«Ты как будто без кожи»: как биполярное расстройство влияет на принятие решений и общение с близкими 

По статистике, два процента людей в мире живут с БАР — биполярным аффективным расстройством. В России это примерно три миллиона человек. БАР — хроническое заболевание, при котором периоды спокойствия чередуются с эпизодами резко повышенного (гипомании и мании) и сильно сниженного (субдепрессии и депрессии) настроения. БАР сложно поддается диагностике, и люди годами живут без терапии, забывая, что такое контроль над своими эмоциями

«Мы таких, как вы, не лечим, и куда таким надо, не знаем» 

Ксения работает в правозащитной организации. Ее коллеги часто сталкиваются с выгоранием. Диагноз БАР усугубляет состояние. «Я с какой-то периодичностью теряю работоспособность. Вот сейчас я провалилась в депрессивную фазу. Просто смотрела всю неделю в компьютер, но ничего не делала». 

Когда Ксения поняла, что ее состояние не улучшается, взяла на работе отгулы. 

Ей долго не могли поставить диагноз. БАР тяжело поддается диагностике: людям приходится страдать годами, прежде чем их правильно диагностируют и начнут необходимый курс лечения. По словам Маши Пушкиной, автора книг о БАР и основательницы ассоциации «Биполярники», которая занимается просвещением и взаимоподдержкой людей с БАР, по статистике, от первых симптомов до постановки диагноза «биполярное расстройство» проходит от пяти до десяти лет. 

«БАР — это последняя версия диагноза. Чаще сначала ставят депрессию или расстройство личности. А биполярное расстройство диагностируют уже после длительных наблюдений. Многое зависит от того, в каком состоянии врач застанет пациента. Если в фазе мании — это одно, в депрессии — другое. В какие-то периоды человек может выглядеть вообще здоровым, и выявить БАР будет очень трудно», — отмечает Пушкина. 

Смены фаз депрессии и гипомании у Ксении, по ее словам, начались еще в подростковом возрасте, но, так как «принято считать, что подростки сами по себе нестабильные создания», ни она сама, ни родители не предполагали, что причина — ментальное расстройство. «Я не была близка с родителями, они и не могли этого заметить, а я сама если и замечала, то не знала на тот момент, что это такое». 

Ксения говорит, что уже тогда «пугала друзей»: «У меня бывали довольно странные приступы: я рыдала и истерично смеялась одновременно. Друзья шутили, что я похожа на героев фильмов Киры Муратовой, но никто не задумывался, что это что-то серьезное и нужно пойти к врачу». 

В какой-то момент Ксения все же заметила, что в некоторые периоды как будто не совсем контролирует себя: «Моя гипомания очень похожа на гиперактивность. А когда ты очень продуктивный, за день в десять мест съездил, двадцать пять тысяч проектов сделал, то все думают, что это нормально. И единственная вещь, по которой можно было отследить, что это не ок, — у меня в этом состоянии начинались проблемы с деньгами. Я в гипомании абсолютно бесконтрольно их трачу». В один из таких периодов Ксюша задолжала банку почти сто тысяч рублей. 

В депрессивную фазу Ксения из-за тревожности не может выходить из дома: «В один такой эпизод я могла выходить гулять с собакой, только когда не прерываясь слушала “Гарри Поттера” в озвучке Стивена Фрая — это был единственный способ успокоиться и выйти из квартиры». 

До правозащитной организации Ксения работала консультантом в книжном магазине. Однажды прямо на рабочем месте у нее случился приступ. «Я в какой-то момент стала как будто наблюдать за своим телом со стороны. У меня началась истерика, я не понимала, что происходит». В слезах Ксения добралась до аптеки, где фармацевт измерила ей давление, дала успокоительное и сказала, что если через полчаса приступ паники не пройдет, нужно будет вызвать скорую: «Он не прошел, но и скорую я не вызвала».

Этот приступ, как потом Ксении объяснил врач, диссоциации (реакция психики, при которой человек начинает воспринимать происходящее с ним так, будто оно происходит с кем-то посторонним. — Прим. ТД) и дереализации (реакция психики на стресс, для которой характерно ощущение сильной растерянности и непонимания происходящего вокруг себя. — Прим. ТД) длился несколько часов. Когда он закончился, Ксения решила записаться на прием к врачу. Так, по ее словам, началось «путешествие по психиатрам и попытки поставить диагноз». Обращаться пришлось в частные клиники, так как при попытке попасть на прием к психиатру по ОМС в государственной больнице Ксении ответили: «Мы таких, как вы, не лечим, и куда таким надо, не знаем».

