На маршруте Света с бантиком
Светлане Алексеевой нравится растить детей и водить большие машины — грузовики или автобусы. Пять лет назад Света заболела раком. Плакала, что не сможет вернуться за руль. Но она смогла. И не только это
В августе, когда все возвращались из отпусков и движение на дорогах становилось все плотнее, на Мотовилихе появилась новая автобусница — Света Алексеева. Невысокая, хрупкая, со смешливыми глазами и тонкими аристократическими пальцами, она мало походила на профессиональных водил или женщин из троллейбусного депо, что приходили устраиваться в автобусный парк раньше. И директор с отеческой жалостью в голосе спросил: «Работа у нас сложная. Точно потянешь?» — «Я десять лет водителем-экспедитором была, по области в день по тысяче километров наматывала. Троих детей сама кормлю. Даже не сомневайтесь!»
Убедила.
Дорога на первую работу. О любви
В детстве Свете никогда не говорили, что девочкам чего-то нельзя. Папа — тренер по хоккею и футболу, мама работала на заводе, где выпускали электропилы. Света — первый ребенок в большой семье и первая внучка у деда-шофера. Даже из роддома она въехала в мир не на какой-то там легковушке, а на настоящем, заляпанном грязью КамАЗе. Так и пошло: пока соседские девочки плели куклам косы, Света выгружала с дедом дрова, засыпала цемент или гоняла по просекам на лесовозе.
«Я люблю грузовые машины, легковушки неудобные — даже хоккейная форма сына еле-еле втискивается. И обзор никакой. Я привыкла, что на большой машине все вижу на 360 градусов, а тут таращишься в это зеркало: губы, что ли, красить его придумали? Если бы после пандемии не поднялись цены, я бы снова купила в семью “Газель”».
А пока мы загружаемся в «Ниссан Альмеру». Свете надо заехать на швейное производство, потом на основную работу — в автобусный парк ООО «РТ Лайн». Я сижу сзади, вокруг меня — микромир Алексеевой. Ажурное платье размера S — видимо, осталось с праздников; журналы по профилактике и борьбе с раком; автокресло, игрушки, книжки. Трое Светиных детей выросли в машине. Дочка Маша — ей уже двадцать один год — росла в грузовом «сапоге» (ИЖ-2715). Пока мама принимала товар или ругалась с поставщиками, Маша играла или рисовала в салоне. Потом у Алексеевой появилась «Газель», в ней с двух месяцев катался рядом с мамой будущий хоккеист Владик, ему уже шестнадцать лет.
— Он был такой спокойный! Я там с мужиками разбираюсь, коробки считаю, дым коромыслом! А он сидит и ждет, сколько нужно. Слава, последний мой сын, другой совсем. С ним такие номера уже не проходили, приходилось звать на помощь маму.
— А отец помогал?
— У меня все дети от разных мужчин. Я не горжусь этим, но и не скрываю. Так повернулось в жизни, что на мужей надежды не было, но мне повезло с родителями, дай бог им здоровья. — Света заводит машину, мы трогаемся. — Первый муж был очень хороший, но я была молодая и глупая. Хоть и любили мы друг друга, часто ссорились, потом разъехались, а вскоре он умер. Говорят, зарезался. Случайно или нет, подробностей я не знаю. Помню только, что днем видела его на площади, а вечером узнала, что его уже нет… Всю жизнь жалею, что не сберегла эти отношения.
Когда первого мужа не стало, на руках у Светы был брат Илья, он родился в полуголодном 1994-м. Светиной маме зарплату тогда выдавали пилами, а папе — обещаниями. Света, самая старшая из троих детей, поддерживала семью: выучилась на скорняка и начала шить шубы и шапки. Плюс работа на телефонном заводе.
— Тогда был большой спрос на меха, и за сезон я очень неплохо зарабатывала, скопила даже на легковушку, но не получилось ее купить: деньги понадобились родителям. А первая машина у меня была уже грузовая, ИЖ-2715. Это начало нулевых, мы завели продуктовый магазинчик, надо было возить товар, и второй муж разрешил мне пойти учиться на права. И даже сам сидел в это время с дочкой. Я у него спустя годы спрашивала: как ты меня отпустил? Мы же так плохо жили, я черная вся ходила. — Тормозим на светофоре, Света оборачивается ко мне и добавляет с ровной улыбкой: — Сегодня это называется «абьюз». А тогда никак не называлось. И я не была готова к такому: у меня-то в семье подобного не было. Думала: ну случилось один раз, извинился, исправится. Дальше было хуже и хуже… Несколько лет так промучилась, а потом забрала дочку и ушла. Думала: почему он такой? И поняла: он себя не нашел, в этом дело.
