«Мамочка, мы 20 лет не виделись, что же ты хочешь?»

Пятилетняя Эльмира смотрит через решетку. Через небольшое расстояние — еще одна решетка, чтобы точно не получилось ничего передать. Эльмиру держит на руках бабушка. 

Из здания тюрьмы выходит женщина, и Эльмира кричит: «Мамочка!». Оказывается, это не мама. Эльмира обхватывает бабушку за шею, кладет плечо на голову и горько плачет. «Пустите меня к мамочке!». Потом мама все-таки выходит, но саму короткую встречу — как и многое другое — Эльмира уже не помнит.

Сарра и Дончик

Эльмира родилась в Москве в 1932 году в семье Даниила Иосифовича и Сарры Яковлевны Дзенциол. Семья жила в маленьком одноэтажном доме, расположенном в зеленом дворе, где цвело много сирени и росли фруктовые деревья. 

Родители назвали ее, как и старшую сестру Ленину, советским именем. Эльмира — от сочетания слов «электрификация мира». И это имя она большую часть жизни не любила, представляясь другими именами. Например, в интервью проекта «Мой Гулаг» — Эмилией.

Из раннего детства она запомнила немногое: например, как дедушка ходил гулять с ней по Александро-Невской улице (сейчас улица Александра Невского — прим. ТД) в своей полосатой пижаме, она держала в руках кусок хлеба с сахаром, как подбегали ребята с соседнего двора, и они вместе “играли” этим куском.

Мать Эльмиры ласково называла мужа «Дончик». Он содержал всю семью — и жену с дочками, и родную сестру Клару, и мать. В Москве он работал редактором одной из местных газет. Потом отца по работе направили в город Сталино (сейчас – Донецк), затем всей семьей переехали в Ярославль и поселились в небольшом домике на две семьи. В Ярославле Даниил Иосифович стал директором горторга. 

В новом месте Эльмира тоже нашла друзей. Иногда она надевала свою белую шубку и выбегала гулять с мальчишками во двор: девочка умела драться и росла боевой.

Эльмира, 1935—1936 годыФото: архив Международного Мемориала

Отца арестовали 10 марта 1937 года по обвинению в троцкизме, организации террористической деятельности и ведении вредительской подрывной работы: «изобличается троцкистом, двурушником, нахождение его на свободе может мешать ходу следствия», говорится в архивных данных Музея истории ГУЛАГа. 

Сарре Яковлевне сказали, чтобы она пришла за мужем — и его освободят. Она нарядилась, надела красное пальто, и в этот день ее арестовали и повезли в Казахстан на поезде, в котором обычно возят скотину. Свое наказание она отбывала в Карлаге. 

15 сентября 1937 года Даниила Иосифовича приговорили к высшей мере наказания.

«Кому-то же надо было выгребать эту яму»

Эльмиру и Ленину забрала в Москву сестра отца Клара. Они жили с бабушкой и дедушкой. Когда в школе на 2-й Тверской-Ямской, неподалеку от дома, куда она ходила, начали набирать детей, чтобы вывезти в эвакуацию, Эльмире почему-то очень туда захотелось: «Я хоть и маленькая была, но уже какая-то романтика появилась». Она со слезами уговорила бабушку. 

Ее определили в интернат, а в 1941 году детей эвакуировали в деревню Понусово в Молотовской области (ныне — Пермский край). 

Из Москвы ехали на поезде месяц — там Эльмира спала на мешке с вещами, среди которых была кукла, которую она очень просила у бабушки. Кукла в дороге вся и раздавилась. Во время остановок на железнодорожных станциях воспитатели варили детям кулеш на костре. В пути почти все заразились вшами: «Позавтракаем, и все у себя в белье шуровали», — вспоминала позже Эльмира Данииловна.

Даниил Дзенциол, 1920-е годыФото: архив Международного Мемориала

В Понусово детей расселили в двухэтажном доме. За забором росли кедры, а во дворе дома стояла часовня. Детей водили в лес — там они собирали ягоды и грибы. Грибы солили, из ягод варили кисели. 

В самом доме завелись клопы — так заедали, что Эльмира стягивала на пол ночью матрас. За это и еще пару повинностей, которые она уже не может вспомнить, ее однажды наказали, — отправили выгребать уличный туалет. Она выгребала весь день, но обиды на воспитательниц не держала: «Кому-то же надо было выгребать эту яму». Тем более не все из них были жестокими: например, воспитательнице по фамилии Щукина Эльмира была благодарна всю жизнь. Та как-то услышала, как девочка рассказывает подружке, что ее мама и папа — враги народа, подошла и сказала, что так нехорошо говорить. «Видимо, порядочная была».

В эвакуации девочка окончила второй и третий класс. 

Еще один детский дом

В 1943 году детям объявили, что их вернут в Москву. К Эльмире же подошла воспитательница и сообщила, что ее сдадут в детский дом. Та расплакалась и попросила дать возможность отправить тете в Москве телеграмму, чтобы узнать, примет ли она девочку. 

Чтобы найти деньги на письмо, Эльмира выменяла у подружки положенную ей бутылку растительного масла на деньги. Клара не отвечала, но в конце концов воспитательница ее пожалела и привезла со всеми сначала в Москву, а потом домой к Кларе. Тетя обхватила ее у порога и очень обрадовалась: видимо, телеграмма не успела дойти.

Но дома Эльмира не прожила долго — муж Клары Михаил Петрович настаивал на том, чтобы жена отдала девочку в детский дом неподалеку — на Новой Басманной. И тетя сдалась.

Эльмира Дзенциол, дата неизвестнаФото: архив Международного Мемориала

В период с 1945 по 1948 год — более точную дату Дзенциол позже не могла назвать — из этого детского дома ее перевели в детский дом №1 на станции Правда, в деревне Костино. Там она училась шить, вела подсобное хозяйство, ходила на лыжах. А на втором году ее «такая лень взяла», что ничего больше не хотелось: особенно учиться. И она решила уйти.

«А куда уйти, — рассказывала Дзенциол. — Это только в таком возрасте думаешь, что все можно». Она отправилась на соседнюю станцию, Зеленоградскую, и обратилась в Московский радиоцентр: сказала, что выпускается из детского дома и нужно устроиться на работу с общежитием. 

В радиоцентре согласились ее взять, дали список цехов со специальностями, пообещали общежитие и попросили заполнить анкету. Девушка честно указала, что папа с мамой репрессированы. Но в назначенный для приема день ей сказали, что мест ни в общежитии, ни в цехах нет.

В подъезде, в бараке, под кроватью у цыган

Завхоз детского дома по имени Иосиф успокаивал Эльмиру: пообещал забрать ее жить со своей матерью на Лосиноостровской, пристроить на работу и обеспечить всем необходимым. Все это, конечно, оказалось неправдой.  

«Я жила у его мамы где-то в прихожей, он меня пристроил к какому-то дядьке фруктами торговать. А я торговать не умела, они быстро поняли, что со мной дела иметь нельзя. Я осталась без денег, а мама его мне говорила: “Раз ты у меня живешь, ты мне должна булки белые приносить”», — рассказывала Дзенциол.

Эльмира покинула дом завхоза и его матери и ушла в никуда: сначала ночевала по подъездам, потом в кабинете у начальника в магазине на Лосиноостровском. А потом ее уволили — комиссия обнаружила недостачу, хотя девушка ничего не уносила. 

Тогда ночевки в подъездах продолжились: в одном из них она нашла тамбур, там ложилась на свое зеленое пальто, привязывая один конец вязаного платка к дверной ручке, а другой намотав себе на руку — так она чувствовала, когда дверь открывалась. А потом Эльмира Данииловна попала к цыганам.

Как точно произошло знакомство с цыганами, Дзенциол не помнит. «Наверное, с какой-то цыганкой познакомилась, они и позвали себе. Это [был] не табор, они оседлые цыгане». Когда они ходили гадать, Эльмиру подставляли, чтобы она подходила и говорила: «Ой, спасибо, вы мне нагадали всю правду» — за это ее и кормили. В квартирах цыган было очень много детей — садились и ели из одного котла, спали вповалку на полу одетыми. Эльмира ложилась рядом. Гадать ее не учили, зато научили танцевать цыганочку. Танцы устраивали прямо на площади, были пляски и песни, «весело было ужасно вечерами».

Даниил Дзенциол, 1930-е годыФото: архив Международного Мемориала

Но все же этот период жизни Эльмира Данииловна вспоминала как особенно тяжелый. Когда приходил участковый на Лосиноостровский, цыгане прятали ее под кровать. А затем перевели ее в однокомнатную квартиру с другой цыганской семьей — там тоже все спали вповалку, и взрослый сын хозяев лез ночью к Эльмире. Но боевая девушка поднимала шум. 

При этом Дзенциол полностью обстирывала семью: собирала из под кроватей испачканное детскими фекалиями белье, отводила в поликлинику детей, у которых из-за плохой гигиены на теле открывались язвы. 

И оставалась жить с цыганами — идти ей больше было некуда. С бабушкой и Кларой отношения были тяжелые. Однажды, еще будучи в детском доме на Басманной, Эльмира собрала картошки, завязав у горла старое платье и набив его до отказа, и повезла сестре Лене в Москву. А та сказала: «Что же я, одну картошку буду есть?» Эльмире стало ужасно обидно. А бабушка и вовсе злилась, когда она приезжала: «она никого не любила».

Покинуть цыган Дзенциол помог муж маминой сестры — Саша. Он попросил родственника в Москве, чтобы тот взял девушку на работу в строительстве. Эльмира обратилась в одно из министерств на улице Кирова (сейчас улица Мясницкая), где объяснила, что уже должна выйти на работу, но нет паспорта и прописки. И ей дали разрешение на прописку в общежитии строительной организации.

Дзенциол поселили в бараке начальника строительства Животовского — там был его кабинет и предбанник. Помещение было отделено дверью, и ее можно было запирать на ночь. 

Однажды вечером к Эльмире пришел незнакомый мужчина и потребовал встречи с начальником. Она ответила, что того на месте нет. Тогда мужчина спросил: «Вы Данииловна?» — и на утвердительный ответ сообщил, что знал ее отца. Кто это был, Дзенциол так и не узнала. Это была единственная встреча с человеком, который был знаком с ее папой.

На стройке 19-летняя Эльмира таскала кирпичи и носила раствор. Комнату в бараке делила с еще одной женщиной — им было комфортно и хорошо. Но вскоре Животовский начал к ней приставать: как-то выпроводил соседку (послал в магазин, попросив принести вина) и стал рвать платье на Эльмире. 

Тогда девушка написала письмо мужу сестры, и ее вскоре перевели в другой общежитие — при Братцевской птицефабрике. Там уже она работала пометчицей: чистила помет, который перерабатывали на добавки для птиц.

Сарра Дзенциол после освобождения. Кинель-Черкассы, 1953 годФото: архив Международного Мемориала

Все это время в московском доме семьи Эльмиры оставались бабушка с Лениной, а во второй комнате жили муж с женой, которые после войны ремонтировали жилье. 

В начале 50-ых годов Ленина подала в суд на разделение площади с бабушкой и забрала комнату — мужу с женой осталось помещение отделанного сарая. Младшую сестру она прописала к себе, а сама уехала во Владимир.

Эльмира ушла с птицефабрики — сначала устроилась на швейную фабрику «Красная Оборона», но ничего не получалось, тогда она стала газировщицей — наливала сладкие сиропные напитки в будках. 

Следующую работу девушка получила благодаря своей отзывчивости. Как-то Эльмира заметила женщину, которая шла по улице и сшибала заборы — она была очень пьяна. Новую знакомую звали Тамара. Дзенциол забрала ее домой, а потом пошла к ее матери, — объяснить, что дочка не пропала, и она о ней заботится. Мать — начальница Московского городского управления сберегательных касс — забрала дочь вечером, но Тамара продолжила регулярно заходить к Эльмире. Так они и подружились. Позже мать Тамары устроила в сберкассу и Эльмиру — ее сразу взяли кассиром, вскоре повысили до старшего кассира, а потом сделали заведующей сберкассы у Сокола. 

Жизнь с бабушкой Эльмире давалась нелегко — когда дома собиралась молодежь, бабушка устраивала скандалы. Девушки и парни в гостях у Дзенциол веселились, выпрашивали у нее станцевать цыганочку — а она и танцевала. «У бабушки ходуном ходило все. Она прямо чуть не проклинала меня. Иногда выходила из двери во двор, кричала, обзывала меня какими-то словами», — сетовала позже Эльмира. 

Когда бабушка умирала, она просила у внучки за это прощения. Эльмира горько плакала. Вскоре умерла и тетя Клара — ее сбила машина скорой помощи. Клара прощения не просила, но жалела, что сдала племянницу в детский дом. «Она видела, какая моя судьба была — подзаборная», — рассуждала Дзенциол.

«Совершенно чужая»

Мать Эльмиры, Сарру Яковлевну, освободили в 1945 году — но не отпустили сразу. Еще год она работала недалеко от лагеря в лазарете за вольнонаемных. Потом ей позволили уезжать — но на паспорте поставили метку «-39». Это означало, что она не имела права заезжать в крупные города.

Сарра Яковлевна долго не могла найти себе места. Вскоре после освобождения она все же приехала ненадолго в Москву. Эльмира тогда была в детском доме — но там ей сообщили о возвращении матери и отпустили домой. «Подхожу к дому и думаю — как же я с ней встречусь? Я ее не помню, не знаю».

