О признаках психологического насилия рассказывают психиатр Юрий Прокопенко, нарколог Валентина Москаленко и семейный психолог Борис Новодержкин
«Я очень люблю своего парня, но не могу избавиться от чувства, что он все время на меня давит. Очень устаю, незаметно плачу. Может, в наших отношениях присутствует психологическое насилие? Как это понять?»
***
В последнее время в сети все чаще появляются «ужастики» о тихих и незаметных «абьюзерах», которые постепенно и исподтишка отравляют жизнь ничего не подозревающей жертве. Невольно возникает желание разобраться, что же это за звери такие — и как с ними правильно обходиться. Ведь не все так просто. Начиная от самого понятия и заканчивая сложными взаимоотношениями между абьюзером и жертвой.
На вопрос, заданный нам во «ВКонтакте», мы попросили ответить сексолога Юрия Прокопенко, психиатра, нарколога Валентину Москаленко и семейного психолога Бориса Новодержкина.
«Если люди во взрослых отношениях совершают друг над другом насилие — эмоциональное, интеллектуальное, сексуальное или физическое (уже как апофеоз), — причины всегда нужно искать в детстве, в родительской семье, — считает психотерапевт, психиатр, нарколог Валентина Москаленко. — Вероятнее всего, у обидчика был негативный опыт в раннем возрасте, отчего он теперь транслирует симметричное поведение.
Мы часто видим примеры эмоционального насилия над ребенком, когда родители себе позволяют определенные чувства, а детям запрещают. Например, гневаться. Ребенок же не может прикрикнуть на родителей в ответ. Но под запретом нередко оказываются не только разрушительные чувства, но и позитивные. Всем знакома фраза «Что-то вы слишком развеселились, как бы потом плакать не пришлось». Таким образом на самом деле перекрывается определенный канал чувств. Или пример интеллектуального насилия: «Ты не должен так думать, это неправильно, а правильно только так, как я считаю, потому что я умнее».
Сексуальные оскорбления — вообще очень сложный аспект отношений. Если сам факт изнасилования очевиден и понятен, то исковерканная иным способом сексуальная жизнь — это не всегда прозрачная травма. Тут масса тонких, практически не различимых оттенков. А диапазон подобных оскорблений поистине огромный. От запрета ходить на свидания («Откуда мне знать, с кем ты там связалась») до полной неразвитости в сексуальном плане. Один из моих клиентов, например, вспоминал, что перед каждым его походом на свидание мама говорила, что у нее болит голова. Комплекс вины в результате повлек негармоничное развитие юноши в контексте взаимоотношений полов.
Все эти ограничения и травмы в детстве и юношестве в дальнейшем сказываются на семейной жизни взрослых людей. В том числе выражаются и в психологическом насилии. В результате мы получаем дисфункциональные семьи. То есть семьи, которые «не работают», не слажены, не состоялись. Психологическое насилие, таким образом, никогда не бывает обособленным, оно всегда имеет корни и последствия».
«Важно понимать, что насилие присутствует в нашей жизни всегда и везде. На работу вы бы тоже хотели не ходить, правда ведь? Но кушать хочется. И вы идете. Через силу. Испытывая то самое психологическое насилие, — говорит сексолог Юрий Прокопенко. — Так уж случилось, что на насилии построен весь мир (причем не только человеческий, возьмите естественный отбор). И если подходить к проблеме совсем безэмоционально, то можно смело сказать, что весь пубертат, весь возраст полового созревания и становления личности проходит под гнетом психологического насилия.
При этом психологическое насилие может восприниматься даже с восторгом. Представьте молодую пару, которая только что вступила в брак. У них медовый месяц, они счастливы, но одновременно идет процесс притирки. А что это такое, как не методичное насилие над собой и над другим человеком? Я привык складывать носки в горку у кровати всю неделю, а ты норовишь стирать каждую пару изо дня в день. И каждый из нас пытается поменять другого человека, давя на него. Получается, что я меняюсь в результате насилия. И чем больше различаются у двух людей позиции, тем выше уровень взаимного психологического насилия.
Более того: чаще всего оба участника процесса обоюдно провоцируют друг друга на насилие. Как правило, провоцирующее поведение свойственно инфантильным или истероидным личностям. Своими провокациями они хотят обратить на себя внимание, как маленькие дети — непослушанием. Но потакание провокациям — это в каком-то смысле тоже агрессия. Ну например: «Я вынужден был ударить ее сковородкой, потому что она не давала мне спать своими разговорами в три часа ночи. — А вы? Почему вы продолжали болтать? — Я не думала, что он хочет спать, он же вставлял реплики. — То есть все-таки реагировал. И кто же кого спровоцировал в итоге?»
