«Сидят в лесу и ждут»
Как живется беженцам из Донбасса в России и кто помогает решать их проблемы
Одеть всех
Склад «Второго дыхания» в Москве затерялся посреди бесконечной желто-серой промзоны у метро «Владыкино». Внутри, за аккуратной белой дверью — снующие туда-сюда погрузчики и сотни контейнеров с вещами, которые сдают москвичи в специальных пунктах приема. Фонд обеспечивает одеждой 7500 семей по всей России, а с недавних пор — еще и беженцев из Украины.
Вещи сперва взвешивают и раскладывают по мешкам, к которым приклеивают этикетки. Потом мешки отправляют на сортировку, где специально обученные люди разбирают их с девяти утра до пяти вечера пять дней в неделю. Что-то пойдет в магазин Charity Shop, где их повторно купят, — например, шубу с короткими рукавами от Louis Vuitton, а что-то куда более практичное, пусть и не брендовое, — в лагерь беженцев.
У «Второго дыхания» сеть партнеров по всему Золотому кольцу, через которую одежда распределяется между малоимущими. Сейчас те же партнеры передают одежду беженцам.
«Мы получили запрос из ПВР «Лесная поляна» и ответили на него, — координатор благотворительных программ “Второго дыхания” Юлия Селезнева объясняет, как фонд вошел в программу поддержки беженцев. — То же самое было в ростовской области — запросы от Милосердия-на-Дону и БФ помощи детям «Доброе дело». И в Воронеже — мы там помогаем воронежской епархии РПЦ, они нас связали с теми, кто курирует помощь беженцам».
Ростовская и Воронежская области принимают сейчас больше всего людей. При этом есть беженцы официальные и неофициальные. Кто-то выехал во время организованных эвакуаций первых дней «спецоперации». А кто-то просто добрался до Ростова в одиночку, сел там в электричку и поехал куда глаза глядят. У этих людей совсем разные статусы в России и разные жизненные пути. Первые попадают в пункты временного размещения (ПВР) и государство закрывает их базовые потребности. Вторые совершенно свободны. Прежде всего в перемещениях.
В Воронежской области, куда сейчас прибыл крупнейший поток беженцев, сформировано местное сообщество фондов, которые распределили между собой ПВР. Сначала таких пунктов было двадцать, теперь их по всей Воронежской области уже семьдесят. Фонды действуют вместе с храмами РПЦ, фондами юридической помощи и крупными НКО типа «Второго дыхания». Государство оплачивает беженцам коммунальные услуги и обещает по 10 тысяч рублей на каждого члена семьи.
Закрытая территория
Лагерь «Лесная поляна» в Подмосковье — часть комплексного центра «Ступино», где летом отдыхали дети из малообеспеченных семей. В этом году лагерь переоборудован под ПВР — мы направляемся туда с очередной партией гуманитарной одежды и гигиенических средств от «Второго дыхания». Летний лагерь не ожидал такого наплыва людей в феврале — постельное белье изношено, и мы везем новое. В лагере пять корпусов на двадцать человек, в каждом корпусе есть стиральная машина, микроволновка, чайник. На территории — столовая и склад.
Беженцы не ожидали, что условия будут хорошими, — как рассказывают их товарищи по несчастью, ждали всякого. Но им всем, говорит Юлия из «Второго дыхания», хочется домой. Они не предполагали, что их отвезут так далеко, думали, в Ростовскую область, а тут — не пойми куда, в Подмосковье, и так надолго. Люди живут в восьми километрах от города, в лесу, и только автобус приезжает забирать детей в школу. «Беженцы сидят в прекрасных условиях, полностью изолированные. И ждут», — описывает Селезнева.
На склад «Второго дыхания» прибывает волонтер Антон — молодой мужчина в бейсболке на недорогой компактной иномарке. Грузим с ним шесть огромных пакетов одежды, кое-как вмещаемся в машину, едем, аккуратно огибая сидящую посреди дороги невозмутимую собаку.
Антон оказывается человеком глубокомыслящим и следующие до Ступино пять часов рассказывает мне об изобретении Гельмутом Колем исторической политики, о развале Югославии, о создании институтов национальной памяти в бывших странах Варшавского договора, о люстрациях и декоммунизации, о гигантской катастрофе и трагедии, которой на века станет русско-украинский конфликт.
Через глухой лес подъезжаем к лагерю — он обнесен сплошным забором, у въезда охранник. Антон выходит к нему, здоровается, описывает в подробностях, по пунктам, что привезли. Охранник звонит кому-то, повторяет весь список. Вдруг смеется: «Не, вам в другой лагерь». Оказалось — свернули не туда, нужно проехать еще полтора километра. Приехали не к тем беженцам.