— Это как?
— Он мечтал работать на железной дороге. Выучился на помощника машиниста, ушел в армию, попал в Чечню. Тогда была первая чеченская. Оттуда вернулся с контузией и другим человеком. Мы встретились, когда он работал на автомойке, уже был сильный надлом. Я ему говорила: «Попробуй устроиться по специальности, это же твое!» Он попробовал, но не прошел тесты. Из-за контузии. И все… Какое-то время держался, потом запил. Это сейчас я понимаю, что надо было еще что-то для него сделать, переучить, найти ему занятие. Но что уж? Сидит теперь в своей трехкомнатной квартире, пьет, конечно, не платит за жилье. Сестра его там же прописана, у нее двое детей, которых забрала опека. Это очень тяжелая история, и мне пришлось вмешаться, потому что там прописана наша общая дочь. И я выплачиваю чужие долги. Так, мы приехали.
Швейное производство. Мир не тот, каким кажется
В полуподвальном помещении жилого района находится Светин «офис». В двух комнатах стоят швейные машинки, лежат ткани, в третьей — кабинет регионального отделения ВООПП «Ассоциация онкологических пациентов “Здравствуй!”» О том, как Света туда попала, мы поговорим позже. Пока же она выгружает ткани для пошива экосумок — это ее проект «Мама может».
Когда Света прыгнула в четвертый декрет, решила, что надо научиться делать еще что-то, кроме вождения, ведь надеяться, кроме как на себя, ей не на кого. Уволилась из автобусного парка и пришла в государственный центр занятости. И там вдруг выяснилось, что за кабиной машины существует другой мир. В нем тебя по сто раз гоняют за справками, разговаривают через губу, захлопывают перед твоим носом двери и унижают. Света какое-то время терпела, потом писала жалобы, просила найти ей что-то нормальное для переобучения. Переобучиться можно было только на парикмахера или швею. Она была согласна, но на пути ее вырос новый камень: брать на работу маму с младенцем никто не хотел. Алексеева не сдавалась, пригласила двух таких же мам в декрете, они получили субсидию по 50 тысяч рублей и открыли швейную мастерскую «Мама может».
Для того чтобы разбираться в новом деле, Алексеева поступила в финансовый колледж, потом взялась за курсы по маркетингу. Когда все это происходило, ей уже было сорок два года, у нее четверо детей, ни одного мужа и невероятная куча проблем, которые она шутя называет задачами.
— Я сама виновата во многом: пропустила все льготы и пособия, которые были мне положены с первыми тремя детьми: просто не знала о них. Моя жизнь проходила в машине. Утром встала, загрузила детей, смеси, перекусы и поехала. Вечером домашние дела, стирки, проверки уроков. Фильм посмотреть некогда. Поэтому теперь я всем своим автобусникам говорю: выходите из кабины, читайте новости, следите за тем, что происходит вокруг, — мир большой, а мы так мало о нем знаем!
— А они что?
— Ну что-что? Смеются. Поехали на работу, сами увидите. Я сегодня как раз стою в резерве.
Автобусный парк. Дали прикурить
В автопарке Света, наспех здороваясь со всеми, бежит к своему автобусу. Он ее — условно. Сегодня, когда в Перми прошла транспортная реформа и закупили новые, начиненные электроникой ЛиАЗы, водитель может сесть на любую машину: вводит в программу номер маршрута — и дальше вся работа автобуса перестраивается. Дорогу выстраивает навигатор, остановки объявляет бот. С одной стороны, это удобнее, а с другой — нет родственной близости, которая раньше была между автобусами и водителями. Нет занавесочек, иконок на панелях и того отеческого прислушивания — все ли с «лошадкой» в порядке? Но Света по-прежнему помнит характер каждой машины. Если с утра молчаливый обычно автобус фыркает, охает или как-то не так клонится — надо вести его на обследование.
