«ЛГБТ-прайды — необходимая России духовная скрепа»

В июне начинается не только лето, но и «Месяц гордости» (Pride Month): представители ЛГБТ+сообщества собираются по всему миру, отмечая свободу и гордость быть собой. В России прайды проводятся в дикой нервозности и опасности. Это не похоже ни на праздник, ни даже на «Стоунволлские бунты» в США, положившие начало нашей борьбе за права.

Борис КонаковФото: из личного архива

Мы не успели выдохнуть после советского уголовного преследования гомосексуалов и понять, что нам нужно. Мы, как и все постсоветские люди, жадно глотали свободу и возможности 90-х, наслаждались «сытыми» нулевыми и упустили момент, когда гомофобия стала национальной идеей.

За эти 20 лет выросло мое поколение, для которого отсутствия статьи за «мужеложество» мало, однако протестный потенциал большинства из нас подавлен опасностью преследования уже даже за лайки и репосты. Мы вынуждены по большей части мириться или высмеивать клише о «развращающих гей-парадах» и «загнивающем Западе», терпеливо объясняя вам, почему нам важно «выпячивать».

Но обо всем по порядку.

Откуда взялось название и почему в июне? 

Название «Месяц гордости» придумано бисексуальной активисткой из Нью-Йорка Брендой Говард. Ее называли «Матерью Гордости» за организацию первого прайда после «Стоунволлского бунта» в июне 1969 года. Радужный флаг придуман и выполнен в 1978 году художником и дизайнером Гилбертом Бейкером по заказу Харви Милка — члена городского наблюдательного совета Сан-Франциско и первого открытого гея на руководящей должности в США.

Бейкер не копировал радугу досконально (в «традиционной» радуге — семь цветов, а не шесть, как на флаге), но вдохновлялся ей, выражая идею, что внутри сообщества все люди разные. И сейчас есть несколько версий флага, где в том числе есть полоска радуги, посвященная движению Black Lives Matter, и отметка в память о наших ребятах, погибших от пандемии СПИДа.

Что такое «Стоунволлский бунт»? Почему он произошел?

27 июня 1969 года в нью-йоркский гей-бар «Стоунволл-Инн» ворвалась полиция. По тогдашним законам геям нельзя было отпускать спиртное: они считались лицами, нарушающими общественный порядок. Фактически единственное популярное и крупное место в городе, куда попадали исключительно по рекомендации и где люди могли побыть собой, раз в месяц подвергалось плановому рейду. Полиция выбирала будний день, предупреждала владельцев (которые, кстати, не были гомосексуалами и представляли один из местных мафиозных кланов) и наносила визит. Люди переставали обниматься, готовили документы, бармены прятали алкоголь. Полицейские кого-то избивали, брали взятку, уезжали.

Однако в этот день их не ждали. Как вспоминают очевидцы, кто-то из посетителей решил, что полиции мало денег, трансперсоны устали от унизительного осмотра на определение биологического пола (если одежда не соответствовала, их задерживали), наконец, всех вымотал полицейский произвол. Среди посетителей оказалось много тех, кому, в отличие от скрывавшихся высокопоставленных геев, было нечего терять: молодые бездомные геи, травести или, к примеру, транс-персоны Марша Пи Джонсон и Сильвия Ривера, вовлеченные в проституцию. Эти героические женщины жили до самой смерти в трущобах Нью-Йорка, несмотря на мировую славу после того, как они в числе многих возглавили сопротивление полицейскому насилию.

«После стольких лет унижений это одновременно пришло в голову всем, кто оказался в ту ночь в том самом месте, и это не являлось организованным протестом… Там находились разные люди, но всех объединяло нежелание мириться с полицейским беспределом. Мы попытались вернуть себе свободу. Мы стали требовать свободу. И мы больше не собирались прятаться в ночи. Как будто что-то витало в воздухе. Это был дух свободы. И мы поняли, что мы станем бороться за нее. И мы не собирались отступать», — вспоминал  активист Майкл Фейдер. Кто-то в толпе крикнул: «Gay power!» — и началось.

Газета общества Mattachine Society, защищавшего права геев с 1950-х годов, писала, что напряжение в сообществе обострилось так, что любые репрессии могли вызвать взрыв. Послевоенная «охота на ведьм» сенатора Джозефа Маккарти против коммунистов переросла в гонения на все «антиамериканское», в том числе ЛГБТ-персон. Заместитель госсекретаря США Джеймс Уэбб заявил, что мы менее устойчивы эмоционально, чем «обычные люди», поэтому мы — патология.

Были созданы списки гомосексуалов и их окружения, а также подозреваемых в «гомосексуализме». В законодательствах 22 штатов любого гея или лесбиянку могли отправить на принудительное лечение, а кое-где кастрировать или стерилизовать.

Почему это стало важным в борьбе за права ЛГБТ? 

Геи, лесбиянки, бисексуалы и транс-персоны стали создавать правозащитные организации, активистские медиа. В 1970 году по всей Америке прошли первые прайды. Уже в 1972 году мы праздновали первую победу — Американская ассоциация психиатров исключила «гомосексуализм» (тогда термин официально считался корректным, потому что ВОЗ исключила гомосексуальность из списка заболеваний лишь в 1993 году) из официального перечня психических расстройств.

«Гей-парады», которыми называют прайды, — это укоренившийся миф «благодаря» андроцентричности общества — взгляда на мир с мужской точки зрения и выдачи мужских нормативных представлений за единые социальные нормы и жизненные модели. Но прайды дают видимость разным людям.