Правильный лагерь выглядит действительно очень прилично, практически как хипстерский лесной кемпинг, с новыми деревянными домиками и ухоженными тропинками. Охрана проводит нас к складскому корпусу, внутри — горы коробок со всякой всячиной, и торопит на выход. Журналистов тут не жалуют, во всяком случае без письменного разрешения минсоцразвития Московской области или директора лагеря Сергея Альбертова.
«Ответ отрицательный», — строго отвечает главный охранник на просьбу хотя бы прогуляться по территории.
Нет прописки — нет учебы
Абубакар Магомадов занимается образовательным проектом в комитете «Гражданское содействие». Он говорит, что у беженцев из Донбасса сейчас большие проблемы с устройством детей в школы и детские сады. Приводит в пример историю семьи с территории ЛНР и отмечает, что все эти истории очень похожи.
25 февраля эту семью одной из первых вывезли на автобусе из ЛНР в Рязанскую область, предоставили размещение в ПВР, в пансионате, оформили банковскую карту, сделали временную регистрацию. Но женщине надоело сидеть в лагере и ждать неизвестно чего, она переехала в Москву и захотела устроить дочку в садик, чтобы пойти на работу. Девочку в сад не взяли.
«По нашему опыту, садики и школы требуют регистрацию и часто даже постоянную прописку по месту расположения школы. У нее возможности зарегистрироваться не было, она сделала запрос в Рязанскую область, и ей сказали в ПВР, что, как только она выехала, ее временную регистрацию аннулировали», — рассказывает Абубакар. Девушка нанялась работать няней в семью. Но устроить дочь в садик или в школу — к сентябрю той исполнится семь лет — не получилось.
По закону государство не ограничивает регистрацией право детей на образование, но по факту мы с этим сталкиваемся постоянно, говорит Магомадов. Более того, государство обязано обеспечить ребенка образованием, есть у него регистрация или нет. Часто юристам комитета приходится договариваться со школами в ручном режиме, где-то получается, где-то нет. Иногда проблему помогает решить местный департамент образования.
Крайняя мера — суд. Но это долгоиграющий сценарий, он может длиться и два, и три года. «Пока мы судимся по садику, ребенок уже идет в школу. У одного коллеги была ситуация, когда они судились долгие годы по поводу устройства в школу и ребенок за это время перерос школу», — вспоминает Абубакар. Часто школы ссылаются на отсутствие мест и нежелание портить учебную статистику.
Сомнительный статус
Давняя переселенка Ольга Заблотская, помогающая сейчас освоиться новоприбывшим в Россию жителям Донбасса, называет одной из главных проблем беженцев прохождение миграционного учета. Иностранный гражданин (а в сепаратистских республиках востока Украины людей с украинскими паспортами по-прежнему большинство. — Прим. ТД), прибывающий на территорию Российской Федерации, должен встать на учет в течение семи дней. Для этого нужен собственник жилья или любой человек, имеющий постоянную регистрацию в каком-либо жилом помещении, который сделает вновь прибывшему временную регистрацию.
Если человек прибывает в страну, а таких знакомых у него нет — он может получить регистрацию за деньги (правда, не у всех они есть), 500 рублей с человека в месяц. Такую регистрацию на срок от года оформляют фирмы, которые находят собственников, готовых временно оформить у себя беженца, продолжает Ольга. Если нарушены сроки прохождения миграционного учета — могут отказать в получении разрешения на временное проживание.
Сейчас появился закон, что все прибывающие в Россию из Украины могут рассчитывать на временное убежище. Ольга Заблотская получила его еще в 2014 году, когда жила в первых лагерях беженцев. Тогда это было бесплатно. Сегодня, особенно в Москве, нужно проходить несколько платных врачей — а кто-то покидает Донбасс без копейки денег. Необходимо также перевести все документы на русский язык (хотя в украинском паспорте на второй странице информация дублируется по-русски) и заверить перевод у нотариуса — тоже, конечно, за деньги. Без денег в Россию лучше не соваться, говорит Ольга, либо селиться в ПВР. И ждать конца «спецоперации».
Заблотская в 2014 году выехала с Луганщины в Симферополь. «Думали, месяца на три выедем, война закончится, к сентябрю вернемся — к школе. Она не закончилась». К концу 2014 года семье сказали: ваши украинские документы будут недействительны для трудоустройства. Подали заявку, вывезли как беженцев на бесплатном автобусе в лагерь в Волгоградской области, в Октябрьский район. Предоставления временного убежища, позволяющего устроиться на работу, Ольга прождала два с половиной месяца. Мужчины, пока ждали, подрабатывали нелегально на местных стройках, по 500 рублей в день. Сразу после его получения Ольга устроилась в Волжском на работу и начала снимать там квартиру.
