Фото: из личного архива

И брат, и отец автора этой статьи Елизаветы Кукаевой прошли через российскую армию. Одному из них служба дала психиатрический диагноз, другому — сотрясение мозга. Елизавета собрала воспоминания близких и попыталась понять, почему так происходит

Дедовщина, жесткость и отсутствие порядка. С этим у меня ассоциируется российская армия. Между сроками службы моего отца и брата прошло почти 30 лет, но условия почти не изменились.

Мы проводили брата в армию в октябре, и его возвращение в марте стало для меня шоком. Мы с мамой в теплице поливали помидоры и обсуждали это, и тогда я впервые услышала об этой части биографии моего отца. «Ты знаешь, Алешу же тоже так… комиссовали», — прошептала мама. Он не любит вспоминать об этом, и мы следили, чтобы никто не вошел.

Истории моего брата Сережи (имя изменено по просьбе героя) и папы очень похожи и начались по стандартному сценарию — «шарагу закончил, пошел в армию». Оба хотели попасть в конкретные и довольно престижные подразделения: папа в милицию в Сочи, брат в спецназ в Тольятти. Оба не попали из-за проблем с подачей документов.

До повестки Сережа постоянно шутил про службу в морфлоте на три года: «Вот уйду, буду вам на парадах с Москвы-реки махать потом». Мы тогда смеялись, но я все равно до конца не могла представить — как можно забирать людей из привычного уклада жизни так надолго. Когда я говорила с ним после случившегося, узнала: несмотря на шутки и веселое настроение, у него было внутреннее отторжение всей системы. Он не понимал, зачем ему идти туда. Звало лишь чувство «мужицкого долга», о котором все твердили.

Свобода выбора и долг

В войска ребят распределяли произвольным образом. Моего брата и друга, несмотря на хорошую физическую подготовку и заслуги в спорте, определили в железнодорожные войска. Они пытались написать заявление о переводе, но им сказали, что из-за недобора будут служить где сказано, без вариантов. «Свобода выбора никого не волновала», — говорит брат.

Дальше — ранний подъем в четыре утра, непослушные шнурки на берцах, огромные сумки сержантов. Неудобно, все валится. Ребята загрузились в пазики и поехали на вокзал.

«Мы смирились уже. Но неведение, непонимание пугало больше всего. Это, слава богу, не война, а что-то приближенное, но ты сидишь и думаешь: “Зачем?” — вспоминает Сережа. — Просто вырывают из привычного хода жизни на год, а кто-то еще и остается. У нас по службе были ребята с опухолью головного мозга, всем было наплевать. Нам все время твердили о травмоопасности. Но что там говорить, когда при мне парня дизельмолотом раздавило насмерть. То ли парень его толкнул, то ли несчастный случай. Не разобрались, только компенсацию выплатили в два миллиона родителям. Долг, ***** [блин]. Кому долг отдать? Какой долг? Мы родились и уже должны?»

В дороге до служебной части, когда проезжали мимо родного города, Сереже пришла мысль о побеге. «Проснулся от грохота, мы начали от станции уезжать, открываю глаза уже утром, а мы от Б. отъезжаем. У меня шары по пять копеек, я начинаю метаться! Домой! Ну разумеется, я не мог, документы все у них — и, если убежишь, потом в тюрьму очень надолго сядешь. Тогда меня одолела тоска. Из окна видел город, в котором родился и вырос, — а всё, до свидания. Дальше в дороге задумывался, как поеду назад. А вдруг это сон, и я сейчас усну-проснусь — и дома».

«Если поддавался — нагибали»

«И вот приехали. Я вижу, как закрываются ворота, — вспоминает Сережа. — Только ноги ставлю на землю, в голове сразу тревожная музыка, подступил комок злости. Я двое суток не разговаривал потом. В голове только: “Верните меня домой обратно”».

Через два дня относительно спокойной дороги солдаты прибыли в Ярославль. После стандартных процедур парней построили для профилактической беседы, чтобы пресечь конфликты во взводах. «Вроде правильные вещи говорили, но давали понять: “Вы все никто. Если считаете, что вы тут что-то значите, то ***** [отнюдь]”».

Несколько дней прошли спокойно, первое время вообще нечем заняться было. Потом в одну ночь приехали жители одной из кавказских республик. «Они недружелюбно к нам относились, с опаской. Мы подслушивали друг друга по ночам». На почве этого недоверия разрастались конфликты.

Брат во время службы в армииФото: из личного архива

«Как меня учили, когда ты приходишь в армию, тебя не будут бить, если ты себя поставишь правильно. Поначалу все на том и строилось. Я показал, что не размазня, отношения установил. Но это только полбеды. Потом начали вылавливать в туалетах. Нас, пацанов, четверо, а их — шесть или семь. Сначала разговаривали, потом напрыгивали и калечили. В корпусах висели таблички «Ударил товарища — сел в тюрьму» и «Покинул самовольно часть — изменник Родины», но всем было плевать».

