Единственному в мире «цирку для хулиганов», Упсала-Цирку, 20 лет. Его соосновательница и директор Лариса Афанасьева рассказала «Таким делам», как прошла путь от «чокнутой» из поселка Мясокомбинат до человека, который создает в России Центр нового цирка
Объединиться с немецкой студенткой, которая разъезжает по Невскому проспекту на моноцикле, и сделать в Петербурге цирк для беспризорных детей. Подружиться и скооперироваться с самыми продвинутыми цирковыми режиссерами, артистами и художниками со всего света. Обучить и взять в труппу детей из коррекционных школ, детей мигрантов, детей с синдромом Дауна. Поставить с ними спектакль, который завоюет «Золотую маску». Ездить на гастроли и выступать на европейских биеннале современного искусства. Работать принципиально без господдержки, но так, что твой цирк будет мощнейшим социокультурным центром. Наверное, устроить такое способен только человек-великан, и цирк у него огромный.
Но Лариса Афанасьева никакой не гигант. Когда-то она специально ела морковку и тянулась на турнике, лишь бы немного подрасти. Да и Упсала-Цирк не так уж велик: вмещает 240 зрителей. Мы сидим на одном из рядов и пьем кофе. У наших ног отдыхает Ларисина собака Пина. У меня не то чтобы дежавю, но кажется, будто мы с Ларисой знакомы всю жизнь, хотя раньше не виделись, так дружелюбно и просто она общается.
«Дети, кровь, сапоги»
Я слышала, что Лариса выросла в бурятском поселке Мясокомбинат, что была «неудобным» подростком, и спрашиваю, что это значит, каким было ее детство, как оно привело ее в театральный институт, а потом в цирк.
«Однажды мы общались с подругой из Англии, — говорит Лариса, — и она показала мне семейную фотографию: папа, мама, четверо детей в Италии, завтракают в каком-то саду под мандариновым деревом. Рядом стоит их семейный автобус, такой старый фольксваген для хиппи. Она спрашивает: “А что в твоем детстве было?” И я понимаю, что пропасть между нами невероятная».
Лариса считает, что это истории про ресурс, который дает прошлое, да и ее детство тоже было по-своему ресурсным, но был в нем и медленный яд, который мог выбить почву из-под ног.
«Вот есть поселок, где я живу, есть люди, которые ходят на работу на мясокомбинат, женщины, которые работают по 15 лет в цехе, где убивают лошадей. Я помню, у нас была экскурсия по мясокомбинату, и нам показывали этапы разделки животных. Маленькие дети, резиновые сапоги, кровь… Тогда это было нормально, правда. И для детей, и для взрослых это была часть жизни».
Верхом на баранах
Лариса вспоминает, как мимо школы гнали на убой тысячи баранов из Монголии, и мне кажется, что я смотрю кино или по крайней мере читаю сценарий: «Был первый класс, бабье лето, и я смотрела, как эти бараны красиво идут, пыль от них летит. Учительница что-то говорила, а я все время отвлекалась на эту кинематографию жизни. Я брала учебники, выходила в окно первого этажа и шла к баранам, потому что это было красиво. Это была река из баранов, которых ведут на смерть.
Можно было встать на деревяшку и смотреть. Я сверху прыгала на баранов, и мне удавалось прокатиться. Но рядом на лошадях были чабаны-погонщики. И чабан мог тебя достать плеточкой. Нужно было быть ловкой.
Мама всегда говорила: “Почему у тебя такое грязное платье? Почему от тебя так воняет и где ты была?” Потом учительница ей, конечно, рассказала: “Убегает с уроков, прыгает на баранов” и так далее. Я не попадала в стандарты девочки. Бедная мама! Она усиленно пыталась одеть меня в платье, но все эти колготки трикотажные, резинки… Все это было жутко неудобно, чтобы узнавать мир».
В Упсала-Цирке стараются уходить от гендерных стереотипов, даже проводят специальные гендерные семинары, чтобы не транслировать установки вроде: «Почему ты ведешь себя не как девочка?» или: «Не плачь, ты же мужик!»
К счастью, Ларису все это тоже не останавливало.
«Ты будешь такая, как все»
Подростком Афанасьева посмотрела фильм «Курьер» и поняла, что это «отвал башки» и жизнь уже не будет прежней. Она напевает мелодию Херби Хенкока и рассказывает, как начала танцевать брейк и электробуги с пацанами, как раздобыла у какого-то деда очки «лисички» и в 14 лет каталась на мотоцикле «Чезет» мощностью 300 кубов, хотя ноги до земли не доставали. А зимы были долгие, бесконечные, «с примесью чернухи, криминала, какой-то спиртяги». Водку тогда продавали по талонам. Школьников этими талонами за деньги снабжала некая Лена Булочка. Никто не удивлялся, что подростки вперемежку со взрослыми стояли в магазине «Березка» за водкой.