«В большинстве случаев психологическое насилие — вовсе не односторонний «троллинг» и «гнобизм», — подтверждает семейный психолог Борис Новодержкин. — Это обоюдная провокация, основанная на манипуляции чувством вины. Он ее бросил, она ему звонит: «Приезжай, я жить без тебя не могу!» — и он приезжает. Когда следующий раз он отказывается приехать, она начинает угрожать ему тем, что перережет себе вены. И он опять приезжает, и так до тех пор, пока она однажды действительно не перережет себе вены, а он не успеет приехать.
Но кто в этой ситуации насильник? По сути, насильниками являются оба. Как только ты соглашаешься на условия шантажиста, ты провоцируешь своей реакцией усиление шантажа. В итоге насильниками оказываются оба. Психологическое насилие вообще вещь крайне парадоксальная, и почти всегда завязанная на чувство вины. Еще пример. Человек чувствует себя виноватым в том, что не смог постоять за себя, и накручивается до тех пор, пока его аутоагрессия не вырвется наружу, причем не всегда адекватно ситуации. Когда он это понимает, он вновь начнет чувствовать себя виноватым, и так по кругу. Поэтому когда видишь, что на тебя давят, лучше просто отходить в сторону».
«В устоявшейся паре психологическое насилие, как правило, проявляет себя в застарелом конфликте, — продолжает Юрий Прокопенко. — То есть одна и та же тема повторяется из раза в раз. При этом поводом может быть что угодно: от политики до вопроса, с тупого или с острого конца разбивать яйцо. Это могут быть все те же носки (скажем, я отстоял свое право складировать их под подушкой всю неделю, но ты все равно тайно крадешь их для регулярной стирки: это нарастающее давление). Все это выливается в семейную дисгармонию, когда люди не могут найти общий язык. Такая ситуация воспринимается обеими сторонами как насилие».
«Насилие — это то, что выходит за рамки диапазона моей приемлемости, — утверждает Прокопенко. — У каждого свои взгляды на жизнь. Кто-то прекрасно относится к папе с мамой, которые лупили его ремнем до 16 лет. Но он и тогда не обращал внимания на то, что с ним делали, и теперь не обращает внимания на то, что сам делает с другими людьми. Другой же уходит в себя или дает острую ответную реакцию, если только предполагает, что его свобода может быть ограничена. Как правило, это все те же истероиды. Таким образом, каждый должен сам решать, нарушены ли рамки его приемлемости. И если эти нарушения происходят регулярно, несмотря на ваши возражения («А что ты хочешь? Конечно, я снова буду так себя вести, если с первого раза ты не понимаешь»), в этом можно усматривать признаки серьезного психологического насилия».
«Сейчас можно часто услышать термин «токсичные отношения». И хотя он не используется в психологической практике, он все же очень выпуклый и объемистый, — говорит Юрий Прокопенко. — С его помощью легко проводить аналогии с отравлением ядом. Смысл в том, что человек всегда знает, когда отравился. Ему плохо. У него болит голова, живот, печень. Он легко может диагностировать свое состояние. Конечно, в психологии все сложнее, но все-таки плохое эмоциональное самочувствие — самый верный признак того, что над человеком совершается насилие.
Когда я ощущаю себя под прицелом, когда мне неприятно, что меня вынуждают что-то делать, от чего-то отказываться, когда мне прививают несвойственное поведение, взгляды на жизнь, мораль, когда все это идет вразрез с моей натурой, я начинаю испытывать вполне очевидные недомогания. Я ощущаю себя в состоянии острого или хронического стресса. Мое состояние может даже дойти до невроза, клинической депрессии, даже до самоубийства».
«Все мы понимаем, что физическое насилие оценить можно — даже его степени (побои, увечья средней и тяжкой степени и тому подобное). Все это материально, на виду и четко прописано в Уголовном Кодексе. Очевидно, что с психологическим насилием подобных критериев нет и быть не может. Человек сам должен оценивать, подвергается ли он психологическому насилию. Для этого он должен задать себе ряд вопросов. Насколько ему комфортно в отношениях? Насколько он чувствует себя состоявшимся? Насколько ощущает, что реализует или не реализует себя в них? Возможно, не стоит преувеличивать масштаб бедствия? И самое главное: считает ли он, что его личность была повреждена в результате тех или иных отношений и психологического давления?
Допустим: раньше я смотрел на девушек светло и влюбленно, а теперь я знаю, что все они стервы, мне хочется причинить им вред, и это изменение произошло за время и в результате трех лет женитьбы. Если личность повреждена — имеет место насилие. Другое дело, что не каждый человек без помощи специалиста может дать себе такую оценку. А в большинстве случаев люди попросту об этом не задумываются».
Работать с психологическим насилием можно двумя путями: либо менять саму ситуацию, либо менять оценку ситуации. Либо менять взаимоотношения, либо менять отношение жертвы к насилию. И тут уже нужна серьезная и долгая работа с парой, с комплексами как жертвы, так и насильника. А это уже совсем другая история.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»