— Вообще, это типично женское — гиперответственность. Когда к машине относишься как к ребенку. Помню, только пришла на автобус, встретила тут соседа, он занимался ремонтом. И говорит: «Как вы, бабы, задолбали! То тут потекло, то там запищало! Мужик ездит, пока двигатель не отвалится, а эти ходят и ходят!» Вот и я теперь так хожу.
— А что еще есть типично женского? Как вы, к примеру, с пьяными пассажирами общаетесь? Не раз видела, как водитель вставал и выводил буяна…
— Я тоже могу вывести. Но с пьяными стараюсь не конфликтовать. У нас был случай, когда выпивший рыбак ехал с сумками и с буром, в дороге уснул. Кондуктор его разбудила, и он с перепугу воткнул бур ей в ногу — не специально, испугался во сне… В мороз я пьяных не выгоняю, если не буянят. Бывает, что разбудить на конечной не могу, ну вожу по кругу, пока не проспится. Раньше по городу стояли опорные пункты полиции. Это нам очень помогало. Я останавливалась, выходила и просила помощи. У ПГНИУ, где в сентябре расстреляли людей, тоже много лет была полиция — они не пропустили бы вооруженного человека. Но пункт убрали, сейчас там кофейный ларек. И теперь, если что-то случится, я могу только позвонить в 102, ну или дэпээсники иногда помогают.
— А если надо первую помощь оказать? Аптечка у вас есть?
— Аптечка есть, но в ней почти ничего нет. Мы покупаем сами нашатырь, к примеру. Он особенно нам помогает после праздников. — Света смеется. — Новогодние подарки у нас знаете какие?!
— А если без шуток, какой самый ценный подарок вы получали?
— Автомобильный домкрат. Третий муж подарил. Хотел купить стиральную машину, но я уперлась — домкрат! Вот это, блин, реально крутой подарок.
Света понажимала какие-то кнопочки — и мы пошли в диспетчерскую, спрашивать, есть ли для нее на сегодня работа. Когда водитель автобусного парка стоит в резерве, это значит, что он может кого-то подменить или выполнить горящие поручения. В диспетчерской у окошка очередь: трое мужчин и две дамы. Света и блондинка-кондуктор с красивыми серебристыми ногтями. Руки — визитная карточка кондуктора. Визитная карточка Светы — бантик на голове.
Это я услышала от водителя Алексея. У них тут своя униформа: мужчины ходят в галстуках, а женщины — с бантами на шее. У Светы, после того как она из-за химии побрилась налысо, выросла новая густая шевелюра. Чтобы волосы не мешали обзору, стала повязывать бантик на манер девушек из пинап.
«У нее как в том анекдоте: если бантик направо — настроение хорошее, если налево — лучше не подходить!» — хихикает Алексей.
Минут через десять, когда Света получила путевку и прошла медосмотр, стало ясно, что все это враки: если и есть в автобусном мире дзен, то он сконцентрирован в водительнице Алексеевой. У ЛиАЗа, на который ее поставили на замену, за ночь сел аккумулятор. Собрались мужики, тянули похожие на огромные клешни клеммы, «прикуривали» от другого автобуса, ругались: Света стояла рядом, снижала беседами о погоде общий градус. Потом пошла в салон проверить бортовой журнал: в нем не было ни одной записи — это значит, водители-мужчины в центральной электронной базе отметки делали, а вот тут, на месте, ленились. И теперь стой-гадай, ищи причину неприятностей.
— Вот живой пример разницы между мужчиной и женщиной. У нас такого быть не могло. Но есть и плюсы: в ближайший час я совершенно свободна. Можно сесть в салон автобуса и поговорить.
— Света, никак не могу отойти от речевых оборотов ваших коллег: на пять русских слов три матерных. Вы так умеете разговаривать?
— Пф-ф! Когда надо, запросто. Я владею тремя языками: человеческим, водительским и министерским. Министерский выучила в последние годы, когда появились наши проекты для мам и начала работать с онкопациентами. А водительский знаю давно. На нем быстрее всего можно донести информацию до человека, который обычный язык не понимает. Ну вот смотрите: у меня, водителя-экспедитора, день был расписан по минутам. В семь утра дочка должна быть на фигурном катании. Пока она тренируется, я кормлю малыша. Потом везу детей в школу. В девять утра у меня начинается погрузка. И дальше все очень плотно, минута в минуту. А у нас же люди любят покурить, кофе попить полчасика. Вот тут и приходил на помощь водительский язык. А потом люди привыкли: когда я приезжаю, все должно быть быстро и четко.