Сейчас отследить смены фаз сложнее, так как их купируют препараты, которые Ксении выписал психиатр. Депрессивный эпизод сейчас может длиться около шести месяцев, а гипомания — всего от двух недель до месяца. 

Хотя у Ксении нет расстройств пищевого поведения (это болезни, при которых в значительной мере нарушены восприятие собственного тела и питание. — Прим. ТД), в депрессивную фазу ей сложно наладить режим питания и сна: «Ты не просто много ешь, в такие эпизоды ты будто пытаешься заесть пустоту внутри себя».

«Сцена ревности, потом секс, потом опять истерика, потом попытка суицида» 

По словам Марии Пушкиной, людям с БАР часто приходится сталкиваться с непониманием близких, которые не могут понять, когда смены настроения продиктованы диагнозом, а когда нет: «Довольно типичная история, когда человеку с БАР близкие, не знакомые с диагнозом, говорят: “Да ты же нормальный, ты просто ленивый, апатичный” — или наоборот: “Ты такой нахальный”. Симптомы часто списывают на пороки характера. И человек часто сам так считает. И это останавливает его от того, чтобы обратиться за профессиональной помощью. “Раз я сам виноват, я должен сам и справляться”». По словам Пушкиной, в быту «довольно трудно неспециалисту понять разницу между просто переменами настроения, которые бывают у всех, и патологическим заболеванием»: «Если ваши близкие все поняли и вас поддержали, то вам повезло. Потому что пока не все понимают, как вести себя с человеком с БАР». 

В фазе депрессии на отношения с близкими больше всего влияет тревожность. «Все тебя ранит, ты будто без кожи, и все тебя ломает», — описывает свои ощущения Ксения.   

В период гипомании, по ее словам, «зашкаливает либидо», что может мешать повседневной жизни: «Когда я не знала, что это БАР, думала: а может, я нимфоманка? В других состояниях либидо таким не бывает». Ксения рассказывает, что в период гипомании у нее были проблемы в отношениях: «Человек влюбляется, ему кажется: о, какая веселая интересная девочка, еще и все время трахаться хочет. А потом — депрессивная фаза, и он остается с депрессивной девкой, которая вообще ничего в этой жизни не хочет». 

В те моменты, когда у Ксении не было постоянного партнера, по ее словам, «начинались какие-то [сексуальные] истории с людьми, которых ты видишь первый раз в жизни. И ты это делаешь, а потом жалеешь и не понимаешь, зачем ты это делаешь».  

Это также влияло и на постоянных партнеров. «Тебе же кажется, что ваша жизнь, в том числе и сексуальная, будет устроена одним образом. А она оказывается устроена другим совсем, например, в депрессивной фазе. И сложно объяснять партнеру, что такая драматическая перемена — не потому, что ты его разлюбил. Что ты себя вела одним образом, а потом резко ведешь другим». 

С последним партнером — Лешей — Ксения ходит на семейную психотерапию. К специалисту они обратились после того, как на полгода расстались из-за частых ссор во время депрессивной фазы БАР. «Я просила: ну почитай что-нибудь об этом, а он не делал этого, и бывали конфликты».

Как раз в то время Ксения переживала тяжелый депрессивный период, который сопровождался самоповреждением и суицидальными мыслями. И это проявление БАР у Ксении — аутоагрессия — для Леши стало самым тяжелым. «Видимо, ей было настолько больно, что боль физическая или смерть казались выходом из этого. И это тоже травмирует тебя как партнера. Ты впервые сталкиваешься с такими болезненными состояниями дорогого тебе человека, ты не знаешь, как с этим справиться, и ты настолько истощен, что у тебя уже нет ресурсов с этим всем справиться».

Ксюша говорит, что партнер не очень понимал, почему она себя так ведет: «Он пытался в рациональном ключе вести разговоры. А когда ты в острой фазе и в суицидальных мыслях, ты не можешь его рациональные доводы принять и понять, не то что отрефлексировать».  

Леша же говорит, что тогда «не мог отделить это от личности девушки»: «Я все это воспринимал за чистую монету, как настоящие реакции Ксюши, и делал выводы. Я не до конца осознавал, что в наших отношениях был этот третий элемент — ее состояние».