«В армии надо было показать, что ты из себя представляешь. Если поддавался — нагибали. Я так не хотел», — говорит и мой папа. Принцип из 90-х все еще действует.

У моего отца в армии тоже были такие конфликты — только без национального окраса. Начальство или те, кто отслужил уже большую часть срока, заставляли работать вдвое больше, чем полагалось. Ночью новобранцев, неугодных старшим, выводили за казарму и выясняли с ними отношения. «Я не давал себя в обиду, поэтому несколько раз получал», — объясняет папа. Для них это было нормальным, как и для моего брата — после стольких лет.

В одной из таких разборок папу избили до сотрясения мозга. Он не рассказал о деталях, я поняла, что ему не очень приятно это вспоминать. «Это сложно объяснить. Ощущения болезненные. Если через такое сам не прошел, не поймешь. Единственное правило, которое там было: выживает сильнейший».

«Отбитый»

Еще одной проблемой для брата стали давление и издевательства со стороны начальства. Царила атмосфера «быдлячества», говорит он: мерзкие шутки про девушек, постоянный мат и унижения. А главное — побои.

На стрельбище, за два дня до присяги, Сережу, как он рассказывает, впервые серьезно избили. Парням показали, как пользоваться автоматом и что делать, если его заклинило. Сзади стоял страхующий офицер. У Сережи его как раз и заклинило. Ситуация экстренная, но вместо действий по инструкции, он сделал так, как советовал ему друг, уже служивший. И только он начал поднимать руку…

«Слышу шаги, крики: “Ах ты, сука!” Мне прилетает два сапога в бок, потом еще четыре сапога, где позвоночник. Я пытаюсь встать, что-то объяснить, но тут мой автомат поднимает майор Н., который меня в эту часть и принял, и ударяет три раза в затылок. Собственно, прилетело мне в голую черепушку. Я уже в невменозе. Меня продолжают лупасить, держат за голову, прижимают к земле. Они собирают гильзы. Я растянулся по земле, мне начали ходить по пальцам. Потом капитан, который с Н. был, нагнулся ко мне, взял за бошку, имя спрашивает. Сказал, что запомнит. И каждый раз, как я пытался подняться, они меня кулаком по голове. Я как бы начинаю махать, это нельзя делать, но у меня уже сил не было терпеть, обидно и до жути больно. Я хочу встать, а у меня спине конец, старые болячки вылезли. Мне помогли встать товарищи, хотя этого нельзя было делать. Я понял, что просто так от меня не отстанут».

Мы сидели друг напротив друга, когда он мне это рассказывал. Брат говорил спокойно, как о далеком страшном сне. А у меня дрожали руки. Я кинулась ему на шею и разрыдалась. Он немного усмехнулся, сказал, что журналист так плакать не должен, это еще не самое худшее, что мне предстоит выслушать. Но я чувствовала каждый удар сапога, каждый хруст пальца. Почему из-за неопытности, ошибки, не причинившей никому вреда, надо так сильно калечить? Вместо ударов можно использовать слова. Нужно.

Через две недели все более или менее замялось, но колкостей в любом случае было не избежать. Всех служащих перевели в штатную роту. Моего брата назначили писарем. Предупредили: здешний начальник — отбитый.

Поначалу все шло гладко, начальник Сережу даже хвалил. Но с прибавлением работы прибавились и рукоприкладства. «Сидел я, писал, допустим, а он то по ушам даст, то лещей, пинает. С начальством нам драться запретили, переговариваться тоже, как защититься? Сидел, гнев в себе копил».

Все ужасное, что было потом, произошло, по словам брата, за считанные недели после присяги.

«Через две недели он меня окончательно задолбал, начал на личности переходить. Я не выдержал, послал его. Он это услышал, запер дверь, взял меня за голову, пытался ударить об стол. Пнул в меня стул, кинул второй, начал цеплять. Он ниже меня, поэтому не достал, а я уже вышел из себя. Тот достал табельное оружие и на меня нацелился. Ребята уже начинают долбиться, дверь выбивает наш старший лейтенант, скручивает его, выбивает из рук пистолет. Мы оба в кровище. У меня разбита губа, порвана форма. Оказалось, этот капитан прикладывался не только ко мне. Он был в отпуске, а за месяц до него избил двух срочников. Так как мне светила статья за нападение на начальство, меня отправили в командировку на Северный Кавказ, как контрактника, чтобы дело замять».