Деваться было некуда, негде себя применить. Разве только танцевать русские народные танцы в местном ДК, идти на макраме (но оттуда Ларису выгнали) или на мягкую игрушку (с ней не задалось).
«Я каким-то двадцать пятым чувством догадывалась, что есть подстава в той реальности, в которой живу, — рассказывает Лариса. — Мне говорят: “Так все живут. Где родился, там и пригодился. Нужно быть нормальным”. Внутри меня от этого тошнило. Я не понимала, как это, зачем, кому я нужна, почему… Как-то я сказала маме (и ее это ужасно взбесило): “Я не такая, как вы”. Это было, видимо, жестоко с моей стороны, и реакция была очень жесткая. Мама сказала: “Я тебя заставлю быть такой, как мы. Ты будешь такая, как все”. И я опять закрылась».
Лариса уже мысленно приноравливалась к тому, что, видимо, ей придется идти в местный мясомолочный техникум, а потом на мясокомбинат и «курицам из задниц желудки выдирать». Спрашиваю, так как же вместо техникума в ее жизни появился театральный институт?
История про встречу
«Меня в очередной раз выгнали с урока. В Сибири зимой много солнца, и я стояла в коридоре на солнце, грелась. Хорошо мне было — меня наконец-то в покое оставили. Смотрю: в контровом свете идет большая женщина в оранжевой беретке, как у Че Гевары (но тогда я не понимала, что это Че Гевара), в сером пальто. Шарф, оранжевый вязаный жилет… Какой-то инопланетянин просто, корабль. Она подошла ко мне, у нее такая щербинка классная, как у Марины Нееловой, хитрющие глаза, веснухи. И она мне прокуренным голосом говорит: “Здравствуйте!”—“Здрасьте!”— “А вы не знаете, кто такая Лариса Афанасьева?”— “Неа!” Она прошла несколько шагов мимо меня, остановилась и говорит: “Так вот что, Лариса Афанасьева, сегодня в два часа дня я вас жду на театральном кружке”. И ушла, и растворилась. Оказывается, она приходила к директору школы и спрашивала: “У вас здесь есть чокнутые, с которыми вам не справиться?” — “Есть-есть, у нас тут Афанасьева, она немножко того…”»
Это была Марина Васильевна Кокорина, «человек другого химического состава», первая, кто стал говорить с Ларисой уважительно, кто отнесся к ней с интересом. Лариса уверена, что если бы не эта встреча, то и Упсала-Цирка потом бы не случилось. Марина Васильевна — единственная, кто поверил, что Лариса сможет поступить в театральный институт на режиссерский факультет. Все остальные считали, что это безумие.
Так Афанасьева стала первой студенткой из Мясокомбината в Театральном институте Улан-Удэ, а потом и в Петербургском театральном. Но, переехав в Петербург, Лариса поняла, что представить себя в качестве режиссера ей не проще, чем представить, как она к восьми утра идет на мясокомбинат: «Я не понимала, о чем я людям буду говорить? Они взрослые. Вот они на сцене говорят, а потом идут в курилку, там бухают водку. Это про что? Как это соединяется? Я считала, что институт театра — великий институт, но не видела там своей роли. Не могла себе представить, что сижу в зале, режиссер Лариса Афанасьева, ставлю спектакль. Как это?..»
Когда хочется рычать
…А потом я услышала про Астрид (Шорн), про цирк для уличных детей. И тут Марина Васильевна опять кораблем по моей жизни прошла.
«Меня кто-то спросил: “А ты могла 20 лет назад подумать, что вы построите шапито, спектакли будете ставить, на гастроли ездить?” Конечно да! С первой же секунды! Эти картинки нарисовались по большому счету в течение нескольких минут. Что это про пространство для детей, про крутые спектакли, про ценность человека, про то, чтобы не быть с упырями рядом…
Это действительно история про встречу. Я уверена, что если бы Марины Васильевны в моей жизни не было, то все было бы по-другому. Вот в этот механизм жизни, похоже, стоит верить».
Механизм, о котором говорит Лариса, — встреча и понимание, зачем эта встреча случилась, зачем в школьном коридоре к тебе подошла прекрасная женщина-корабль. Лариса поняла: «Это про то, что жизнь — не унылое дерьмо, не про то, что ты должен работать на мясокомбинате и убивать животных! Это про то, что ты можешь изменить себя и поколение!»
Менять себя и поколение Лариса Афанасьева начала вместе с немецкой студенткой Астрид Шорн, взаимопонимание с которой возникло мгновенно. Они вместе подходили к детям и подросткам прямо на петербургских улицах, показывали фокусы, учили жонглировать, с трудом, но находили помещения, где можно было репетировать. Некоторые из тех детей, когда-то нюхавших клей на улицах, теперь работают в Упсала-Цирке.
Лариса говорит, что ее отношения с Астрид — это история о команде. И что команда — это не только они вдвоем. Что скоро она сядет писать письма и открытки в разные концы земли и благодарить за помощь и поддержку самых разных людей из России, Мексики, Германии, Англии, Франции. В этих странах проекты, хоть чем-то напоминающие Упсала-Цирк, существуют по совершенно иным законам.
«Вот приезжаешь ты, условно, во Францию, и там где-то 150 современных цирков, включая социальные программы. Там занимаются тысячи подростков, которые потом принимают решение быть в цирке режиссерами, продюсерами и так далее. Они понимают, что через культуру обогащают поколение. Ты видишь партнерство государства и людей — не шизофреническое, где “мы вам баблишка дадим”, как Мединский говорил, “кто платит, тот и заказывает музыку”. Черт подери! От этого немножко порычать хочется», — признается Лариса.
Как не порычать, когда существует одна реальность, где государство выделяет молодым цирковым артистам гранты на обучение в других странах или дает цирковым проектам грант аж на четыре года вперед, и другая реальность, где на предложение построить цирк для беспризорных детей тебе отвечают вопросом: «А флаги нашей партии мы там повесим?» — «Нет! Не повесим! — говорит Лариса. — Потому что это про другое! Это пространство для детей, без идеологии. Точка!» — «А казаки будут?» — «Не будут!»— «А патриотическое воспитание будет?»— «Что вы имеете в виду?»— «А выступать на 9 мая будете?»
После печально известного дела Кирилла Серебренникова и «Седьмой студии» Упсала-Цирк существует в полной финансовой независимости от государства: ищет партнеров, привлекает пожертвования, зарабатывает самостоятельно еще усерднее, чем прежде, как бы это ни было трудно. Все, чтобы «не стать героями Кафки».
Children of the Revolution
Вместо того, чтобы жонглировать в гимнастерках, Упсала-Цирк однажды сделал антивоенный спектакль «Домино». Петербургские «хулиганы» работали над ним вместе с немецкими, а также вместе с подростками — военными беженцами из Сирии и Афганистана. Два года назад этот спектакль показали на берлинском биеннале современного искусства. А буквально на днях ребята из Упсала-Цирка записали ролик, который посвятили «всем смелым людям, которые хотят свободы и делают это честно и мирно». Надпись Upsala Circus в этом ролике — бело-красная, а в качестве трека звучат T. Rex, Children of the Revolution. Видеть это невероятно радостно и очень страшно, страшно, что увидят не те, недобрые глаза. Но Лариса и Упсала-Цирк — это про смелость.
«Мы говорим, что Упсала-Цирк — это цирк про жизнь, про то, что мы живем здесь и сейчас, и в мире происходит много прекрасных, отвратительных, вдохновляющих вещей, и наша задача — видеть эти вещи. Видеть, разговаривать, рассуждать, оставлять свои страхи, стереотипы, расти каждый день, независимо от того, 45 мне лет или 15, — поясняет Лариса. — Мы с ребятами все время говорим о том, что мы видим, что мы слышим, как мы чувствуем».
В свое время из таких обсуждений родился спектакль «Сны Пиросмани» по картинам Пиросмани: «Мы с ребятами о чем-то болтали между репетициями, и они говорят: “Понаехали хачики, достали уже!” — “Что вы имеете в виду?” — “Мы имеем в виду, что они работу у нас забирают”. И выдают все стереотипные штуки… И тогда мы приглашаем ребят из семей беженцев, из Узбекистана. Те же ребята говорят: “Ну понятно, Сарвар и Азбек — нормальные мужики. А все остальные хачики…” Окей, один шаг сделали. Второй шаг — поехали-ка все в Грузию, в гости к “хачикам”, в деревню, в горы, пообщаемся, узнаем, как они живут там. Возвращаемся, наполнившись любовью, музыкой, картинами Пиросмани. “А давайте спектакль делать?” — “Конечно, давайте спектакль делать!”».