Бывшая дончанка Анастасия Нещетная, ныне живущая в Москве, избежала миграционной волокиты, пройдя ее заранее. В 2020 году Анастасия с мужем выезжали в Ростов специально для получения российского паспорта, как и 600 тысяч других жителей самопровозглашенных республик. Знакомых и родственников в России у супругов нет — и, не будь у них паспортов, они столкнулись бы с описанными выше проблемами. Получить паспорт России по упрощенной схеме все так же возможно, но для этого необходим ворох бумаг и оплаченная госпошлина на 3,5 тысячи рублей.
Семейный юрист Екатерина Задорожняя напоминает, что каждый прибывший в Россию беженец из любой страны имеет, согласно федеральному закону «О беженцах», право на: услуги переводчика, получение информации о своих правах и обязанностях; содействие в обеспечении проезда и провоза багажа к месту пребывания; питание и возможность пользоваться коммунальными услугами в центре временного размещения; медицинскую помощь; содействие в направлении на профессиональное обучение или на трудоустройство наравне с гражданами РФ; бесплатное размещение в центре временного размещения и на обеспечение там охраной; содействие в оформлении документов для въезда на территорию РФ, если человек находится за пределами России; социальную защиту, в том числе социальное обеспечение, наравне с гражданами РФ; содействие в устройстве детей в детские сады и школы; участие в общественной деятельности наравне с гражданами РФ; наконец, на добровольное возвращение в государство своей гражданской принадлежности.
Все беженцы стремятся в Москву — самый дорогой город России. Слишком уж привлекательны московские зарплаты, особенно на фоне остальных регионов. «У меня муж — водитель автобуса. В Волгоградской области он получал зарплату 25 тысяч, — рассказывает Ольга Заблотская, — Со временем эта зарплата почему-то начала снижаться. Дошло до 14 тысяч рублей. Земляк наш жил в Москве, тоже водителем автобуса работал, пишет: «А че вы сюда не приедете? Я здесь 70 тысяч получаю. Будем вместе снимать квартиру». Семьи сняли напополам двухкомнатную квартиру. Подсчитали — выгода от высокой зарплаты оказалась больше, чем общий доход семьи в регионе. Там Ольга получала 12—13 тысяч рублей, в Москве начала трудовой путь с зарплаты 30 тысяч.
«Когда мы переехали в Москву, мы уже были граждане РФ, но регистрация у нас была в Волгоградской области. От нас школа в Бескудниковском районе при устройстве ребенка потребовала местной регистрации. Сказать честно, мы сыну тогда купили фиктивную. Просто в школу принесли ее. Приняли без проблем», — комментирует Ольга проблему, обозначенную юристом Магомадовым.
Путь от ПВР до российского гражданства у Ольги занял год.
Задержка в выплате «беженских» 10 тысяч рублей на человека — по московским меркам откровенно скупых — одна из главных жалоб беженцев сейчас, если судить по их группам в соцсетях. «У нас некоторые девочки [из Донецка], которые оформляли выплаты [в начале конфликта], до сих пор их так и не получили, — рассказывает Анастасия Нещетная. — Многие выезжают в Россию, оформляют [эти выплаты] и уезжают обратно. Для наших краев это спасительная копеечка». Тем не менее выплаты задерживают и тем, кто поступает так, и тем, кто живет в ПВР, подчеркивает девушка.
По словам Анастасии, в Москве, Ростове и других российских городах, где она жила, «к донецким и луганским» отношение у местных двоякое. Есть немногие, кто помогает, но большинство, услышав про место рождения — Донецк или Луганск, «включает негатив». «Мало кто хочет и будет вникать, пытаться услышать, пытаться понять. О нас судят по каким-то рассказам других людей о других беженцах. Знаете, как бывает: из всего стада выделили пару овец, и теперь по этим овцам судят обо всех людях», — описывает Анастасия.
«Когда мы жили в ПВР, нам волонтеры привозили вещи. Была там одна девушка, она до нас жила там уже месяц. Взяла у волонтеров курточку, а потом, когда они уехали, выбросила ее на помойку, — упрекает Ольга Заблотская некоторых соотечественников. — Не знаю, для чего она ее брала, но я ей сказала: “После нас еще привезут людей, которым она, может, нужна будет”».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