Девушка понимает, почему партнеру было тяжело: «У него был тяжелый год, а тут он приходит домой с работы, собака скулит под дверью, а за дверью я **** **** [пытаюсь покончить с собой. — Прим. ТД]. Ну конечно, он охренел и начал закрываться и отдаляться от меня. У меня были безумные приступы ревности, за которые мне ужасно стыдно, потому что поводов он не давал, но я ничего с собой не могла сделать». Леша же не до конца понимал, что это одна из особенностей БАР: «Это все казалось необоснованными претензиями ко мне. Ксюша могла ревновать к каким-то моим друзьям. Она это артикулировала очень зло, меня это пугало, мне от этого было нехорошо. Хотя потом, когда мы обсуждали, как это происходило внутри нее, для нее самым травматичным было, что я из-за этой атмосферы гнетущей дома закрывался и сбегал общаться с кем-то еще. Я это делал, потому что мне нужна была коммуникация без давления. А ей было тревожно и больно, что я не пытаюсь решить с ней проблемы, а пытаюсь найти понимание на стороне».  

Леша отмечает, что в какой-то момент у него «включился синдром спасателя, но при этом не было ресурса, чтобы помочь»: «Мне стоило прочитать статьи про БАР или постараться обустроить быт, но я продолжал скрываться в этой нормальной, как мне казалось, коммуникации с другими людьми. Потому что это все ужасно высасывало силы. А нужно еще параллельно вести обычную жизнь — ходить на работу, следить за домашними животными».  

Подруга Ксюши, Маша, также говорит о трудностях в общении из-за БАР, но отмечает, что у них не было больших сложностей в коммуникации, потому что Ксения открыто говорит о биполярном расстройстве и том, как ей можно помочь. «Мне помогало, что она давала довольно четкие инструкции, например: “Можешь, пожалуйста, приехать, не надо пытаться меня за час спасти, просто побудь со мной” — она писала честно, и это не было манипуляцией или попыткой приукрасить», — говорит Маша.  

В депрессивной фазе, по словам Маши, Ксюша сильно менялась: «На уровне мимики, жестикуляции было видно, что она сильно подавлена, что не в состоянии шутить, например. И у нее были суицидальные мысли, было очень тяжело с бытом. Я один раз приехала помочь ей помыть ванную. На депрессивного человека давят трудности с бытом». 

В гипомании, по словам Маши, Ксюша «всегда очень много работала, постоянно куда-то звала, устраивала что-то, могла сорваться и куда-то поехать в путешествие».  

Иногда Маша замечает, что подруга говорит с ней «не с обычной своей позиции, а через призму БАР»: «Например, когда у человека сильная тревожность, со здоровым человеком я бы попыталась в этот момент поговорить рационально, успокоить, найти аргументы, почему опасности нет. А когда человек говорит с тобой из этой биполярной тревоги, я думаю о том, что ему нужно просто дать пространство и не ждать, что сейчас он от моих блестящих слов успокоится». 

Маша отмечает, что ей, возможно, выстроить отношения с подругой помогало то, что еще до знакомства с Ксюшей она много читала о ментальных расстройствах и смотрела документальный фильм (про биполярное расстройство. — Прим. ТД) «Безумная депрессия со Стивеном Фраем». 

«Не надо человека стыдить, говорить, чтобы он расслабился, улыбнулся. Я заметила, что иногда, если человека вносит в манию и он тебе говорит, как он хочет взять кредит и уехать в другую страну, лучше убедиться корректно, точно ли это его решения. И еще нельзя обвинять их в непоследовательности: “а вот что ты веселый вчера был, а сегодня грустный” — для них самих это проблема, они и так из-за этого переживают». 

Рассказывая, чем человеку с БАР могут помочь близкие, психолог Мария Пушкина отмечает, что они могут «найти хорошего врача и отвести к нему за ручку». При общении же желательно «не наступать на больные мозоли», а еще понимать, что таким людям важен режим дня: «Не стоит подбивать их на какую-то ночную активность». Также стоит избегать драматичных выяснений отношений, «потому что на человека с БАР это влияет сильнее, чем на здорового». Еще Пушкина отмечает, что зачастую близкие, узнав о БАР, начинают любые негативные эмоции списывать на диагноз, тогда как отслеживать состояние близкого нужно крайне осторожно: «Не нужно придираться к мельчайшим изменениям в настроении, но нужно видеть самые крайности: если человек изолировался от всех, молчит, тогда действительно нужно бить тревогу, потому что в случае с БАР могут быть попытки навредить себе». 

«Мне было мало мира вокруг себя» 

Схему лечения, при которой Руфине стало лучше, врачи подобрали ей только год назад. Около четырех лет девушка потратила на не подходящие ей варианты лечения БАР. В стадии гипомании она сменила десяток городов и три страны.

«У меня всю жизнь был “такой характер”: я была взбалмошной, истеричной, совершала странные поступки», — рассказывает Руфина. По ее словам, сильно БАР стало проявляться примерно в пятнадцать лет. «У меня появилась какая-то суперэнергия, которую было некуда девать, хотя у меня была куча хобби, спорт, но мне было мало мира вокруг себя. А родители решили, что это просто взросление. В итоге я и сама решила, что я такая взбалмошная и скоро это перерасту».  

«Перерасти» биполярное расстройство Руфине не удалось: она не окончила университет, и, по ее словам, хотя на тот момент это казалось верным решением, сейчас она понимает, что оно не было осознанным и было принято в период гипомании. «Позже это стало влиять, например, на работу. Мне дают повышение, а я внезапно увольняюсь, потому что мне пришло в голову, что эта работа — не мое».

Периоды мании сменялись депрессивными эпизодами: «Тогда я не понимала, что это БАР, я эти депрессии называла для себя “повеселились — и хватит”, я считала, что у меня просто был веселый период, а вот сейчас это не депрессия, а просто я успокоилась». В гипомании девушка могла не спать несколько суток подряд: «Я работала в большом супермаркете, и я единственная брала смены трое суток подряд и вообще не уставала. А потом все скатывалось в бесконечный беспробудный сон. Но мои гиперманиакальные фазы все равно перекрывали по эмоциями депрессию. И я думала: это значит, что я веселый человек, просто мне нужно время на перезагрузку».  

Живя в России, Руфина часто переезжала в разные города, а выйдя замуж, переехала в Израиль. «Все мои переезды были связаны с БАР. У меня была куча идей по переезду, куча энергии». Через полтора года после Израиля Руфина с мужем выиграли грин-карту и переехали в Америку. «Туда мы переехали тоже на моем этом супернастроении». 

Периоды гипомании сильно повлияли на отношения девушки. «В эти моменты у меня очень высокое либидо. Однажды в гипомании я вообще решила доказать себе, что я очень сексуальная девушка и могу заполучить любого парня. У нас с мужем какое-то время были свободные отношения. Держать меня в узде было невозможно, у меня и муж, и любовник, и флирт, на это сильно влияло БАР — мне каждый раз казалось, что это истинная любовь», — поясняет Руфина. 

После переезда в Америку Руфина влюбилась и окончательно разошлась с мужем, но, будучи в терапии, по ее словам, уже смогла отрефлексировать и отделить реальные чувства от того, что иногда случалось с ней в периоды гипомании: «Эти отношения не были очередной моей безумной идеей, которая прошла бы через полгода. Мои нынешние отношения — это результат моего решения». Руфина признается, что о поступках, совершенных в период гипомании, жалеет: «Я часто думаю, что многие вещи можно было сделать иначе, если бы была правильная терапия».

Бывший муж Руфины, Владимир, рассказывает, что с теми знаниями о БАР, которые есть у него сейчас, он уже понимает, что с самого начала видел его признаки у жены. Но на тот момент не знал, что это такое. «Сейчас я понимаю, что это были периоды мании и депрессии. Но сначала я думал, что это просто характер. Вот она весело ходит по магазинам и скупает все подряд, а через несколько дней лежит ничком — и у нее ни на что нет сил. Это было странно, но я в силу моей неосведомленности о биполярном расстройстве все списывал на характер».

Главное при взаимодействии с человеком с БАР, по словам Владимира, — принимать близкого и не давать никаких оценок его поведению. «Руфина мне часто говорила, что она чувствует себя виноватой, что она ничего не делает, что она ленивая, я ей говорил, что я так не считаю». Человека с биполярным расстройством, по словам Владимира, нельзя «ругать или предъявлять ему претензии»: «Этим ничем не поможешь, это абсолютно бессмысленно». 

«Просыпаюсь и думаю: день сегодня будет ******» 

Насте тридцать один год. Она работает исследователем пользовательских интерфейсов. Много общается с людьми, любит йогу и чтение. 

Несколько лет назад Настя встретила молодого человека. Они познакомились в баре, все начиналось хорошо, пока с его стороны не начались систематические избиения. «Мне сломали ребро. Он таскал меня по комнате, бил. Таскал за волосы с криками: “Я все для тебя сделал, а ты сука неблагодарная”». 

«Я была такой активной. А тут стала более приземленной, бесконечное насилие, меня стало переклинивать. У меня начались панические атаки», — рассказывает девушка.

Именно в этих отношениях Настя стала замечать за собой смены фаз депрессии и гипомании. «Мне кажется, отчасти это стало происходить из-за моего чувства незащищенности. Например, однажды мы гуляли с тем человеком. Ему не понравилось, что я отвечаю на сообщения, его переклинило — он отобрал у меня телефон и убежал. Это была станция метро “Чеховская” — там есть отделение полиции на станции прямо. Было уже поздно, метро закрывалось, доехать до дома я уже не могла, вызвать такси без телефона тоже. Я забежала в это отделение и говорю: “Меня ударили, у меня сейчас отобрали телефон и убежали, что мне делать?” А всем наплевать. И никакой защиты вообще нет. Я сидела и говорила им: “Я что, должна ждать, пока ножом ударят?” И постепенно после подобных случаев я стала замечать смены настроения, бесконечную тревожность». Именно с пережитым насилием Настя связывает появление в ее жизни биполярного расстройства. Но с психиатром и психотерапевтом причину она не обсуждала — даже с врачами говорить про избиения ей пока трудно. Сейчас она рассказывает об этом, потому что «устала от накопившейся недосказанности». 

Вскоре после начала избиений у Насти начались проблемы со здоровьем: «Я сначала не понимала, что это, когда ты просыпаешься, а тебя трясет, тебе физически плохо. Колики начались по телу. Просто просыпаюсь и думаю: день сегодня будет ****** (плохой. — Прим. ТД). У меня давление начало сильно скакать». Со временем Настя стала замечать перемены в настроении, проблемы с желудком и со зрением: «Ощущение, что кто-то прошел мимо, плывет в глазах, ноги как будто ватные и не слушаются». 

Только полгода назад мама и друзья уговорили Настю пойти к психиатру. На первом приеме она провела около четырех часов. Врач подтвердил, что у Насти биполярное расстройство. Сейчас девушка переживает депрессивную фазу: «Я ничего не хочу делать вообще. Я могу проснуться в два-три часа ночи. Я могу не есть несколько дней». Во время депрессивной фазы девушке тяжело ухаживать за собой: «Раньше я любила красиво одеваться. А в депрессивном эпизоде я голову мыть перестаю. Мне настолько насрать на это все. Мне просто хочется, чтобы это прошло любым способом и стало легче».  

Хотя сама Настя и ее друзья говорят, что она коммуникабельный человек, а ее работа во многом связана с общением, сейчас любое взаимодействие с людьми дается тяжело: «Только переступая через себя, могу пообщаться. Неделю могу не говорить ни с кем, и мне насрать, лишь бы не трогал никто».  

Стадии БАР у Насти делятся «примерно поровну»: «Три месяца я в приподнятом состоянии, я всех порву, проекты сделаю, я начинаю проходить все курсы. Рисование, спорт, все полезные видосы в мире. И потом три месяца ровно я ничего не могу и не хочу». Фаза гипомании больше всего сказывается на интересах: «Я думаю: все, я художник. Заказываю сто маркеров. Через неделю ухожу в спорт — начинаю заниматься каждый день, покупаю кучу БАДов, медитирую, коврик за пять тысяч рублей себе покупаю. Либо я такая: ну все, надо стать аскетом, отдаю все вещи. То говорю, что я буду помогать собакам бездомным, а потом щелк — депрессивная фаза, и мне это все неинтересно. Думаю, в такие моменты я немного теряю себя. Мне как будто нужно это все делать, просто чтобы не грустить. Чем-то заняться, какую-то взять ответственность. Как будто ты это сделал — и тебе стало легче. Ты как хомяк в колесе: бегаешь — и все».

По словам Марии Пушкиной, для близких отслеживать такое состояние человека не менее важно, чем присматривать за ним в депрессии: «Это другая крайность — когда человек резко продумывает множество новых планов, увлечений как гром среди ясного неба. И тогда обратная связь нужна, конечно, потому что изнутри это может для человека выглядеть абсолютно логичным. Но тут все зависит от ваших отношений. Если вы друг другу доверяете, то да, можно человеку об этом аккуратно сказать. Но если между человеком с БАР и, например, родственниками нет особого доверия, то человек, скорее всего, встанет в позу протеста, тут важно не давить. В мании давление стопроцентно вызовет протест». 

«Ты не можешь его за шкирку отвести в больницу» 

Говоря о том, бывают ли у нее суицидальные мысли, Настя начинает плакать: «Бывают, но я боюсь об этом говорить близким». Сейчас они поддерживают девушку, так было не всегда. «С мамой была проблема, она гиперопекала, ей нужно было, чтобы я каждый день с ней созванивалась. А когда мне стало совсем плохо, я ей сказала: “Мам, не нужно меня доставать”. В итоге она это поняла и приняла, она старается не звонить так часто».

Папа Насти говорит ей, что «все проблемы идут из головы» и нужно «думать позитивно». На Настю это производит скорее обратный эффект: «Да я бы с удовольствием думала позитивно, но у меня не хватает на это сил. От этих слов мне еще хуже. Я же вообще-то душа компании, друзья всегда говорят, что Настя — заводила, но папа немного не понимает. А сейчас (в депрессивной фазе. — Прим. ТД) у меня нет сил объяснять».  

Насте кажется, что родители не понимают особенности смены фаз — депрессии и мании или гипомании — при биполярном расстройстве. «Им кажется, что если у меня подъем энергии — значит я вылечилась».  

При этом Настя считает, что, несмотря на негативный опыт, сейчас ей удалось построить романтические отношения, в которых ее понимают: «У меня сейчас есть партнер, который меня очень поддерживает. Мы не живем вместе, но, когда он остается со мной, он чувствует, когда начинаются панические атаки. И в этот момент он может обнять, воду принести, таблетки. Если бы не он, мне было бы гораздо тяжелее. Он всегда спрашивает, записалась ли я к врачу, как прошла сессия с психотерапевтом. Человек не пытается меня стыдить, понимает, что это не недостаток, это моя особенность».  

Друзья тоже поддерживают: «Они мне так и говорят: “Насть, аккуратнее, ты на подъеме, это здорово. Но давай аккуратнее, и посмотрим, что будет дальше”». Так, близкая подруга Насти, Даша, — они познакомились около шести лет назад на работе — рассказывает, что они с друзьями часто замечали, что Настя бывает грустной и подавленной, а потом внезапно «с головой уходит в работу, предлагает безумные идеи, говорит, что горы свернет». «Когда она была в гипомании, она не обращала на проблему внимания — все на подъеме, все хорошо. Ярче проявлялись депрессивные фазы. В какой-то момент мы стали дружно просить ее пойти на обследование».

Самой Даше переживать состояние подруги тоже было непросто: «Это угнетает тебя, как друга, потому что ты, по сути, не можешь помочь. Особенно сложно, когда человек отрицает профессиональную помощь, но у тебя нет способа воздействия. Ты не можешь его за шкирку отвести в больницу или позвонить его родителям, потому что они тоже чувствительные люди. А человек откладывает поход к врачу или отрицает проблему».  

Даша говорит, что не может отделить БАР от личности подруги: «Это все еще она, даже в депрессивной фазе, это нельзя отделить, с этим надо просто попытаться жить. Понять, что сейчас такой период и в этот период для нее важна поддержка». Даша говорит, что человеку с БАР, по ее опыту, нельзя «давать общие советы»: «“Все будет хорошо” или “иди побегай”, “давай поработай” — это все не поможет. Надо дать человеку пространство, не давить, но при этом дать знать, что ты всегда рядом».   

«В фазу мании я под Новый год все бросила и уехала в Чечню» 

До недавнего времени Арина работала в клиентской поддержке американской компании — через неделю после нашего первого разговора ее уволили. Из-за депрессивной фазы БАР она практически не могла работать. 

Арина родилась в Москве, потом переехала в Берлин. Оттуда уехала в Шанхай, но, когда началась эпидемия, переехала в Стамбул. Она смеется, когда говорит, что, «кажется, своими перемещениями обязана именно биполярке».  