ЛиАЗ для двоих. Рак и мечта о дальних странствиях
— Как вы пришли на автобус? Первая женщина водитель-экспедитор в Перми — это же особый статус, преференции…
— Мне было тридцать семь лет. Я купила дом — он стал моим местом силы, дети подросли, хотелось проводить с ними больше времени. Но так, чтобы я все-таки была на большой машине. И вдруг вижу за рулем автобуса девочку. Доехала на конечную, подошла и спросила: «А у вас на работу берут?» Все, в 2009 году с «Газели» прыгнула в автобус и откаталась пять лет.
Во время работы в автопарке у Светы случилась еще одна романтическая встреча и наступила новая беременность. Автобусница Алексеева охнула, но не испугалась. Где трое, там и четверо. Поднимет, как и раньше. Чтобы не рисковать ребенком, уволилась и занялась швейным делом. В сорок два она родила Славика. В сорок четыре заболела.
— У меня на груди появилась шишка. А я никогда ничем не болела, в больницы попадала только по беременности. Поэтому значения не придала, сказала сестре — вот, типа, шишка выскочила, пройдет. Но сестра с мамой потащили меня к маммологу, и в тот же день я узнала: вторая стадия рака. Рыдала две недели. Не из-за болезни: у меня ломался график. На мне были дети и работа, а работа — это машина. «Газель» надо было поставить на прикол, и, когда я вернусь к работе, неизвестно. А дел была уйма.
— Как возможно работать во время химий? Тебе же постоянно плохо…
— Мне для нормальной жизни нужна полная загрузка — я же с пятнадцати лет постоянно работаю. А тогда хваталась за все, лишь бы не думать о раке. Пока шла подготовка к операции, взяла большой заказ, раскроила, раскидала девчонкам работу и пошла на удаление груди. Когда отошла от наркоза, первая мысль: как там заказ? Что по плану дальше? Руку после операции я разрабатывала на «Газели» — ручкой переключения: туда-сюда, десять дней, и рука в порядке. Потом пошли химии: утром у меня вливания, потом чуть приходила в себя и вечером ехала по делам. Рак — это исключительно моя проблема, заказчик ни в чем не виноват. И если сегодня я его подведу, завтра он со мной не захочет иметь дело. А мне надо кормить детей. Вот я вставала и шла, в деле отвлекалась, забывала, что мне плохо. Помимо этого начала консультировать девочек по раку, вошла в фотопроект, где фотографировали дам с онкодиагнозами. Там поняла, что нас, с выпадающими волосами, парикмахеры часто боятся, думают, что мы заразные. Я открыла салон красоты Cancer Style — там девочек, прошедших химию, брили, рисовали им мехенди на лысых головах. Мы сдружились, общались. Хорошее было время, но из-за пандемии пришлось закрыться. Ну а потом я возглавила пермское отделение ассоциации онкологических пациентов «Здравствуй!».
— Это же волонтерская работа, за это не платят?
— Нет, конечно. Но эта работа дала мне очень много: и новый круг общения, и новое понимание жизни. Когда я столкнулась с раком, главная проблема была в том, что никто не мог мне ответить на элементарные вопросы. Как будет проходить лечение, сколько это займет по времени, чего я могу лишиться, надо ли переучиваться? Вокруг было молчание. А для меня оно страшнее самого рака. Пока я проходила этот путь, алгоритм выстроился, и я начала делиться им с другими девочками. Но основательно взялась за работу в ассоциации после смерти Светы.