«Виноваты выыы»

«Я бы на Кавказе и остался, — вспоминает брат, — если бы он до меня не докапывался пьяным». В палаточном городке в горах было можно жить, служить, выполнять поручения, но потом туда прибыл тот же капитан.

«У него там личные проблемы, жена ушла, и он меня вызывал к себе. Как-то ночью меня одного вывел и начал гонять по стрельбе. Бухой в стельку. Мы начали такую словесную перепалку… Он мне снова по лицу начал бить, я в состоянии шока… Его обратно в Ярославль отправили».

От редакции: Удалена часть текста, которую невозможно подтвердить документально. По словам Сергея, впоследствии он получил очень серьезный травмирующий опыт во время боевых действий, в результате которого попал в дисциплинарный батальон, а после — в психиатрическую больницу.

В дисциплинарном батальоне, рассказывает брат, его избивали каждый день, утром и вечером. «В течение двух часов выводили в подвал и ******* [били] . Бьют сами же армейцы: за тобой приходят, ставят к стене лицом со связанными руками и бьют. И на прогулке еще иногда. Тех, кто туда попал, бьют в воспитательных целях, чтобы был хорошим, покорным солдатом. В камере сидело пять-семь человек таких. Я нехило так похудел до 68 кг, хотя до армии весил 80 кг».

Брат рассказывает, что пробыл там месяц из-за того, что начал буянить. Признается: у него «просто крыша поехала» на фоне драк и конфликтов с сослуживцами и начальством, физических и психических травм, наказаний в дисбате. Наложить руки на себя ему никогда не хотелось, но зато появилась озлобленность: хотелось убивать обидчиков. Он почти ничего не соображал и начинал отбиваться. Брыкался, отталкивался от стены, бесился, кричал. Вскоре из медсанчасти его и еще пару срочников повезли в психиатрическую больницу.

«Мне было [в психиатрической больнице] намного спокойнее, чем в части, — вспоминает Сережа. — Обычная больница, кормят три раза в день, можно курить, читать, спать, телевизор даже включали иногда. Просто таблетки принимай и не буянь. Некоторых, конечно, закалывали до состояния овощей, но это им помогало».

По приезде туда руководства мой брат был комиссован, и уже в начале марта он уехал под конвоем. «Мы ехали двое суток, я ничего не ел, не спал. Просто ждал, когда я уже приеду домой. Меня доставили к семье, потом в военкомат за подтверждением, что я уволен со службы. И всё».

И всё. Пять месяцев службы дали моему отцу сотрясение мозга, а брату — психиатрический диагноз. Эта статья в психиатрии неучетная, он может и права получить, и на работу устроиться. И еще компенсацию — 68 825 рублей.

***

Я не до конца понимаю, как произошедшее повлияло на жизнь моего папы. Он не стал закрытым и жестоким, не озлобился на мир. Просто не любит распространяться об этом, а если и рассказывает, то без особых эмоций. Брат сейчас тоже, кажется, отошел от случившегося. Его еще накрывают воспоминания, но он остался таким же весельчаком, с позитивным взглядом на мир. Несмотря на то, что они оба прошли через насилие, их отношение к службе совершенно разное. Папа все еще считает, что, несмотря на все трудности, служить нужно.

Папа во время службыФото: из личного архива

Но меня удивило вот что. После разговора папа, подумав, сказал: «Я, наверное, как-то неправильно поступил. Надо было идти в милицию в Сочи. Так-то в армии все правильно, неправильным было время. Тогда армия для меня была тюрьмой для молодых. Если бы там чему-то учили, я бы понял смысл. А по сути, мы были бесплатной рабочей силой».

Прошло столько лет, а мой отец все еще думает, что это он сделал что-то не так, что он виноват, а не система. Человек, который испытал насилие внутри военной машины, видевший дедовщину, несправедливость и коррупцию, винит и себя. Но я думаю, что проблема не в молодых солдатах, которые идут на службу, — неважно, по своей воле или нет. Проблема в руководстве, желающем показать свое превосходство, в легитимном насилии. Возможно, полная реконструкция системы звучит как утопия, но перемены нужны. Иначе еще на долгие годы российская армия останется «тюрьмой для молодых», где выживает сильнейший.

Спасибо, что дочитали до конца!

Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.

Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.

Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.

ПОДДЕРЖАТЬ

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — «Таких дел». Подписывайтесь!

Читайте также
Всего собрано
2 443 396 907
Текст
0 из 0

Папа во время службы

Фото: из личного архива
0 из 0

Брат во время службы в армии

Фото: из личного архива
0 из 0

Папа во время службы

Фото: из личного архива
0 из 0
Спасибо, что долистали до конца!

Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.

Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.

Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.

Поддержать
0 из 0
Листайте фотографии
с помощью жеста смахивания
влево-вправо

Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: