского языка и, только приехав из Белоруссии, поступала в ленинградский вуз, надеясь, что знание математических формул ее спасет. И спасло! Потом уже, здесь, она выучила русский в совершенстве. Я могу представить себе, в каком состоянии находятся сейчас многие мигранты. Они в чужой стране, без средств к существованию и без собственного жилья».
«Я художница, родилась и прожила 26 лет в Омске. Там трудовой миграции в том виде, в котором мы знаем ее сейчас, практически не было, потому что регион бедный. Разве что студенты с Северного Казахстана приезжали поступать. Я с 18 лет гоняла путешествовать в ближайшие страны: Казахстан, Кыргызстан, даже удалось добраться до Таджикистана. То есть людей азиатской внешности я с юных лет видела не как дворников-уборщиков-строителей, отгороженных от общества стеной шовинизма, а как радушных хозяев, которые помогали мне в путешествиях: предлагали кров, еду, чаи и беседу. Переехав в Питер в 2012-м, я с удивлением увидела, что большую часть самой дешевой работы выполняют люди из Средней Азии, я видела их уставшие озабоченные лица, и это очень контрастировало с тем, какими они были у себя дома. Звучит довольно наивно, но так получилось потому, что до переезда я не особо интересовалась жизнью вне Омска. В 2014-м я встретила художницу Олю Житлину, которая уже давно работала с этой темой. Она позвала меня иллюстраторкой в свои проект, который потом получил название “Насреддин в России”.
Если кратко, то в течение трех месяцев мы собирались с трудовыми мигрантами в чайханах по городу и беседовали, а поводом к этому был конкурс с небольшим денежным призом на лучшую шутку о том, что бы ответил Насреддин в разных ситуациях, в которые попадают здесь мигранты. Я все это зарисовывала, а также делала графический репортаж с самих встреч. Эти материалы легли в основу первых трех номеров газеты “Насреддин в России”: о проблемах с жильем, о языке массмедиа и о работе. Получается, “Насреддин в России” существует уже шесть лет, и это целая команда, которая время от времени работает вместе. С началом карантина мне пришла идея попробовать продать часть рисунков и отправить эти деньги в благотворительные организации, помогающие трудовым мигрантам, оставшимся в эти дни в России, но оказавшимся в бедственном положении.
«Я живу в России с 2003 года, недавно получила вид на жительство. До Петербурга мы жили с мужем в Челябинске, но 10 лет назад он погиб в автокатастрофе. Я осталась одна с четырьмя детьми. Детей я отвезла к родителям в Таджикистан, а сама поехала работать в Россию. Другого варианта у меня не было, прокормить детей на местную зарплату невозможно. Я не видела их уже три года, очень соскучилась. Но выезжать из России небезопасно, возможно, что вернуться обратно не получится. Общаемся по скайпу. Надеюсь, старший сын, когда ему исполнится 18, переедет в Россию. Сейчас я тоже без работы, в ресторане меня обязали написать заявление на отпуск за свой счет. Уж не знаю, платят ли им власти за нас как за работников, но мы никаких денег или поддержки не получаем. Знакомые выручают, помогают благотворительные фонды».
«Многие знакомые до сих пор сидят без работы. Ребятам приходится очень тяжело. Я стараюсь по возможности помогать им. Хорошо, что национальные организации и благотворительные фонды помогают. Есть пример, как парень еще в начале карантина уехал на родину, так его не пустили через казахско- киргизскую границу. Он и еще пара сотен человек живут до сих пор на этой границе в самодельных палатках. Хорошо, что я остался здесь».
«Сейчас я готовлюсь к защите диплома. Но до этого у меня была веселая жизнь. Две недели у меня жила Нилурфат (имя девушки изменено. — Прим. ТД), и еще неделю — ее ребенок. Я познакомилась с Нилурфат, ездила передавать еду, она начала связываться со мной по бытовым вопросам. А в какой-то день Нилурфат позвонила со словами, что хозяйка квартиры, в которой она снимала комнату, выгнала ее на улицу и она с ребенком не знает, куда идти. Это была безвыходная ситуация, я не знала, что делать, но решилась приютить ее. Мы с соседкой стали жить в одной комнате, а в другой Нилурфат со своим ребенком. В процессе выяснилось, что она беременна, но сделать аборт не может, в больницах ей вечно говорили о нехватке справок и документов. Однако аборт был необходим по медицинским показаниям, ее жизни угрожала опасность. И я начала ходить с ней по больницам, ругаться с главврачами. Устраивала бойкоты и не уходила, пока они не скажут точный план действии. Нилурфат очень сильно переживала: любой женщине сложно решиться на аборт, особенно религиозной. В итоге нам удалось победить систему. Сейчас Нилурфат живет у моей подруги, восстанавливает силы. Мы ждем открытия границ, чтобы попытаться отправить ее с сыном домой, к родителям».
«Я хозяйка частного детского сада. Дети живут прямо тут, со мной в квартире, я их воспитываю, кормлю, хожу с ними гулять. Понимаете, многие мигранты работают по 12—16 часов, без выходных, и им некогда заниматься детьми, есть и матери-одиночки. Детей даже и местным-то жителям не устроить в садик, не то что нам. Сейчас у всех нет денег, стараемся как-то выкручиваться. С родителей я беру минимум, только чтобы самой за квартиру заплатить».
«Об инициативе помощи мигрантам и их семьям в Петербурге я узнала из рассылки ПСП-фонда. Наша семья решила поучаствовать, просто поделившись продуктовыми наборами, которые мы получали в детском саду. Помимо того что у меня есть свой мигрантский опыт, о жизни в миграции я знаю в силу своей профессиональной деятельности. По сравнению с местными и давно укоренившимися горожанами недавние мигранты лишены разветвленных социальных связей и довольно слабо включены в систему социальной защиты на новом месте.
В нынешней ситуации эти проблемы обострились. Местный житель, потерявший работу во время эпидемии, во всяком случае, не окажется на улице и не остается с проблемой один на один. Семьи или женщины, оставшиеся в ситуации миграции без партнеров, но с детьми, с потерей работы или кормильца лишаются всего: возможности нормально питаться, крыши над головой, базового уровня безопасности для себя и детей. К сожалению, для этих групп нет никакой систематической помощи, но она может быть хотя бы спорадической, если помогут те, кто находится в более ресурсном, привилегированном положении, кому есть чем поделиться. Я призываю по возможности это делать. Помощь, даже скромная, тем, кому хуже, может придать хоть какой-то смысл происходящему.
История снята при огромной поддержке ПСП-фонда и инициативной группы «Поможем мигрантам». Также я бы хотел поблагодарить организацию «Мадад», сообщество молодежи Кыргызстана в Санкт-Петербурге и газету «Насреддин в России».
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