Мы оперировались с ней в одно время. У нас была одна стадия, но у нее — более агрессивная форма. Подружились, и вдруг звоню ей и не узнаю голос. «Что случилось?» — «Все плохо». — «Что плохо?» — «Все». Я нашла ее брата в соцсетях: «Что у вас, с*ка, там случилось? Нормально же было все!» — «Мы поехали в Москву, там Свету надо было оставить на лечение, надолго, но у нее дома дети». — «Какие, в жопу, дети, когда на кону жизнь?» Я обзванивала знакомых, искала врачей, это было на выходных. А в понедельник Света умерла. И дети, к которым она спешила, остались без матери. — Алексеева плачет. — После той истории я стала искать причины произошедшего: что надо было сделать, чтобы Света выжила? Знакомилась с организациями онкопациентов, а когда вышла на «Здравствуй!», поняла: эти люди вызывают уважение и доверие — значит, мое. Теперь я консультирую, веду группу в ватсапе, отслеживаю все, что происходит в медицине. За последние три года многое изменилось: к примеру, таких девочек, как я, уже оперируют после химии, а не до, как было раньше. Уровень выживаемости значительно вырос. Стало больше помогающих пациентам организаций. И сейчас я на сто процентов уверена: если человек хочет жить, он будет жить. Даже с четвертой стадией рака. Наша общая болевая точка — реабилитация, вот этот аспект у нас совсем не развит, к сожалению.
— Какие главные ошибки допускают пациенты?
— Первое — после сорока лет нужно проходить ежегодную диспансеризацию. Второе — если уже что-то нашлось, нельзя воспринимать рак как начало конца. Это болезнь, она лечится. Третье — надо составить четкий алгоритм действий, понять, чего вы можете лишиться, и готовиться к жизни после выздоровления. У вас обязательно должна быть цель. И план. Это четвертое. Ко мне подошла недавно девочка, из наших автобусниц. У нее семеро детей. На груди шишка, надо идти на обследование. Я ей рассказала, что делать. Звоню: «Ты сходила?» — «Ну, мне пока некогда». Эти «некогда» меня бесят, и тогда я перехожу с человеческого языка на водительский.
— Вы на третьей группе инвалидности. Но на автобус вас все-таки взяли. Как? И главное — зачем? Трудная же работа!
— Я люблю дорогу, кабину большой машины, это мой наркотик. Помню, привезла среднего сына на хоккей, пока ждала его, уснула. Просыпаюсь, вижу: передо мной стоит «Газель». И я поняла: все! Не могу больше работать «на земле», хочу за руль большой машины. Таскать коробки, как раньше, уже сложно. Но автобус же я водить могу! Пришла в свой автопарк — отправили на медкомиссию, там мне отказали из-за рака. А я в ремиссии, чувствую себя хорошо, таблетки не пью, гормоны тоже. Почему отказ? Объяснить толком никто не может — такое негласное правило, боятся. Я пошла к юристу из нашей ассоциации, она сказала, с точки зрения закона работать я могу, в моем случае нет ограничений. Я отскринила закон, сравнила его с требованиями работодателя, доказала свою правоту — и меня приняли обратно. Этот путь может пройти каждый, главное — захотеть.
— У вас какие-то особенные условия труда теперь?
— После транспортной реформы, которая прошла в Перми, у нас у всех теперь особые условия. Водители работают посменно, в смене не больше десяти часов — и я выбираю удобный график. Благодаря этому успеваю заниматься всеми своими делами. Ну и плюс руководство всегда идет навстречу: когда мне надо улететь на форум по онкологии или к сыну в Питер, они отпускают. У меня же старший уже встал на ноги, дочка тоже взрослая. Мальчишки только со мной. Я купила в ипотеку две квартиры в строящемся доме — это для детей, чтобы у них был старт в жизни.
— Света, вы — крутая…
— Да ладно. Крутая я буду, когда исполню свою мечту. Я хочу получить Е-категорию, это позволяет работать на дальнобое. И когда малые мои вырастут, я сяду за руль большой машины и буду ездить по стране! Может, даже перееду в другой город — круто же пожить на пенсии в новом месте? Дальнобойщицы немного чекнутые, и автобусницы, и газелистки. Хотя чего я перечисляю? Простых девочек у нас не бывает — чтобы разруливать ситуации, которые подкидывает дорога, нужен характер. Как-то один старый водила мне сказал: «У шофера нет пола. И оценивать его можно только по характеру вождения». Вот я так и оцениваю всех людей, а мужчина или женщина, мне по барабану. Пошли, кстати, гляну, что там с зарядкой аккумулятора. И бантик пора завязать. У нас сегодня центральный маршрут и прекрасная погода — будем поднимать себе и пассажирам настроение…
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам