Чеченская война отняла у Инны Айрапетян отца и брата. Ее саму едва не расстреляли, после чего она пятнадцать лет своей жизни положила на то, чтобы на Кавказе стало меньше насилия. Но говорить о работе Инна почти не может, потому что это опасно
«Мама не переживет»
В 2001 году 27-летняя Инна Айрапетян приехала в Чечню из Ингушетии, где работала в палаточном лагере для беженцев, — привезла на рынок в Грозный важные документы, но передать не успела: раздался взрыв, а за ним стрельба. Официально вторая чеченская война была закончена, но вооруженные нападения и теракты все еще случались.
На рынке в тот момент было много людей. Они закричали, попадали на землю. Мужчина, которому Инна должна была отдать бумаги, повалил ее на асфальт, прикрыв собой.
«Мы лежали, не понимая, что происходит, — вспоминает Инна. — Солдаты открыли огонь вкруговую: подумали — нападение. Было очень страшно».
Когда стрельба стихла и люди начали подниматься с земли, военные отвели всех к стене, которая отделяла рынок от жилых домов. Голова у Инны гудела, руки тряслись, одежда была в грязи.
«Военные кричали: “Выворачивайте карманы, снимайте верхнюю одежду!” Мужчина, который меня прикрыл, был мертв. На земле лежала его оторванная рука. На нас направили оружие и дали очередь».
В первую чеченскую у Инны убили отца и брата. За несколько секунд до залпа Инна подумала: «Бедная мама! Сейчас ей еще и меня привезут. Она этого не переживет».
«Одна женщина упала на колени: “Пожалуйста, не убивайте, у меня дети!” К нам подошел мужчина, наверное офицер, и спросил, кого мы видели, кто здесь был. Люди вышли из оцепенения, начали что-то говорить. Из нашей толпы выбрали мужчин и увезли. Я не знаю, что с ними стало».
Армянка в Чечне
Инна Айрапетян — армянка, но большую часть жизни прожила в Чечне. Ее отец родился в Нагорном Карабахе, семья перебралась в Чеченскую республику еще до ее рождения. Инна росла в поселке Войкова в Грозном, в то время там жили чеченцы, ингуши, русские, армяне, евреи, кумыки, дагестанцы, аварцы.
Архивное фото. Инна с мамойФото: Дарья Асланян для ТД
«Я выросла счастливым человеком в многонациональной среде. Было все — и хорошее, и плохое, но оно было добрым. Мы знали, кто есть кто. И это способствовало еще большей дружбе. В детстве я была пухленькая, активная, разговорчивая. Соседские взрослые парни меня любили. У меня на лбу большая родинка, они спрашивали: “Инна, ты индианка?” А я говорила: “Да нет же, я амрянка!” И они: “Амрянка? А это что за национальность?” И я рассказывала о нашей семье все, что знала со слов отца».
Инна никогда не была в Карабахе, но отец, Ким Айрапетян, смог передать детям любовь к этой земле.
«Папа так красиво рассказывал про то, какой у нас там сад! Однажды принес с рынка обалденные груши. Я сказала: “Какие вкусные!” А он: “Представь, у тебя там, дома, в десять раз лучше на вкус груши!” Ну как мне было не полюбить родину, которую я не знала?»
Самое дорогое в доме
Никто из родных, кроме матери, не хотел появления Инны на свет. Мать Инны родила двоих сыновей, и родственники отговаривали ее от третьего ребенка. Но когда Инна родилась, отец ее полюбил. Его любовь Инна ощущала всю жизнь, хотя быть заботливым отцом Киму было непросто. Вскоре после рождения дочери Ким Айрапетян потерял возможность нормально зарабатывать. Прежде он трудился в Казахстане на стройках и там, по словам Инны, «столкнулся с большой несправедливостью»: его предали друзья, избили и выбросили с восьмого этажа. Он получил черепно-мозговую травму и множество переломов, но выжил.
«Когда папу привезли домой, он был весь перебинтован, только щелочки прорезаны для глаз и носа. Работать в строительстве он больше не мог. Из-за полученных травм он потерял возможность трудиться в коллективе и занялся строительством нашего дома. Дом стал главным делом его жизни».
Родители Инны не смогли получить образование и очень хотели дать его детям. Инна ходила в музыкальную и художественную школы, танцевальный кружок, на курсы кройки и шитья, в театральную студию… Родители отдавали последние деньги, лишь бы у детей были краски, карандаши, пластилин, чтобы они развивались и получали знания.
«Мы жили небогато, но не бедствовали. А самым дорогим в доме было мамино настроение. Она всегда хотела нам праздника. Словно жила только для того, чтобы доставлять нам радость. Как бы тяжело ни было, улыбалась. И всегда говорила мне: “Ничего. У тебя все будет, что ты хочешь”.
Помню, как средний брат мечтал о сером плаще. Мама сказала: “Я тебе куплю”. Плащ был дорогой, но она как-то умудрилась сдержать обещание. Лишь когда подросла, я узнала, что мама работала на четырех работах. Поваром, помощником повара, прачкой, еще брала ночные дежурства и подрабатывала дворником в соседнем садике».
Мама не хотела, чтобы ее дети в будущем так же тяжело трудились, поэтому всегда говорила: «Вы должны получить образование, должны стараться стать хорошими людьми».
Любимое воспоминание Инны из детства — как мама приносила домой красивую новогоднюю елку. Родители не могли ее купить, но мама придумала просить ее у заведующей детским садиком. Елка стояла там до 31 декабря, а потом была не нужна. «Пока мы спали, родители наряжали елку. Она получалась такая, что даже соседи приходили посмотреть. И я так гордилась! Мама пекла специальный новогодний пирог с абрикосовым повидлом, готовила все самое вкусное. Этот праздник давал мне ощущение любви, заботы, теплой семьи. Он давал мне ресурс».
Больше всего на свете Инна любила елочные игрушки — отец привез из Казахстана целую коробку. Она с ними разговаривала как с друзьями. А еще любила засыпать, глядя на огни гирлянд. Инна спала в одной комнате с мамой и елкой, и, когда все ложились, мама говорила отцу: «Выключи уже эту елку». А отец отвечал: «Нет, пускай она смотрит». Ким ждал, когда дочка заснет, и только тогда выключал гирлянду и уходил спать в свою комнату.
Счастливое время закончилось в один миг, как будто гирлянду выдернули из розетки.
Скоро будет война
Инне было двадцать, она училась в университете на третьем курсе биолого-химического факультета. Мама тогда лежала в больнице, и после учебы Инна, как обычно, поехала ее навещать. Встретила знакомого, который спросил: «Вы что, еще не уехали?» «Нет. А что?» — удивилась Инна. «Слушай, ну вы даете… Ты не понимаешь, что скоро будет война?»
Про возможную войну говорили люди вокруг, но Инна не могла поверить, что это правда. Зачем война? С кем? «Помню, я приехала к больнице и услышала взрывы. Из здания уже забирали людей. Тут же подъехал брат на машине: «Мама, надо ехать домой. Что-то будет».
Инна с подругой. Архивное фотоФото: Дарья Асланян для ТД
Поползли слухи, что полиция покинула склады с оружием и их разграбили. «Мама сказала: “Давайте уезжать”. “А куда уезжать? Кому мы нужны?” Родственников было много, но и нас много. И брат сказал: “Пересидим здесь”. Тогда многие думали, что смогут “пересидеть”». Шел октябрь 1994-го. Ким Айрапетян только-только достроил дом, в котором жила его семья.
В декабре Инна пекла дома лаваш. Во двор пришли люди и рассказали, что в город зашли российские танки, что танкисту отрезали голову и посадили на кол. Инна не могла в это поверить.
«Самое страшное началось, когда полетели самолеты. Люди теряли сознание от гула, от грохота сброшенных бомб. Когда понимаешь, что в любой момент бомба может упасть — и все, никого не останется… Когда город стали обстреливать из установки “Град”, отец сказал: “Надо отсюда тикать. Бежим!” А в это время в нашем подвале уже прятались соседи: папа там обустроил убежище. Глуховатая соседская бабушка Галя, баба Зоя, тетя Валя…
И вот мы бежим, и я вдруг начинаю хохотать как безумная. Одна глухая, а двое бежать не могут по старости. Моя мама им кричит: “Быстрее! Быстрее!” А эта не слышит. А я замыкающая. На всю эту картину смотрю, смеюсь и не могу бежать. Мама кричит: “Быстрее, я тебе говорю!” А я отвечаю: “Мама, она же не слышит, надо ее подталкивать!”
И вдруг во дворе соседского дома мы увидели воронку. Вот это страх! Еще вчера была постройка — и вдруг просто дыра. И тут бабушка глухая как побежит вперед всех! Я опять смеюсь: “Она, оказывается, умеет бегать!” Дурная была, молодая, стыдно сейчас вспоминать».
Конец прошлой жизни
3 января 1995 года Инну и ее родных отправили в Ессентуки к двоюродной сестре. А уже оттуда она уехала в Новосибирск, к брату, и там поступила в пединститут на биологический факультет.
Девочки в общежитии, узнав, что Инна из Чечни, убежали из комнаты. Осталась одна Оля, с которой они потом подружились. В университете Инна проучилась до 15 марта, а потом уехала домой, потому что узнала, что отец с братом погибли.
Накануне известия о смерти родных Инна видела сон: ее мать вся в черном лежит на могиле и зовет ее по имени. А потом позвонила невестка и сообщила, что на ее дом в Грозном упал снаряд, а ее отца и брата Артура убили.
Служба, которая оплачивала Инне проезд до Новосибирска, смогла выписать билет на поезд только до Минвод. Она не помнит, как туда доехала.
Вокзал в Минводах был заполнен беженцами из Чечни. Инна продиралась через толпу и кричала: «Из поселка Войкова кто-нибудь есть?» Отозвался незнакомый мужчина.
Инна подошла к нему: «Мы по улице Гоголя жили, и мне сказали, что у меня брата с отцом убили». Мужчина ответил: «Да, я слышал. Убили сына с отцом, армян». У Инны подкосились ноги. Она до последнего надеялась, что кто-то из них остался жив, ведь во сне она видела только одну могилу…
Инна добралась на электричке до станции Прохладная, там нужно было пересесть на электричку до Грозного. Ночевала на вокзале, а утром пришел состав с солдатами из Чечни — они высыпали на перрон с трофеями, которые отобрали у мирных жителей. Среди вещей Инна увидела магнитофон «Илеть». У них дома был точно такой же, и ее сознание помутилось.
«Я напала на солдата, который стоял рядом. Закричала: “Ах ты, это ты расстрелял моих! И своровал магнитофон!” Другие солдаты отодрали меня от него и отвели за вагон, чтобы расстрелять. Вдруг из толпы выскочил офицер: “Вы что делаете?” Они говорят: “Да вот, бешеная напала, обвиняет. Небось у самой там все воюют”. И офицер говорит мне: “Ты нас обвиняешь, а у меня в окопе другу детства твои братья голову снесли. Был рядом друг — и нет. А что ты хочешь, это война”. И добавил: “Не надо, не трогайте ее, пусть идет”. Я что-то еще кричала как безумная, меня схватила какая-то женщина и увела».
Чужая мать
В марте 1995 года Инна приехала в Грозный, которого больше не было. Путь домой пролегал мимо разрушенных домов и трупов на обочинах, которые выносили люди из-под завалов.
Во дворе сидела незнакомая пожилая женщина. Не обратив на нее внимания, Инна вбежала в то, что осталось от их дома: «Мама! Мама!» Никто не ответил. Вышла на улицу, спросила у брата Сергея, не видел ли он мать. «Вот же она», — брат указал на женщину. Инна всмотрелась в ее лицо и охнула.
«Мы не виделись всего полтора месяца, но это уже была не моя мама, а седая сморщенная старушка… В университет в Новосибирск я не вернулась».
Отчаяние
Мать с братом рассказали Инне, что, когда упала бомба, отец был дома, оберегая тех, кто прятался в подвале. Он чудом выжил и помог людям выбраться из подземелья. Бомба превратила в крошево любимую Инной коробку с елочными игрушками.
«У моего брата Артура был лучший друг Аслан. Когда наш дом разбомбило, Аслан пошел посмотреть, что стало с его домом. Долго не возвращался. Брат запаниковал и пошел его искать. Зашел за поворот и увидел на дороге мертвого Аслана — его убил снайпер.
В то время людей не могли хоронить, их складывали на земле и прикрывали ветками. Артур переживал: “Моего друга надо хоронить по исламу!” Просил маму отпустить его с отцом к родным Аслана, сообщить о его гибели. И мама отпустила.
Идти нужно было далеко, обратно они возвращались затемно. На их пути выставили военный пост. Молодые ребята, новобранцы, услышав, что кто-то идет, стали стрелять без разбора. И всех убили. Когда мама их нашла, было видно, что Артур закрыл папу собой: на нем было очень много ран. У папы же была только пуля в животе. Отец истек кровью, а брат умер сразу. К матери кинулся солдат, один из тех, кто их расстрелял. “Я не знал, что это мирные люди! Мать, прости, прости меня!”»
Под обстрелами мать и дядя Инны привезли на санках брата. Идти второй раз за отцом дядя отказался: испугался обстрелов. Других добровольцев тоже не нашлось. В последний момент вызвалась только одна женщина из подвала.
«Она оставила в подвале больного мужа, свою тетю и маленькую дочь и пошла с моей мамой. И я, и мой брат — мы очень были ей за это благодарны!»
Инна, психолог, тренер-реабилитолог, руководитель социально-психологического центра «Синтем»Фото: Дарья Асланян для ТД
Мать похоронила мужа и сына во дворе и сидела на их могилах. А потом, когда Кима и Артура перезахоронили на консервном заводе, Инна с мамой каждый день ходили на кладбище.
«Помочь с похоронами пришли многие соседи. Сделали гробы, искупали, отпели. Я маме говорила: “Какие мы счастливые!” Многие чеченские и русские семьи не могли этого сделать. Когда ты видишь людей, у которых без вести пропали дети, которые ищут своих отцов, братьев, сыновей, а ты знаешь, где твои лежат, это спасает от отчаяния».
ГГ и колбаса из нутрии
В 1997 году Инна окончила университет в Грозном. Учеба шла в еще не восстановленных корпусах — студенты руками разгребали завалы и прямо там занимались.
В то время в Грозный приехал Крис Хантер, христианин-квакер из Англии, чтобы набрать людей для Центра миротворчества и общественного развития. Так Инна впервые узнала, что такое некоммерческая организация.
В 1999 году, перед второй чеченской войной, Инна с мамой и братом Сергеем переехали в Минводы. Понимали, что еще одну войну не переживут. Денег хватило на маленький домик, с работой было туго.
Из-за грозненской прописки Инну с братом не брали на работу. Говорили в лицо: «Вы — ГГ (город Грозный), мы вас не возьмем». Инна хотела связать жизнь с наукой, работать в университете. Но клеймо «ГГ» не позволило. И она занялась выпечкой: пекла хлеб, булочки, рулеты и разносила по магазинам. А брат с мамой делали на продажу колбасу из нутрии.
В том же году Центр миротворчества и общественного развития начал работать в Ингушетии в палаточном лагере для беженцев из Чечни и объявил набор консультантов. Инна, хорошо понимая, каково это — потерять дом, прошла отбор и начала работать в НКО.
Новый год в палаточном лагере
Инна занималась с детьми в досуговом центре (его заменяла большая палатка-шатер). Дети со всех ног бежали встречать ее и других сотрудниц. И самым классным событием, которое устроила Инна для детей, стал Новый год.
«Я попросила друзей помочь с праздником, мы придумали костюмированное представление по сказкам. В Минводах мы с родными своими руками собрали для детей пятьсот подарков».
Вместе с братом и его другом Инна грузила подарки в ночную электричку, и они не успели закончить до отправления. Тогда Инна бросилась к машинисту: «Пожалуйста, задержите состав! Это подарки для детей из палаточного лагеря!» «Что ж я, не человек, что ли? Ребенком не был?» — ответил машинист. И остановился.
«Ему за это дали втык, — вспоминает Инна. — Свистели, бежали со станции — мол, отправляйся! А он сказал: “Нет, я не тронусь”. К сожалению, я так и не узнала его фамилию».
За елкой Инна отправилась в лес с незнакомым мужчиной. «Мне было очень страшно: я одна с каким-то дядькой-ингушом в темном лесу. Узнав, что мы ищем елку для детей-беженцев, он срубил самую шикарную! В общем, Новый год получился отличный! Впервые после войны я тогда ощутила забытое настроение праздника».
В лагере для беженцев Инна проработала три года. Потом координировала помощь беженцам из Чечни в организации «Теплый дом». А потом подруга и коллега Инны Хейди Омархаджиева предложила ей попробовать себя в качестве менеджера для психосоциальной программы CARE-Canada. В то время это была одна из самых мощных на Северном Кавказе программ поддержки людей в трудной жизненной ситуации.
ИннаФото: Дарья Асланян для ТД
В CARE-Canada Айрапетян проработала пять лет. Занималась молодежными центрами и проектами профориентации. При ее участии запустилась программа поддержки женщин в трудной ситуации. В Грозном на базе пунктов временного размещения открылись три женских центра. Запустился проект оказания помощи детям с инвалидностью, лежачим детям. Работа кипела.
«Мы были одними из первых, кто в те годы вошел в Чечню. Другие организации стали приезжать позже, открывать центры помощи взрослым и детям в школах. Я вспоминаю сейчас те годы и думаю, какие мы были безбашенные! Каждый день я ездила в Чечню из Ингушетии через пост. Сколько раз нас останавливали, сколько раз мы попадали в конфликты! В то время подрывалось много машин, и водитель, как только мы подъезжали к лесной зоне, велел нам нагибаться и кричал, чтобы в нас не стреляли. Каждую поездку мы рисковали жизнями».
Помощь женщинам
Еще в палаточном лагере в Ингушетии Инна поняла, как уязвимы женщины.
«Все было на них: ответственность за семью, воспитание детей, быт. Они стояли в очередях за гуманитарной помощью, спозаранку пекли хлеб и продавали, чтобы заработать, а по ночам баюкали детей… Беременные, изможденные, с медпомощью было туго. Мы с Хедой покупали медикаменты, устраивали их на операции, но этой помощи не хватало».
Инна сопереживала женщинам с детства. «Родители меня очень любили и давали свободу. Даже консервативный отец. Помню, в шестом классе меня, как лучшую ученицу и активистку, отправили в Москву на елку. И дядя начал выговаривать папе: “Как ты можешь дочку одну отпустить?” А он ответил: “Она будет ездить. И никогда ничего плохого не сделает. Это моя дочь, я ей доверяю”. Ох, какая я гордая была, что мой папа так ему сказал! Это его старший брат, он никогда ему не перечил, а за меня вот так заступился!
В то же время в других семьях я видела совсем иное отношение к девочкам. Знала одну девочку из чеченской семьи, которую хотел убить родной брат. Кто-то оклеветал ее. Я видела, как он бежал за ней с ружьем и выстрелил. Думала, убил, но обошлось. Ее заперли дома, она сидела там полгода как в карцере. Я навещала ее и думала: “Как это несправедливо. Ведь она такая хорошая, добрая, красивая!”
Еще я помню, как мы с мамой ходили в гости к знакомым, где свекровь гнобила молодую невестку. Кричала, шпыняла, всегда была ею недовольна. Невестка жила в окружении мужчин: сыновья, родственники, муж. Они приходили, бросали грязную обувь на пороге — и она ее мыла. Готовила ужин на всех, обстирывала, с утра до вечера работала. И такая неблагодарность! Мне было шесть, когда я услышала, как на нее кричат, и закричала в ответ: “Прекратите ее обижать!” Несправедливость в отношении женщин я видела постоянно и всегда хотела что-то сделать, чтобы они не страдали».
Снизить уровень насилия
В 2005 году Инна стала координатором программного отдела ресурсного социально-психологического центра «Синтем», в переводе с чеченского — «гармония». А в 2015-м — его руководителем. Первые программы центра были направлены на помощь беременным женщинам и матерям с детьми. «Синтем» организовывал курсы профессиональной подготовки и переподготовки для женщин в декретном отпуске. Подопечным нужны были психологи, юристы, физиологи, акушеры…
«Царила тотальная неграмотность — и правовая, и социальная. А когда женщины стали рассказывать, что творится у них дома, мы поняли, что работать надо и с детьми этих женщин, и со свекровями, и с мужчинами. Потому что мы, работая с женщиной, усиливаем ее, прорабатываем травмы, а возвращается она туда, где ее продолжают травмировать.
В первое время чего мы только ни придумывали, чтобы женщины к нам пошли, чтобы их отпустили. Например, дарили пакет для новорожденного с условием: чтобы его получить, нужно посетить наш тренинг. Открыли “корзину взаимопомощи”, куда люди приносили б/у вещи. Запустили терапевтическую фотостудию — туда выстраивались очереди. Постепенно мы приходили к пониманию, что нам нужны проекты, направленные на снижение уровня насилия в обществе».
Инна мечтала о создании мощной северокавказской коалиции женских НКО. Пять лет за свой счет ездила в Дагестан, Осетию, Кабарду. Искала организации, которые занимаются или хотят заниматься женскими темами. Объединяла их в маленькие коалиции на местах. Многие из этих организаций до сих пор работают благодаря поддержке, которую в свое время получили от «Синтема».
Инна с мамой, Минеральные ВодыФото: Дарья Асланян для ТД
Это было время, когда помощь от иностранных организаций не была под запретом. «Синтем» финансировали французские фонды Caritas и ACER-Russie, Глобальный женский фонд, Фонд им. Генриха Белля в Москве и другие. Благодаря им «Синтем» раздавал небольшие гранты женским организациям, запускал проекты по гендерному равенству. Но с 2015 года, когда появился закон об иностранных агентах, работать с «заморскими» деньгами стало невозможно. Получить помощь от своего государства тоже не удавалось.
«Пять лет мы подавались на президентские гранты и все время получали отказ. Пока мне в лоб не сказали: “Слушай, отвали, вы никогда не получите деньги президентского гранта”. Видимо, из-за того, что прежде брали у иностранцев. И мы прекратили попытки, но не прекратили работу».
Страшные кейсы
О кейсах, с которыми работает Инна и ее коллеги, трудно рассказывать, такие они страшные. О многих в принципе нельзя говорить публично из соображений безопасности всех участников и самой Инны. Но кое-что Инна все-таки говорит.
«У нас была женщина, назовем ее З., с двумя детьми, которая много лет жила в состоянии жуткого насилия. З. в девятнадцать лет вышла замуж, муж увез ее в дальний северный город. Заставил родить ему второго ребенка и изолировал от всех: запретил общаться с подругами и даже с матерью.
Он установил в доме камеры видеонаблюдения и сказал, что она может говорить с матерью не больше десяти минут в день, а телефон должна держать на тумбочке, чтобы он его видел. Запретил ей и ее дочери выходить из дома. Контроль был тотальный.
Соседи спрашивали: “Где твоя жена?” Он находил отговорки. Когда давление со стороны усилилось, муж сделал фальшивую справку, что его жена психически нездорова. З. положили в психиатрическую больницу, оттуда она смогла связаться с родными. Мать была в шоке, потому что зять говорил, что ее дочь лежит в больнице в тяжелом состоянии».
Мать позвонила в «Синтем». З. нужна была комплексная помощь — от психолога до юриста. Все это взяла на себя Инна. Против мужа возбудили дело по насильственному удержанию женщин и детей, со стороны З. его вел адвокат организации «Права женщин».
«Пока шел процесс, к З. неоднократно приезжали с угрозами и мы постоянно ее прятали. Убедили, что ей нельзя возвращаться в Чечню, и устроили ее в другом российском городе. Там у З. началась новая жизнь со своими детьми».
Однажды к Инне обратилась женщина, рассказавшая о жестоком насилии.
Л. была в селе у дяди, который передал ей пистолет и попросил привезти его брату. Дядя посадил ее на попутку до Грозного: в машине играла религиозная музыка, за рулем — приличный на вид мужчина. Не доезжая до города, водитель свернул с дороги и выехал на лесную поляну. Запрыгнул на заднее сиденье, стал избивать Л. и насиловать.
«Когда устал, откинулся, взял сигарету, курит и говорит мне: “Знаешь, сколько я здесь таких, как ты, закопал тварей? Вы же твари, вы не женщины”».
Он начал показывать Л. места, где закопал других женщин. И сказал, что скоро она будет лежать рядом с ними. Тогда она собрала остатки сил, выпрыгнула из машины и побежала. Водитель догнал ее и поволок обратно к машине. «Я забыла про то, что у меня в сумочке пистолет, — рассказывала Л. — Но когда выбегала, сумка упала на землю, я ее увидела и вспомнила про оружие. Я ведь умела им пользоваться! Он ударил меня об машину, я потеряла сознание. Когда пришла в себя, увидела, что он копает мне могилу».
Л. вытащила из сумки пистолет и, когда мужчина двинулся к ней, стала в него стрелять. «Сначала он остановился, а потом пошел на меня со словами: “Все равно, тварь, тебя задушу”. Навалился на меня с открытыми стеклянными глазами, сдыхает и хрипит: “Тварь, я убью тебя!”»
Выбравшись из-под мертвого, Л. позвонила брату. Ее нашли и отвезли домой. Брат работал в органах, насильника представили как боевика, которого они поймали и расстреляли.
ИннаФото: Дарья Асланян для ТД
«Л. пришла ко мне с этой историей только через пять лет после случившегося. Рассказала, что все эти годы не может спать и жить. Все время вспоминаю, как он на меня надвигается со словами: “Я все равно тебя убью”».
Инна долго работала с травмами Л. как психолог и смогла ей помочь. Л. вышла замуж, родила детей. Сейчас у нее все хорошо.
Подобных кейсов, где нарушаются права женщин или им грозит смертельная опасность, у Инны сотни. «Мои сотрудницы приходят в ужас, а я им говорю: “Девочки, это жизнь. Мы работаем, чтобы таких историй было меньше”».
Работать на Кавказе Инне помогает знание традиций и религий других народностей. Но, по ее словам, она многого не знает и учится у каждого нового клиента.
Однажды к Инне пришла сестра девушки, которая пыталась совершить суицид.
М. встречалась с К., который склонил ее к сексу до брака, пообещав на ней жениться. Она ему доверяла и не знала, что он женат. Потом К. сказал, что жениться не собирался, а просто проверял ее мораль.
Вступить в половую связь для чеченской девушки значит опозорить семью. По чеченским адатам семья может отлучить ее от дома, а брат — убить.
«Девушка попыталась повеситься. Для нее была важна честь, она любила свою семью и переживала за позор, который навлекла на родных. Из петли ее вытащила сестра и привела ко мне. Полтора года я работала с М. как светский психолог, но быстро поняла, что еще ей нужен психолог со знанием ислама. М. была уверена, что по религиозному закону ей положена смерть, и очень удивилась, когда ей объяснили, что достаточно получить сто палок. Я сама этого не знала, а этот факт вызвал у М. облегчение. Мы работали с ней вместе с исламским психологом, и она восстановилась».
Благодаря Инне М. смогла рассказать о случившемся матери и найти поддержку. А потом познакомилась с молодым человеком и рассказала ему обо всем. В итоге они поженились — он сказал, что она ни в чем не виновата.
«Я очень люблю и уважаю наших женщин, — говорит Инна. — За талант, за силу, за мужество. За то, что даже в самой трудной ситуации они могут улыбаться. Вот моя мама очень сильная женщина. Сколько она пережила! Однажды она сказала: “Инна, что у меня за лицо?” “Мам, ты о чем?” “Я не должна улыбаться! — ответила она. — Я столько горя видела! Похоронила двух сыновей. Я не должна улыбаться, но я все равно улыбаюсь”. Такая у них, женщин, внутренняя сила. Я смотрю на нее и думаю: “Мамочка моя, дай бог, чтобы ты всегда улыбалась, чтобы ты такой оставалась до конца”».
Слишком большое сердце
Подруга и соратница Айрапетян Хейди Омархаджиева говорит, что у Инны «слишком большое сердце», все место в котором отдано другим людям. Хеда вспоминает, как однажды, за несколько дней до Нового года, они проезжали по ночному Грозному. Инна обратила внимание на женщин из дорожной службы, которые подметали улицы: «Скоро праздник, его все ждут. Эти люди создают для нас красоту, а кто им сделает праздник? Давай мы сделаем?» На следующий день они нарядились в костюмы Деда Мороза и Снегурочки, купили сувениры и поехали туда, где подметали улицы. Дед Мороз Инна вышла из машины, стала поздравлять и обнимать людей. «Даже дети так не радовались Новому году, как эти женщины!»
Ирина Костерина, руководитель проектов Фонда имени Генриха Белля, говорит, что Инна помогла ей стать добрее. «Я всегда расстраивалась и злилась, когда со мной поступали некрасиво, кидали, обманывали. Я не выношу этого и говорю об этом людям довольно резко. Когда несправедливо поступают в отношении Инны, она говорит: “Ну это же люди, что с них взять?” Она продолжает помогать другим даже после обмана. Однажды ее кинули на деньги. Я была очень возмущена, а Инна просто махнула рукой. Я спросила: “Как ты можешь не злиться?” Она ответила: “Во время войны, когда я смотрела, как погибают люди, я поняла, как жизнь может висеть на волоске. И полюбила людей. Поэтому я не могу злиться на них, носить в себе обиду. Все эти чувства быстро растворяются в сочувствии”».
Игрушки, дающие силы
Уже несколько лет по программе Фонда имени Генриха Белля Инна Айрапетян ведет тренинги против выгорания для активистов и благотворителей со всей России. Участники тренингов говорят, что Инна не просто психолог, а как будто мама: когда она обнимает, человек чувствует материнскую любовь.
ИннаФото: Дарья Асланян для ТД
Разрываясь на многих, сама она черпает силы от людей, которым помогает. Когда видит результат своей работы.
«Мне плохо, только когда я беспомощна. Если я не могу изменить ситуацию. Но до последнего я борюсь и опускаю руки, только если ничего другого не остается.
На такой случай у меня есть рецепты переключения и перезагрузки. Например, я смотрю советские фильмы про добро. Причем могу один фильм посмотреть десять раз. Недавно пять раз подряд посмотрела фильм “Цветы запоздалые”.
А еще я переключаюсь на покупки всяких кондитерских штучек. Люблю печь, это меня отвлекает. Просматриваю кулинарные ролики… Мечтаю открыть пышечную. Заняться социальным предпринимательством. Хочу, чтобы женщины, которые не находят в себе сил на что-то, могли прийти в эту пышечную и работать на той позиции, на какой захотят».
Дома в шкафу Инна хранит коробку с елочными игрушками. Их всего двадцать штук, каждая аккуратно завернута в мягкую салфетку. Это копии игрушек, которые у нее забрала война.
Долгие годы Инна с братом пыталась восстановить ощущение тепла и радости, которые в детстве давал им Новый год, но ничего не выходило. Казалось, праздник навсегда исчез вместе с разбомбленными игрушками и расстрелянными родными. Но когда у Сергея родились дети, появилась надежда. Появился смысл наряжать елку.
Однажды Инна рассказала племянникам, какие у них с братом в детстве были стеклянные игрушки. Как сильно они отличались от современных. Показала стеклянный орех, единственный уцелевший после бомбежки (она бережно хранит его все эти годы). Дети были в восторге. Сказали: «Правда, совсем другие игрушки были у вас с папой!» И тогда Инна решила во что бы то ни стало найти такие же игрушки и нарядить для племянников елку своего детства. А заодно собрать осколки той части жизни, которую она так любила.
В 2020 году Инна пережила еще один удар: ее старший брат Сергей умер. Она опустила руки и почти рассталась с затеей собрать елку. Но потом поняла, как важно, «чтобы у его детей была память, которая поможет им жить, как помогает мне».
Инна собирает елочные игрушки по всей России: барахолки, антикварные магазины, объявления на «Авито». Она помнит в деталях игрушки, с которыми разговаривала в детстве. Птицы, сосульки, разноцветные шары с рисунком в виде веточек, маленькие шарики с пластмассовым кружевом, фонарики, лимоны, баклажаны, огурцы, кукуруза, груши… Разыскивать точно такие же непросто, но Инна упорная.
«Я так радуюсь, когда их нахожу! Кажется, что папа снова рядом. Будто вот-вот загорится моя елка из детства. И я снова лягу спать под огни гирлянд, которые он заботливо не станет выключать».
В этом материале используются упоминания и ссылки на Фонд им. Генриха Белля, который признан в России нежелательной организацией.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