Эльмира вошла в дом, мать сидела на диване, она подошла и села рядом. «Она меня стала обнимать и целовать, а я как каменная сидела. Совершенно чужая она… Я только плакала и все. Не было у меня порыва ее обнять, совершенно была окаменевшая», — рассказывала позже Дзенциол. Очень скоро у дома оказался участковый — он потребовал документы матери и та показала билеты на поезд, уверяя, что скоро уедет. Эльмира была уверена, что о приезде матери ему тут же сообщили соседи.

Сарра Дзенциол. Москва, 1960-е годыФото: архив Международного Мемориала

Сарра Яковлевна уехала к сестре Ане в Куйбышев. Там ей жить тоже было нельзя, поэтому днем Аня прятала сестру за занавеской, в шкафу или под кроватью, а ночью выводила на прогулку. Потом Сарру приняли жить в село Кинель-Черкасы, и там она несколько лет работала почтальоном.

В 1956-м, когда «начался шум насчет реабилитации», Эльмира Данииловна пошла хлопотать за мать в прокуратуру — стояла в огромных очередях. Ей выдали справку о реабилитации, и она сразу спросила: «А папу?». Но ей сказали, что папы в живых нет все равно. Об этом Эльмира узнала впервые. «Из детского дома еще я письмо Сталину писала: «Дорогой Иосиф Виссарионович, скажите, где папа?» Мне тогда ответ пришел, что ему дали 10 лет без права переписки», — вспоминала Дзенциол.

Эльмира забрала маму, и им с Лениной на троих дали квартиру около Речного Вокзала. Было много конфликтов: когда маме что-то не нравилось, она ругалась и делала замечания, а дочери «говорили ей гадости в ответ». Иногда Сарра Яковлевна брала свою телогрейку и говорила: «Я сейчас уйду, я вам не нужна». А Эльмира отвечала ей: «Мамочка, мы 20 лет не виделись, что же ты хочешь. Надо притираться». Когда Эльмира гуляла с парнем во дворе до утра, мать выходила и кричала: «Элла, домой!» Дочь не слушала и продолжала гулять, а когда вернулась домой — дверь уже была на крючке. Открыв, Сарра Яковлевна ударила Эльмиру по лицу. «А я ей и вылепила — что ты меня бьешь, ты же меня не воспитывала! Первое время было — жуть. Мы же посторонние совершенно люди», — сетовала Дзенциол. 

«Как это — о душе?»

Эльмира Данииловна была замужем 17 лет. Вскоре после того, как умер ее муж Боря, соседка Наташа встретила ее у дома и спросила: «А вы о душе-то своей подумали?» «А даже спросила ее: как это — о душе? — пересказывала Дзенциол. — Она мне и объяснила, что надо в храм пойти, причаститься. Я ей говорю: купи мне Евангелие. Она купила, я стала читать — а у меня ничего не получается. Ничего не понимаю».

Даниил Дзенциол с женой и дочерью Эльмирой. Ярославль, до ареста, 1936 год

Потом Наташа позвала ее в храм, Эльмира стала посещать занятия с батюшкой — нужно было пройти четыре занятия, чтобы креститься. Она успела только на второе, но ей очень хотелось успеть креститься на Марию Египетскую после знакомства с ее житием — именно эта святая была ей близка.

«Юношество у нее было жуткое, конечно, — поясняла Дзенциол. — Развратная девица, даже по дороге на поклонение к кресту пыталась людей соблазнять, которые шли. А когда в храм пришли, не могла переступить порог, не пускала какая-то сила. Она стояла в притворе, там висела икона Божьей Матери на стене. Она к ней обратилась: “Я буду все делать, что ты скажешь, только помоги мне пойти ко кресту поклониться”. И прошла».

Батюшка послушал Эльмиру и сказал: «Покрестим». В крещении она стала Марией.

*****

Вернуться в Москву получилось далеко не у всех детях ГУЛАГа — многие из них уже 70 лет ждут возможности вернуться домой. Дожидаются немногие — и с каждым годом их становится все меньше. В Госдуме готовится второе чтение правительственного законопроекта о внесении изменения в статью 13 закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий»: по нему жертвы репрессий попадут в очередь на жилье длиной 25-30 лет. То есть так никогда и не смогут вернуться домой.

Группа депутатов и сенаторов предложила поправки к законопроекту, по которым жертвы репрессий получат федеральные выплаты на жилье в течение года. Но эти поправки до сих пор не рассмотрены. Чтобы повысить шансы принятия поправок, вы можете подписать петицию, написать письмо через электронную приемную Государственной думы или отправить такое письмо почтой. Полную инструкцию, а также необходимый текст письма можно найти в посте адвоката Григория Вайпана. 

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!