Арина поняла, что «что-то не так», когда поступила в университет. «Я игнорировала школу, все говорили: “Ты такая умная, талантливая, но ленивая”. И я такая: ну навесили лейбл, я буду ему соответствовать. А когда я пришла в универ, у меня случился приступ гипомании. Два первых месяца я просто впахивала двадцать четыре на семь, я не спала сутками, потому что делала домашку. И, конечно, потом началась депрессия. Я закрылась в комнате на недели и не могла вообще выйти, не могла учиться. Профессора вообще не поняли, что произошло. Я сказала, что у меня проблемы со здоровьем, и ушла из вуза». После девушка поступила в другой университет, и история повторилась.

Сразу после этого Арина познакомилась с человеком, который ездил автостопом, и поехала с ним путешествовать. «Я уехала в Чечню под Новый год — резко. Нашла абсолютно случайного попутчика. И уже в дороге оказалось, что у него нет загранпаспорта, и он говорит: “А поехали на Эльбрус, а потом в Чечню”. И так я взбиралась на горы в летних кроссовках». 

Запала снова хватило на два-три месяца, пока Арина переживала фазу гипомании. «Я доехала до Берлина, за два месяца гипомании выучила немецкий — учила по восемь часов в день. Я просыпалась и садилась за учебники — это было как на наркотиках, я такое удовольствие получала. И потом снова ужасная депрессия, одна из самых тяжелых моих. Очень тяжело было мне и моему молодому человеку тогдашнему. В один момент он сказал: “Прости, я тону с тобой”. Дойти до психиатра ни у него, ни у меня мозгов не хватило».  

Во время очередного путешествия в период гипомании у Арины случился приступ: «Я так все время пыталась сбежать от депрессии, и вот в какой-то момент я оказалась в Турции и в баре туалета попыталась себя убить». После этого Арина обратилась к врачу: «Меня отправили в одну клинику, но там мне не помогли. После я легла в Ерамишанцева, и мне сразу поставили БАР. Буквально было так: я захожу в палату, кладу вещи, параллельно врачу рассказываю свою историю, двадцать минут мы просидели с ней, и она такая: ну у тебя БАР второго типа. У меня были мысли: да как можно так быстро поставить такой диагноз? Я до последнего не верила».  

Четыре месяца после лечения Арина пребывала в стабильном состоянии, но после уехала в Шанхай, и у нее снова началась депрессивная фаза: «В депрессивный эпизод у меня нет сил встать с кровати. В ровном состоянии у меня обычно много планов — я обожаю планирование. А в депрессивной фазе я просыпаюсь и думаю, что я хочу это делать, но у меня нет сил, меня не радует без объективных причин предстоящий день».  

Гипомания же у Арины не длится долго: «Я два месяца в год Саша Митрошина (мотивационный блогер. — Прим. ТД), а десять месяцев я Арина в депрессии».  

Построить стабильные романтические отношения пока не получается из-за БАР: «В депрессивной фазе я больше завишу от людей и во мне больше ревности. Если я не пью таблетки, я думаю о человеке двадцать четыре на семь, я в зависимости абсолютной и ревности. И я уже понимаю, что это ненормально, и пишу своему терапевту. Он сказал, что обсессивность тоже корректируется медикаментозно».

Сгладить подобные симптомы, по словам Марии Пушкиной, действительно можно, но, «к сожалению, это удается не в ста процентах случаев». Зато при помощи медикаментов удается избежать тяжелых депрессий или мании. «Но нестабильность или повышенная чувствительность к разных стимулам остается. Либо можно идти в психотерапию и там отлаживать более тонкие надстройки», — отмечает Пушкина. 

Арина, как и многие люди с БАР, вынуждена переживать его особенности самостоятельно: «Когда я маме в девятнадцать лет сказала, что, кажется, у меня депрессия, она сказала: “Ой, это все твоя лень”. Я ей хотела показать лекцию психиатра на эту тему, мама мне сказала: “Че ты мне этого чувака из “Камеди клаб” показываешь?” Сейчас, правда, отношения с мамой наладились. Вот когда мне поставили диагноз официально, мама стала читать про это и стала реально внимательной ко мне, стала больше принимать меня и мне доверять». Тем не менее этой поддержки не хватает. «У меня нет близких друзей, которым я могла бы подробно рассказать про БАР и которые могли бы меня поддержать. Я и сама-то пока не всегда понимаю, что такое БАР, и не могу отследить какие-то моменты. Так что этот путь я прохожу сама», — говорит Арина.

• Теги:
• биполярное расстройство