Место, где свет
Трагедия в Кармадонском ущелье отняла у Лейлы любимого человека, но не лишила способности любить и творить
Проспект Коста во Владикавказе, особенно в центральной части, — район оживленный, торговый. Поэтому частных домов, выходящих фасадом на улицу, тут почти не осталось — сплошь магазины, салоны и кафешки. Каждый квадратный метр может приносить неплохой доход. Но не для всех деньги имеют решающее значение. Понимаешь это между салоном красоты и пунктом доставки «Озон».
Бескорыстный бариста
Над входом во двор надпись: «Камерный театр». И крупными буквами: ШКиТ. Местные не нуждаются в расшифровке, а читателю поясним: школа кино и театра. Театр занимает весь первый этаж большого частного дома. На второй ведет узкая металлическая лестница. Там живет Лейла Теблоева.
Рядом — скромная одноэтажная постройка, отъедающая значительную часть и без того небольшого двора (если загнать машину, остается место разве что для прохода). Раньше в ней была кофейня.
«Пришлось закрыть, — вздыхает Лейла. — Восемь месяцев работы — и никакой прибыли».
О причине неудачи говорит уже с улыбкой: «В основном все наши приходили. А как я с них могу деньги взять? Даже если это новые знакомые, мне от одной такой мысли стыдно становится».
Сейчас это помещение арендует салон красоты. А кофейня переместилась в театральное нутро. Тут пара столиков, стулья, старый диван, оклеенные афишами стены, тяжелая черная портьера, которой при необходимости можно отгородиться от главного зала, и старое пианино. Оно выполняет функции барной стойки и по совместительству арт-объекта: внутренности открыли на всеобщее обозрение, заменив часть дерева стеклом и поселив внутри светодиоды.
За пианино блестит металлом профессиональный аппарат для приготовления кофе. Лейла уверенно колдует над ним, рассказывает, что получила навыки бариста, подрабатывая в московском баре.
«Нужно заниматься тем, что ты умеешь хорошо, — Лейла перекрикивает шипение пара. — Была бы я поваром или парикмахером, могла бы свой ресторан или салон здесь открыть. Есть помещение, можно делать все самой, никому не кланяться. Однажды серьезно задумалась: а что я могу? Могу спектакли ставить. Так почему бы этим не заняться?»
Домик Бабы-яги
ШКиТ существует два года, но уже приобрел репутацию важной культурной точки на карте Владикавказа. Здесь проходят кинопоказы, камерные концерты и, конечно, спектакли.
«Часто — спонтанно, — объясняет Лейла. — Например, заходит парень: “А когда у вас спектакль? Мы бы хотели посмотреть…” — “Мы — это кто?” — “Я с девушкой”. Я быстро прикидываю в голове варианты. Да вот, говорю, как раз на выходных. Потом открываю соцсети, пишу на нашей страничке: “Место, где свет” и дату».
«Место, где свет» — пьеса, которую Лейла поставила на двоих с Артуром Хатаговым, актером и давним другом. Они оба легкие на подъем, поэтому ничто не мешает им играть эту пьесу очень часто и без особой подготовки. А заполнить небольшой зал никогда не составляет проблем — у страницы театра уже несколько сотен подписчиков.
Были времена, когда это место выглядело совсем по-другому. Лейла хорошо помнит. Она родилась в Осетии, но четыре детских года провела с семьей в Душанбе: брат болел астмой — нужно было сменить климат. Вернувшись во Владикавказ, начали искать жилье.
«Идем мимо, видим низкие деревянные ворота, заглянули в щель: во дворе домик — жутковатый, как будто Баба-яга там живет, два маленьких окна, крыша покосившаяся. Мама говорит: “Давай здесь посмотрим. Может, продается?” Я ни в какую. А оказывается, к тому моменту она уже купила этот домик, хотела меня подготовить, видимо».
Все свое детство Лейла недолюбливала дом. Но признает: «Гостей как магнитом сюда тянуло. Родители были люди творческие — танцевали в ансамбле, постоянно посиделки у нас были. И ладно бы только артисты. У мамы брат в таксопарке работал, так все таксисты тоже периодически у нас собирались. Когда я начала работать в театре, и оттуда все стали к нам ходить. Благо тут совсем рядом».
Исправленная мечта
Сниматься в кино было ее мечтой с раннего детства, но однажды мечту откорректировали: родители взяли Лейлу с собой на спектакль в осетинский драматический театр — и через несколько лет девочка уже знала наизусть весь его репертуар и все роли, мужские и женские.
«Дело шло к окончанию школы, — вспоминает Лейла. — Родители стали интересоваться, кем я хочу быть. А что мне ответить: что хочу быть актрисой? И что? И как? Во Владикавказе тогда этому не учили. Набралась смелости, пришла в театр со служебного входа и спрашиваю у вахтерши: “Где учатся, чтобы тут работать?” А мимо шел худрук театра Георгий Хугаев. Она ему: “Георгий Доментьевич, тут вот девочка хочет быть актрисой, может, вы поговорите с ней?”»
Это был удивительный момент, ситуация, которую сейчас невозможно представить, когда вахтерша вот так запросто обращается к маститому режиссеру, а тот в свою очередь уделяет время девочке у служебного входа.
Спустя неделю семнадцатилетняя Лейла прошла прослушивание — и ее сразу зачислили в штат. «Что делать?» — «Приходи, сиди на репетициях, смотри пока».
И она приходила, сидела — это и было ее работой. Прошел почти год до первой возможности выйти на сцену. И это время Лейла вспоминает с особой благодарностью. «Кажется, до сих пор я пользуюсь именно теми знаниями, которые тогда впитала. Позже было много теории, но фундамент заложен там».
Потом был Краснодарский институт культуры, куда Лейла поехала учиться на режиссера. Чужой город не принял или, скорее, она никак не могла его принять, но нестерпимо тянуло назад. На зимних каникулах приехала во Владикавказ, пришла в родной театр, готовая перевестись на заочное, чтобы снова выходить на сцену. «Можно я вернусь?» — «Нельзя».
Начальство сменилось, она там была больше не нужна.
Дождь, ворона и дети
«Не слезая с коня, родила трех сыновей», — представил как-то коллега по театру Лейлу своим студентам. «На некоторое время все-таки слезала», — смеясь, парировала она.
И вот как это было.
В 1990 году во Владикавказе открылся конный театр «Нарты». «Попасть туда было мечтой любого молодого артиста», — вспоминает Лейла, объясняя, что ей для этого пришлось сначала взять академ, а потом перевестись на заочку. Начинала она актрисой, но со временем сумела проявить себя и как режиссер.
В старой неухоженной роще вырубили часть деревьев, расчистили большую площадку. Засыпали ее песком. Установили скамейки для зрителей.
«Там даже здания не было. Конюшни да пара раздевалок. Репетировали под открытым небом, там же играли спектакли. Это было как живое кино».
Если не знать, о чем речь, так сразу и не представишь. Лейла рассказывает про танцы, постановочные бои, джигитовку, трюки с огнем, масштабные декорации и яркие костюмы — в постановках сочетались цирковое искусство, хореография и, собственно, драматургия.
А еще в ход сюжета периодически вмешивалась природа.
«Во время спектакля “Отверженный ангел” в финале батальная сцена переходила в рапид — мы медленно пластически завершали бой и замирали, как в стоп-кадре. Голос матери-земли говорит что-то против войны, мол, что вы делаете, люди. Мы все это время стоим, застывшие. И тут — всегда, вот всегда! — начинался дождь. Зрители доставали зонтики, а мы мокли на этом песке, в грязи… Или, например, “Гамлет”. В сцене, когда он расстается с Офелией, однажды ворона слетела с ветки, покружила над Офелией, каркнула и улетела, как будто предрекая ее скорый конец. Реально какие-то мистические вещи происходили».
Коллектив театра лишь условно делился на актеров, танцоров и наездников: каждый должен был уметь делать все. Если ты актер — хотя бы сносно танцевать и хорошо держаться в седле. «Так что утро у нас начиналось с урока танцев. Потом все шли на верховую езду, после — на стрельбу из лука или фехтование, это зависело от предстоящей постановки. Все время проводили на свежем воздухе, выглядели один лучше другого: молодые, загорелые, спортивные. “Толик, где ты взял столько красивых людей?” — постоянно спрашивали у нашего руководителя».
Неудивительно, что именно здесь Лейла нашла свою судьбу. Виктор был спортсмен-десятиборец, каскадер, играл в театре, снимался в кино, преподавал сценическое движение. Когда они познакомились, ему было двадцать семь лет, ей — двадцать один.
Лейла рассказывает про бурный роман, замужество и рождение первенца в 1993-м. Сына назвали Батраз. Уже в 94-м на свет появился Сослан, а в 97-м — Урузмаг. Все росли на манеже конного театра с младенческого возраста. «Старшему было четыре месяца, когда я начала с ним ходить на репетиции. Коляску прикачу — иду танцую. А он в роще целый день спит. Школу для детей выбрали рядом с театром. После занятий они шли сюда, играли, делали уроки, учились ездить на велосипеде. Театр был им домом».
Ориентир
В 2002 году в Северную Осетию приехал Сергей Бодров снимать фильм «Связной». Из труппы «Нарты» он выбирал лошадей и актеров для съемок в Кармадонском ущелье и в итоге взял с собой семерых артистов театра.
«Да, получается, что самых лучших», — отвечает Лейла на мой немой вопрос. В их числе был и Виктор.
Она рассказывает, что лошади, предчувствуя беду, отказывались идти в горы. Один конь вообще не дал себя подковать — его и не взяли. А те, которых взяли, по воспоминаниям местных жителей, накануне трагедии просто уперлись копытами в землю и ни в какую не хотели спускаться в долину. Но их все-таки спустили.
«А потом случилось то, что случилось». Повисает пауза. Эту фразу нет нужды расшифровывать, по крайней мере здесь, в Осетии. Но из уважения к широкому кругу читателей все же напомню.
Вечером 20 сентября произошла крупнейшая природная катастрофа на территории России. Обвал ледника Колка спровоцировал селевой поток чудовищной силы. Вал из льда, камней и грязи высотой несколько сот метров с огромной скоростью (по разным оценкам, от 100 до 200 километров в час) прошел по Кармадонскому ущелью, сметая все на своем пути, в том числе жилые дома и многочисленные базы отдыха. Погибшими и пропавшими без вести считаются 125 человек.
Лейла вспоминает, как они с Виктором однажды смеялись, представляя себя на старости лет.
«Он говорил: “Надо будет нам в горы уехать. Я ни стричься, ни бриться не буду, обрасту, как снежный человек. Дети приедут с друзьями — я им барана зарежу, на вертеле зажарю”. Я возражаю: “Конечно, ты по всему миру поездил, а я ничего посмотреть не успела, зачем мне эти горы? И потом, что я буду делать, если ты там среди ночи умрешь?”
Он успокаивает: “Да нет, я же не лежа умру. В очередной раз пойду на охоту и где-то там пропаду. Дети приедут, а ты им скажешь: ваш отец примерно здесь в ледовую трещину провалился. И поставишь там камень, чтобы ориентиром был…”
А ведь в итоге почти так и вышло».
Спустя пару лет после трагедии родственники погибших установили в ущелье мемориал. В его основе огромный камень — один из тех, что были извлечены из селевой массы в ходе поисковой операции.
Никакой могилы — и огромный камень. Как памятник. Ориентир.
Владикавказ — Москва — Владикавказ
— Тяжело было одной воспитывать трех сыновей?
— Не могу сказать, что занималась их воспитанием. Мы просто жили и разговаривали. С детьми надо разговаривать — это самое главное. Не кричать, не пытаться навязать свою волю и представление о мире. Если ты хочешь, чтобы ребенок думал, как ты, нужно настроить его на свою волну жизни, на свои ценности, понятия.
Немного подумав, Лейла называет еще два ингредиента успешной педагогики — любовь и творчество.
В 2004 году, придя в себя после трагедии, она организовала маленькую театральную студию при школе, где учились ее сыновья. Вскоре интерес к юным актерам стали проявлять и со стороны киноиндустрии. Именно тогда Батраз и Урузмаг сыграли свои первые роли в кино.
К тому времени остро встал вопрос с жильем. До этого семья жила на съемных квартирах, но одна Лейла уже не тянула их аренду. И когда вместо обещанной государством квартиры она получила деньги (на которые никакого приличного жилья купить было невозможно), решено было надстроить мансарду на родительский домик. Но идея оказалась так себе: сняли крышу — обвалилась задняя стена. Пришлось заново отстраивать первый этаж, прежде чем думать о втором. Деньги кончились быстро, и процесс этот в итоге растянулся на много лет. Так и возникло это большое пространство первого этажа, которое призвано было поправить пошатнувшееся материальное положение — за счет аренды. В разное время тут располагались цветочный и зоомагазин, салон красоты. Но тогда никто и представить не мог, что будет здесь совсем скоро.
Когда Батразу исполнилось пятнадцать лет, мама привезла его в столицу — поступать в Щуку (Щукинское театральное училище). На успех особо не рассчитывала, а он поступил с первой попытки.
Вскоре вся семья жила в столице. Снимали большую квартиру. В лучшие годы (например, когда Батраз снимался в сериале «Как я стал русским» на СТС) — в самом центре Москвы, в «тощие» — ближе к окраине. Случалось, Лейла соглашалась даже на работу курьера, а временами могла позволить себе заниматься только творчеством. В основном это был театр: то играла сама, то помогала старшему с показами и первыми гастролями.
Так прошли десять насыщенных лет.
Батраз окончил актерский, потом магистратуру, начал преподавать сценическое движение. Урузмаг тоже выбрал творческий путь, окончив сценарный факультет ВГИКа. Сослан мог бы стать профессиональным футболистом, но не сложилось. Отучился на юриста, но решил искать себя в бизнесе. Каждый из братьев неоднократно снимался в кино.
Когда уже стало казаться, что Москва навсегда привязала к себе тысячью нитей, пришла пандемия. Столица превратилась в место неуютное и чужое. Многие разъехались по провинциям. Катастрофически не хватало живого общения. Решение переждать пик пандемии на родине казалось логичным и, конечно, временным.
Начало ШКиТа
«Все началось от скуки, — вспоминает Лейла весну 2020-го во Владикавказе. — Пойти некуда, все закрыто. Чтобы не сойти с ума, надо что-то делать. И тогда младший предложил снять короткометражку. Прямо здесь, во дворе. Загнали машину — основное действие разворачивалось внутри салона. Урузмаг позвал пацанов — они качали ее, лили воду. Он сам забрался на крышу кофейни со светильниками и пускал свет по лобовому стеклу — так создавали иллюзию движения. На стену пустили изображение с проектора — заранее снятые кадры улиц города…»
После первого фильма творческие порывы уже было не остановить. Рождались новые идеи, появлялись новые люди со своими проектами.
Лейла рассказывает, как пришла Аня Кабисова с киноклубом. Она же помогла с организацией здесь первых гастролей — из Москвы приехал Батраз с коллективом «Театр чё» и их спектаклем «Мама на Востоке», а в конце прошлого года Анна создала здесь мини-галерею «Белый угол». Это буквально угол белого цвета, где местные молодые таланты раз в неделю выставляют свои фотографии и картины, читают стихи и прозу, презентуют музыку.
Периодически зал наполняется звуками осетинских народных песен. Значит, что снова в сборе «Хор мальчиков 70+» — так Лейла шутя называет небольшой любительский ансамбль во главе с ее отцом. Тот живет в деревне, но раз в пару месяцев обязательно приезжает в город, чтобы встретиться со старыми друзьями. В последнее время к ансамблю прибавилось несколько человек, в том числе и пара «девочек» примерно такого же возраста. Готовят программу, думают выступать перед публикой.
Что еще? Детская театральная студия; театральная лаборатория, объединяющая местные молодые театральные коллективы; собственная небольшая труппа пять-шесть человек. И производство кинофильмов.
В качестве юридического лица арт-пространство значится как Владикавказская экспериментальная киностудия, и это совместное детище Лейлы Теблоевой и режиссера Аслана Галазова. Последний их проект — фильм «Детство Чика» по книге Фазиля Искандера — вышел в прокат в феврале.
Прошу Лейлу в нескольких словах описать, дать определение этому месту. «Открытая площадка для всего хорошего. Буквально для всего», — говорит Лейла. Немного задумывается и формулирует еще короче: «Место, где свет».
«Своего рода психотерапия»
«Бывает, спрашивают: “А что, здесь театр?” — “Да”. — “А какой?” — “Приходите, посмотрите”. — “Нет, я не люблю театр”. — “Так я тоже не люблю театр”».
Лейла объясняет, что предмет нелюбви — это старый классический формат. Здесь же совсем другое — почти иммерсивный театр с естественными эмоциями и разговорами вместо реплик. У зрителя возникает полное ощущение, что он попал в чей-то дом и рядом — стоит протянуть руку — люди живут своей жизнью: влюбляются, ругаются, мирятся.
И если раньше в жизни Лейлы был конный театр с огромной, как стадион, площадкой, то теперь это небольшое, но очень комфортное пространство. «Оно как раз под стать моему сегодняшнему ощущению мира, где хочется не кричать, а спокойно разговаривать, не работать на толпу, а стараться заглянуть внутрь себя».
Обстановка этому способствует. Здесь уютно и нет гулкого эха. Постоянной сцены тоже нет. Небольшое возвышение из старых палет способно материализоваться в любой части зала, даже в его середине, рассекая зрительские ряды. На нем оживают пьесы Чехова, Филатова, менее известных авторов и даже личные истории.
«Раньше была разнарядка на спектакли. Какое-то количество надо было про партию поставить, какое-то — про любовь. Сейчас я чувствую, что всех люблю, — сразу хочется добрый спектакль поставить. Разозлили — на драму тянет, весело — давайте на комедии перейдем. Кто-то из коллектива предлагает идею, кто-то — себя в качестве постановщика. По ходу рождаются решения: как сыграть сразу нескольких персонажей, какую подобрать музыку, какими должны быть декорации. Это безумно интересный творческий процесс».
ШКиТ не приносит дохода. Но такой цели и нет, по крайней мере пока — на жизнь хватает того, что дает аренда маленького помещения, где была раньше кофейня. А ШКиТ дает гораздо больше: абсолютную свободу творчества — без контроля, надзора, цензуры. Лейла признается, что именно сейчас она чувствует себя счастливой как никогда.
«Однажды я тут убираю после спектакля, зрители давно разошлись. Вдруг возвращается девушка. Говорит, села в машину, завела, а уехать так и не смогла. Рассказывает, что каждая история, которая звучала со сцены, — как будто про нее. Рассказывает и чуть не плачет, настолько ее постановка тронула (это был спектакль “Мама на Востоке”. — Прим. ТД).
И ведь можно сказать, что что-то с ней не так, мол, чокнутая. А на самом деле ей просто важно было почувствовать близость с другими людьми, найти понимание. Сейчас люди в этом очень нуждаются. Раньше и психологов-то не было, но были соседи, друзья, всегда готовые выслушать, и уютные кухни, где можно было до утра сидеть. А сейчас большие города отдалили людей друг от друга, так, как раньше, в гости уже не ходят. Так что спектакли — своего рода психотерапия. Мы как будто лечим тут. И в первую очередь себя».
Пьесу «Двое в темноте» поставили в начале года. Она о межнациональной вражде, о ненависти и о жажде мести, которые способны трансформироваться в принятие чужой позиции, симпатию и даже любовь. После 24 февраля спектакль зазвучал по-другому. «Уже начали играть, а тут эти события. Как-то все совпало, так в жизни часто бывает. Что-то сделаешь — и тут же параллели возникают. Спектакль прям в нерв попадает. Способность слышать и понимать друг друга — то, чего сейчас очень не хватает в реальной жизни».
Лейла рассказывает, как старики собираются, начинают новости обсуждать. Спорят. «Говорю им, что не надо об этом, иначе все переругаются. У всех разные мысли. Разные взгляды. Но есть и общая позиция — побыстрее бы все это закончилось. Потом будем разбираться, кто прав, кто виноват, а сейчас главное — чтобы все закончилось».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