Почему ЛГБТ-прайды возможны в современной России?

Праздник гордости — естественная реакция на трагедию, а российское общество намного толерантнее и эмпатичнее, чем внушает госпропаганда.

Любые карнавалы (carrus navalis — ритуальная повозка с идолами плодородия) — про единение Жизни и Смерти. Сатурналии в честь бога плодородия Сатурна в Древнем Риме — это изобилие напитков, еды, секса. Подобные праздники уравнивали людей. На нем выбирали «короля», и им мог стать кто угодно. Но в конце он должен был погибнуть. Считалось, что это почетно. Его приветствовали прохожие в масках «мертвых», скрывающих Настоящее и Прошлое, уравновешивающих яркие «жизненные» костюмы.

Позже карнавалы в Европе или колонизированной Бразилии ознаменовывали начало Великого поста перед Пасхой — воскрешением. Они допустимы, потому что исторически вписаны в «традиционные ценности».

Термин «карнавализация» введен литературоведом Михаилом Бахтиным: это результат воздействия традиций средневекового карнавала на культуру и мышление Нового времени. Концепция Бахтина разработана тогда, когда не было прайдов, аббревиатуры ЛГБТ, слов «гей», «лесбиянка» или «гомофобия». Однако она четко «ложится» на смысл прайдов как политического, культурного и даже в некоторой степени религиозного явления.

Карнавальное, по Бахтину, противостоит трагическому и эпическому. Когда художественное или жизненное явление (борьба ЛГБТ за свои права) карнавализируется, оно становится современным. Признак карнавала (прайда) — это отражение конечности и незавершенности всего сущего, смесь пародии, развенчания (например, общественных стереотипов) и потенциала обновления (мира без насилия).

Это веселая относительность происходящего, несоответствие между внешним и внутренним (пресловутые «мужики в юбках»), условиями и условностями настоящего и предчувствие возможного иного миропорядка, таящегося за фасадом вещей, ролей, поведений и языка. Когда мы весело «выпячиваем» себя, мы уже сейчас празднуем то, что в условном «завтра» нас перестанут за это бить.

Мы высмеиваем стереотипы с помощью пародии, гротескных образов, что созвучно советскому атеизму. И, на мой взгляд, именно это неосознанно пугает гомофобно настроенную часть российского общества.

Прайды в нынешнем российском контексте намеренно могут противопоставляться официальным праздникам и системе власти. Все официальное — устаревшее, отжившее, несущее неправду и насилие, а все карнавальное — новое, живое и свободное. Однако вот цитата лингвиста, филолога и культуролога Владимира Топорова, отмечающего, что карнавал не разрушает, а созидает.

«Для мифопоэтической эпохи любой мирской праздник соотнесен с сакральными ценностями коллектива, с его сакральной историей или с прецедентом, который может подвергаться сакрализации, — пишет ученый. — Главный праздник начинается в ситуации, связанной с напряженным ожиданием катастрофы мира. Психотерапевтическая функция ритуала и сопутствующего ему праздничного действа — в снятии этого напряжения, вовлечении участников ритуала и праздника в созидание нового мира, в проверку его связей и смыслов».

Любой праздник — это сложный и многомерный феномен, имеющий культурный и социальный смысл, экзистенциальное, метафизическое измерение. Он укоренен не только в индивидуальном, личностном бытии, но и в бытии социальном и сакральном. Праздник открывает человеку бытие личности, человеческой и божественной, возможность их встречи и совместного, согласного бытия в вечности.

«Итак, если ты будешь праздновать праздники, как я тебе изобразил, и будешь причащаться Божественных Таин, как я тебе указал, то вся жизнь твоя будет одно непрерывное празднество, одна непрестающая Пасха, — прехождение от видимого к невидимому, туда, где престанут все образы, сени [знаки] и символы празднеств, бывающих в настоящей жизни, и где вечно чистые вечно имеют наслаждаться чистейшею жертвою, Христом Господом, в Боге Отце и единосущном Духе, всегда созерцая Его и видимы бывая Им, сопребывая и соцарствуя с Ним, — выше и блаженнее чего ничего нет в Царствии Его» (преподобный Симеон Новый Богослов).

Почему ЛГБТ-прайды нужны современной России?

Прайды необходимы, пока в мире меня могут посадить, убить, не взять на работу или уволить за гомосексуальность, пока происходят коррекционные изнасилования лесбиянок, пока транс-персоны занимаются проституцией, потому что не могут поменять документы, пока некоторые психиатры считают, что меня можно вылечить, пока представители конфессий называют меня «грехом», пока я низведен в России до термина «пропаганда» .

Поэтому и нет «гетеро-парадов»: вам не нужно праздновать то, что вы выжили. Ваша ориентация социально одобряема и по умолчанию примеряется на всех .

Представьте себя на моем месте. Когда я выхожу в 2013 году на Марсово поле поддержать своих и в меня летит камень из руки православного батюшки, с которым мы верим в одного Бога. Когда я еду в соседнюю страну на прайд, отвечаю на приветствия и улыбки, но чувствую себя диссидентом. Затем приезжаю, иду на Дворцовую к товарищам и вот уже, словно щенок, схвачен за шкирку и закинут в автозак. И мне крупно повезло, что я живу открыто. Кто-то не может себе позволить это всю жизнь .

Попробуйте представить, как это — десятки лет играть по вашим правилам?

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!