Заботящаяся

Наталья Евгеньевна улыбается. Она опаздывает на занятие патронажной школы «Внимание и забота». Холл пустеет, все торопятся узнать, как «привлечь клиентов и выстроить работу в социальных сетях», и мы остаемся одни: я, Наталья Евгеньевна и тени людей, которых она проводила.

Бабушка

У бабушки был сварливый характер. Поэтому она жила одна, правда, в коммунальной квартире, в Смоленске. Вся наша семья проживала в Татарстане, виделись мы из-за расстояний редко. Но, когда у бабушки случился рак, оставлять ее один на один с болезнью мы не решились. Собрали семейный совет. У меня только родился сын, а дочери было всего три года. Я очертя голову бросилась в Смоленск с грудным ребенком, дочь оставила с мамой и папой в Набережных Челнах. Почему-то я тогда решила, что смогу выходить бабушку без помощи родных. Бабушка была слабенькая, почти не вставала с постели. Я приехала и первым делом отмыла все: дом, одежду, постельное белье, бабушку. Ванной там не было, и, когда она окрепла, я мыла ее в тазу на кухне, ставила ее в тазик и обмывала все тело. Это был первый мой опыт ухода за болеющим человеком. От страха и стресса у меня испортилось молоко, сын перестал принимать грудь. Пришлось договариваться с местной молочной кухней, выкармливать и его, и бабушку.

Бабушка чуть окрепла, смогла сама вставать, делать простые привычные дела по дому, а сына я едва не потеряла. И потеряла бы, если бы мои родители не включились и не помогли довыходить бабушку. Мне повезло, сын выжил. И сейчас уже сам стал отцом.

Папа

Папа был большим партийным начальником. Работал на автозаводе концерна «КамАЗ» в Татарстане. Он прожил большую, бурную, интересную жизнь, был большим весельчаком и большим красавцем — от него я унаследовала замечательные кудри, ужасно их люблю. Его инсульт выбил почву из-под ног у всей семьи и стал трагедией в первую очередь для него самого. Мы с мамой видели, как он страдает от беспомощности и стыда за свою немощь. Стыд оборачивался злобой на жизнь, на нас.

Скорая, приехавшая по вызову, сразу же отвезла отца в больницу, его положили в стационар обычной городской больницы. У мамы в его палате даже не было места для отдыха, она оставалась там ночевать нелегально — на полу, на матрасе, у его кровати, лишь бы быть с ним. Когда я впервые навестила его, то заметила, что каждый раз, когда ему нужно было внимание мамы, он стучал костяшками сохранившей подвижность руки по розетке в стене. Звук был громкий, неприятный и злой. Когда я увидела это, стало страшно обидно и за маму, и за отца. Я прикрикнула на него: «Ты чего там выстукиваешь? Азбуку Морзе освоил для женской палаты? Приглядел себе дамочку? На свиданку вызываешь? Ай-ай-ай…» Папа рассмеялся, мама рассмеялась. Всем стало легче. Ненадолго.

Папа прожил всего два месяца. Его состояние ухудшалось, он лежал без движения, не хотел общаться ни с кем. Чтобы хоть как-то отвлечь его от тишины и тяжелых мыслей, я распечатала на листе азбуку и сделала ему из фанеры самодельный планшет. Рукой, которая до последнего сохраняла возможность двигаться, он выстукивал пальцами буквы, мы с мамой складывали из них слова.

— П. И. Т. Ь.

— В. Ы. К. Л. Ю. Ч. И. С. В. Е. Т.

— П. Р. О. В. Е. Т. Р. И. К. О. М. Н. А. Т. У.

— С. П. А. С. И. Б. О.

Когда получалось составить целое предложение, мы аплодировали отцу, а он лежал довольный — его понимали. Я давала ему задания: «Не смотри ты в потолок целый день. Смотри на выключатель. Сосредоточься и думай: какой он формы? Как меняет цвет утром и вечером? Сколько раз мы на него нажимаем?» У папы был очень сосредоточенный взгляд — цель на день была поставлена. Так он наблюдал за предметами до самой смерти. Очень старался не расстроить меня.