Сейчас в Упсала-Цирке готовится премьера другого спектакля — «Перья». Делает его профессиональная группа цирка — его выпускники, которые решили продолжать артистическую карьеру. Ребята разбирали семейные архивы, изучали фотографии псковского фотографа Дмитрия Маркова, общались с командой антропологов под руководством Светланы Адоньевой, известной ученой, руководительницы независимого исследовательского проекта «Прагмема». «Грубо говоря, “Перья”— это история про память, про нас и про то, что мы хотим помнить, — говорит Лариса. — Мы используем тексты Солженицына, тексты ребят, тексты новейших судебных заседаний. Мы стараемся выстроить этот коридор времени и понять, как же это с нами-то соединяется. Те солженицынские вагоны, наполненные людьми, — они имеют к нам отношение? Мы продолжаем в них ехать?»
В «Перьях» участвует один из первых «хулиганов», Николай Грудино. В Упсала-Цирк он пришел, когда ему было 10 лет. Теперь у него самого уже дети, хотя для Ларисы он по-прежнему «мальчик Коля». В спектакль вошла его история детства в деревне в Псковской области: «Деревня называлась Ночьвино. Он там с дедом на лошади катался. Вот он рассказал эту историю, а она такая кайфовая — с запахами, со звуками. Я говорю: “Коля, а ты в деревню-то ездишь?” — “Нет, никто не ездит”. — “А деревня-то есть?” — “Я не знаю!” Мы зашли на Гугл-карты, а деревни нет. Коля говорит: “Я хочу туда поехать, я хочу туда вернуться!” И мы решили, что, когда отыграем премьеру 5 сентября, поедем туда всей командой. Там все заросло борщевиком, ему надо помочь проложить дорогу, опять зайти в детство».
Экосистема
Прошу Ларису разъяснить, как устроен сегодня Упсала-Цирк. Понимаю, что тону в многообразии их направлений, задач и историй. Афанасьева тут же деловито кивает и поясняет: «Это такая экосистема, где есть разные проекты. У нас есть группа “Мягкий цирк” для дошкольников. Туда приходят совсем маленькие дети с мамами и очень круто проводят время: вместе учатся играть. Есть группа с ребятами с синдромом Дауна и с ограниченными возможностями. Есть “Цирк для хулиганов” — хулиганский подростковый проект для детей из группы социального риска. Есть “Упсала-ивент”— наша коммерческая структура: мы делаем ивенты для компаний и зарабатываем самостоятельно деньги, где-то 40 процентов нашего бюджета. Есть “Школа цирковой педагогики” — это образовательный проект. И есть профессиональная группа ребят, у которых сейчас постепенно появляются рабочие места, свои спектакли. Это наши выпускники и ребята, которым интересно работать в новом цирке. В общем, это такая структура, которая уже перестала быть просто социальным цирком, как задумывалось в 2000 году».
Скоро в Упсале появится и родительский клуб. Потребность в нем назрела, потому что в цирковой группе для «хулиганов» много ребят из приемных семей, у которых очень активные родители.
«Мы с ребятами говорим: “Вот зачем вообще Упсала-цирк? Чего мы хотим?” Когда сюда приходит ребенок, мы хотим, чтобы он был счастливым и свободным. Объемное понятие. Как его достичь? Наверно, он, во-первых, должен здесь быть в эмоциональной безопасности, быть там, где ему рады, где ему комфортно, где адекватные и неагрессивные взрослые, и этим взрослым важно его мнение, — рассуждает Лариса. — Подростков никто не спрашивает об их мнении. В школе их никто не спрашивает: “А что ты думаешь, а что ты чувствуешь?” Наш метод включает чувства и мысли. Мы думаем: “А как мы можем сделать то-то и то-то вместе? А как это в жизни соединяется?” Счастливый человек — это человек, который проживает жизнь, не боясь ее, который включен в эту жизнь: я хочу поменять что-то в себе, в этом мире, мне интересно жить».
Родительский клуб — это лишь скромная часть планов. Вообще, Лариса со своей командой готовятся создать в России Центр Нового цирка, который объединит площадки и пространства с образовательными проектами для людей разного возраста, для педагогов дополнительного образования. Будет там и сцена с продакшеном для новых постановок.
«Мы продолжаем идею социального проекта, но делаем вход более широкий — не только ребята с синдромом Дауна и ребята из кризисных семей или с поведенческими проблемами. В искусстве, в образовании сейчас нуждается огромное количество людей молодых и немолодых, и поэтому наша задача — максимально открыть двери для максимального количества людей без некой отборки, — говорит Лариса. — Я уверена, что многие в 45, 50, 60 или даже в 70 лет думают: “А не заняться ли мне цирком? Я, черт возьми, всю жизнь мечтал научиться жонглировать, но у меня не было времени на это. Почему я не могу это сделать сейчас?” Но в обществе ты сразу какой-то фрик становишься. То есть должна быть среда, которая тебе говорит: “Да, конечно! Это норм!”
И среда должна быть к этому готова, чтобы на тебя не осуждающе смотрели, не оценивающе. И вот эту среду в Петербурге хочется выстроить».
Сейчас Лариса и ее команда (а это 40 человек) ищут площадки и инвесторов, «людей, которые понимают, что это необходимо для города». Людей, которые захотят что-то оставить после себя. Лариса говорит, что в Европе развитие в основном идет в обратном направлении: над культурным проектом появляется социальная надстройка. А в Упсала-Цирке наоборот: все началось с социального проекта, который потом уже стал культурным явлением. Произошло это во многом благодаря бизнесмену Игорю Водопьянову и его компании «Теорема». Семь лет назад «Теорема» построила для Упсала-Цирка шатер и позволила «заякориться»: «Это был интерес не в пиаре, не в монетизации, а интерес смысловой: вот есть проблема и есть возможность ее решить, — уверена Лариса. — Сейчас нужен еще один смысловой шаг, и должно случиться очередное чудо, должно возникнуть партнерство».
Хорошие партнерства у Упсала-Цирка есть, в том числе с другими некоммерческими организациями. Когда в Петербурге объявили режим самоизоляции, «хулиганы» в какой-то момент из дома все-таки выбрались. Они скооперировались с благотворительной организацией «Перспективы» и с МЧС, забрались на стрелу пожарной машины и поднялись прямо к окнам ребят, которые находятся в самоизоляции не временно, а постоянно. Это ребята с инвалидностью, которые живут дома и в детских домах-интернатах. Потом так же выступили и перед ребятами, которые лечатся в петербургском онкоцентре. В таких выступлениях было что-то феллиниевское, говорит Лариса.
День рождения — когда вздумается
Спрашиваю Ларису, есть ли у цирка конкретный день рождения. Оказывается, нет, и это принципиально: «Мы абсолютно панки в этом смысле, мы делаем день рождения, когда вздумается, он всегда плавает. Мы решили растянуть его в пространстве, а не просто традиционно подойти: вот есть день, мы наготовили салатов, сели за стол, приняли в подарок хризантемы и на этом забылись».
Когда Упсала-Цирку стукнуло 15, был «грандиозный подростковый тус». Настолько грандиозный, что даже, как в песне, волшебник на вертолете прилетел и раздал 500 эскимо. Вертолет, правда, был не голубой, а красный. 20-летие пока проходит без вертолета, но ничуть не менее весело. И то ли еще будет: «Мы решили до конца года праздновать день рождения, когда нам вздумается, в любой день».
Ларисе не терпится начать репетицию, и мы прощаемся. Напоследок она смеется: «Со мной сложно. Я каждый раз забываю, что вы журналисты, и разговариваю с вами как с обычными людьми. Потом читаю и волосы дыбом встают: зачем я, например, слово “жопа” сказала? Вы там немножко причешите, пожалуйста, такие моменты». А я думаю, как хорошо, что ее рассказ такой горячий, такой непричесанный.
Если, прочитав эту историю, вы думаете, что у Упсала-Цирка все хорошо, то вы правы. Хорошо, потому что у Упсала-Цирка есть Лариса Афанасьева, ее команда и хулиганы, фонтанирующие идеями. Но, чтобы эти идеи воплотить, нужны деньги. Они пойдут на оплату труда тренеров и социальных педагогов, которые помогут ребятам из групп социального риска и детям с особенностями в развитии освоить не только цирковое искусство, но и искусство общения друг с другом и с миром. Деньги нужны на реквизит, декорации и костюмы для спектаклей. На то, чтобы «хулиганы» чувствовали себя людьми, чтобы им не пришлось выбирать между улицей, скучным кружком макраме в ближайшем ДК и жонглированием в гимнастерках на 9 мая. Чтобы у них было и настоящее, и будущее с картинами Пиросмани, стихами Басё, с тем, что выберут они сами. Пожалуйста, подпишитесь на любое посильное ежемесячное пожертвование в пользу Упсала-Цирка, и тогда все это будет, все это продлится, все это останется.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