Сестра

Моя младшая сестра шесть лет боролась с онкологией. Пережила ампутацию груди. За ней я тоже ухаживала — всего два дня, ее последние два дня. Сестра уходила, ей наняли профессиональную сиделку, но я приехала, чтобы рядом был близкий человек. Другая наша сестра не доехала — из-за стресса у нее случилось внутреннее кровотечение, ей пришлось себя саму с того света вытаскивать. Так мы с сестрой и сиделкой остались втроем.

Это был сложный, но нужный мне опыт. Я обмывала тело сестры после дефекации, массировала ей ноги и спину, чтобы не появились пролежни. Мне очень помогло, что сиделка учила меня, как правильно все делать. И сестре, наверное, это помогло. Я хочу в это верить.

Я

Накануне пятидесяти лет у меня нашли онкологию. Ежегодный медосмотр для работы, обычная процедура диспансеризации. Гинеколог на приеме честно призналась, что заподозрила миому матки: «У вас есть кто-то дома? Вам нужно собрать вещи и срочно ложиться в больницу».

В стационаре врачи меня успокоили, сказав, что опухоль может быть и доброкачественной. И сдуру вместо всех обследований я уехала на юг.

Из-за солнца опухоль разрослась, уже потом врачи сказали, что к морю летом за загаром уезжать было категорически запрещено. Когда я вернулась, выход был только один: срочная операция, а за ней курс химии.

Не знаю, как я это пережила. Первое, что помню после отошедшего наркоза, — слепая долгая боль. Боль не на минуты и не на часы — на дни. Первые несколько суток со мной была дочь, это очень помогало. Делать любые движения было тяжело, ходить приходилось, держась за стенку, от живота шли трубки катетеров.

Через десять дней, когда пришли результаты биопсии, хирург зашел к нам в палату, отпустил нескольких человек домой, а мне сказал: «Вы остаетесь». Это означало, что опухоль злокачественная.

Начались долгие шесть курсов химиотерапии. В кровь часами загоняли литры препаратов, после них шла бесконечная мучительная рвота.

В какой-то момент я стала сплошным очагом боли и страха смерти, которую каждый день видишь слишком близко. И как же нужен тогда добрый человек рядом, который подержит твою руку, погладит, как мама в детстве, по головке, подберет нужные слова, от которых страхи разбегутся, почитает вслух добрую книжку. Но у меня не было такого человека. Даже в роддоме, за много лет до этого, когда у меня были сильные схватки, я просила акушерку присесть рядом, подержать меня за руку, а получала отказ.

После всех химий мне выдали группу инвалидности без права работать. Это меня надломило. Исчезли цели, перспективы, я казалась себе выброшенной из жизни. Потом села и твердо решила: если умру от рецидива, хочу быть похороненной в Москве. Мы собрали с мужем чемоданы и, вопреки всему, в пятьдесят лет поехали покорять столицу.

***

И вот Наталья Евгеньевна в Москве, городе плакатного «активного долголетия». Здесь она танцует, рисует, ходит на курсы мемуаристики в Высшую школу экономики, участвует в показах мод, а после пандемии всерьез решила учиться патронажу в школе «Внимание и забота». Она приезжает на занятия несколько раз в месяц, выпивает чашечку кофе, идет отрабатывать навыки ухода за лежачими пациентами — как лучше перемещать, кормить, общаться. А еще заочно участвует в вебинарах школы. Ее собственный опыт и опыт с близкими помогает лучше понимать материал.

«Я всю жизнь наблюдаю за болеющими близкими. И знаете, процедурам по уходу обучиться можно, это несложно и не так трудозатратно. Но вот заботе, самой заботе — ласковым словам, участию, сопереживанию — обучиться ведь намного сложнее. Патронаж у нас — это про пеленки, чистые простыни и прием пищи по часам. А поговорить? С кем? Вот со мной и можно», — улыбается она.

Она готовится вновь провожать кого-то, родного или нет — неважно. Она будет рядом, она сделает все, что нужно, а потом возьмет за руку. Любого человека как своего.

Школа патронажного ухода «Внимание и забота» существует благодаря вашим пожертвованиям. Поддержите проект, чтобы Наталья Евгеньевна и дальше продолжала учиться.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!