«Всем было все равно»: как живут жертвы школьной травли
С английского языка слово «буллинг» переводится как «запугивание». Буллингом называют агрессивное и долговременное издевательство над одним из членов коллектива. Травля одного человека большинством может произойти где угодно, но чаще всего люди впервые сталкиваются с буллингом в учебных учреждениях. Кому-то выпадает роль жертвы, кто-то становится зачинщиком, а другие лишь наблюдают за происходящим
Согласно социологическому опросу 2019 года (автор исследования — «Михайлов и Партнеры. Аналитика»), каждый второй подросток в России сталкивался с агрессией в школе, а треть учеников становились жертвами или свидетелями психического или физического насилия.
Я решила показать, как подростки переживают травлю со стороны своих одноклассников и учителей. Фотографируя героев, я говорила с ними о том, что такое травля, как они пережили травмирующий опыт и почему насилие — это проблема общества, а не конкретного человека.
Я сама столкнулась с буллингом и в этом проекте рассказала историю травли меня и моей сестры в средней школе.
«Школьные годы я точно не запомню как что-то светлое»
Алиса, 16 лет
С самого детства у меня были проблемы с общением, я была невероятно стеснительной. В детском саду у меня была только одна подруга, но и с ней мы разминулись, пошли в разные школы. С первого по пятый класс у меня не было друзей, я была человеком, которого никто не замечает, который никому не нужен. При попытках начать коммуникацию меня либо сразу посылали, либо не обращали никакого внимания после. Тогда я не умела общаться с людьми, у меня не получилось выстроить какие-либо связи с одноклассниками. Меня никто не гнобил, но со мной не общались, все просто игнорировали меня. Если это нельзя назвать «полноценным» буллингом, то издевательства со стороны классной руководительницы точно можно. Я ей не нравилась. Возможно, это было связано с моей дислексией. Эта учительница внушила мне, что я лентяйка, что я слабая и из-за этого у меня проблемы с чтением и письмом. Она не понимала, что это может быть связано с работой моего мозга, и продолжала внушать мне, что я делаю недостаточно и моя лень виновата в том, что мне сложно читать. Спустя несколько лет после окончания начальной школы, когда я приходила к ней вместе с одноклассниками, она делала вид, что не замечает меня.
В шестом классе я перешла в новую школу, и началось то, что не хочется вспоминать. Я попала в класс «злых мажоров» из сериалов про подростков, в класс, который за год сформировался как коллектив. Некоторые одноклассники меня игнорировали, так как я была недостаточно крутой для них: у меня не было выдающегося ума, крутых вещей. Другим же я не нравилась совсем, и они открыто обсуждали меня. Однажды девочка подошла, ударила меня по лицу и сказала: «Это шутка». Я тогда сидела в ступоре и не знала, что нужно делать, ведь у меня до сих пор не было социальных навыков. Та же девочка как-то раз стояла рядом и ела шоколадку. А я в этот момент задумалась. Потом она подошла, выплюнула шоколадку и спросила: «Хочешь?»
В конце шестого класса у нас был школьный выезд, и там я начала встречаться с моим одноклассником. За все лето мы встретились пару раз, и я поняла, что это какие-то неправильные отношения. В начале учебного года я рассказала однокласснице, которую тогда считала подругой, что хочу расстаться с ним. Вместо поддержки она крикнула об этом на весь класс, и тот мальчик очень обиделся на меня. После этого меня начали гнобить все мальчики класса. Они подходили и осуждали меня за то, что я слушаю k-pop, что я феминистка. К тому же меня посадили с другом того мальчика. Я старалась начать с ним коммуникацию, потому что мне как минимум нужен был учебник, но тот не всегда делился, отвлекал и обзывал меня. Я не знаю, как я доучилась седьмой класс, потому что уже в октябре у меня случилась попытка суицида.
Учителям было все равно. Родители понимали, что со мной происходит, 50 на 50 — потому что я сама не знала, что со мной происходит. Для меня это было нормой с детства.
Что эта ситуация не норма, мне помогла понять работа над собой. Это получилось только после того, как я потратила много времени, чтобы обрести социальные связи, после того, как я начала разбираться в психологии, анализировать себя.
Сейчас я не стесняюсь этой истории. Я ушла из школы и не смогла доучиться до одиннадцатого класса. Школьные годы я точно не запомню как что-то светлое.
«Я была очень правильной девочкой»
Виолетта, 16 лет
Я думаю, что буллинг — это унижение человека, возможно, за его отличие от общества, словесное или физическое. Буллинг — попытка засунуть человека в серую массу.
С самого начала первого класса ко мне начались придирки из-за моей хорошей учебы, из-за того, что я всегда выглядела с иголочки и отвечала на уроках. Это раздражало детей, это раздражало родителей детей. Ко мне даже иногда приходили чужие родители и задавали тупые вопросы про мои волосы. Их раздражал даже мой цвет волос! Все началось с оскорблений и перешло в нечто большее. У меня начали красть канцелярку, отбирать пенал.
В третьем классе мне сломали нос — одноклассники кинули баскетбольный мяч мне в лицо, все смеялись. Администрация никак не разбиралась, всем было все равно. В шестом классе меня заперли в туалете на пять часов. Ни классная руководительница, ни учителя — никто не искал меня, всем было все равно. Я сидела одна в туалете и плакала. Буллинг продолжался до восьмого класса, когда нас перераспределили по профилям, тогда стало намного легче. В старшей школе намного лучше следят за подобными ситуациями, здесь есть специальный центр, который все это пресекает.
Я думаю, что меня травили, потому что я была очень правильным ребенком, меня растили как «девочку-христианочку», мне нельзя было делать некоторые вещи, говорить на определенные темы. Я была очень правильной девочкой.
Поддержки у меня не было. У меня была подруга, но во время того, как меня травили, она просто молчала. Она сама меня не трогала, и это уже было отлично. Мама не знала — я никому не рассказывала. Классной руководительнице было все равно. В каждом начальном классе есть ребенок, на которого все сливают свою агрессию, в нашем классе таким ребенком была я. Было несколько ребят, которые просто молчали. Сейчас я не держу на них зла, они просто не знали, как поступать в такой ситуации. Против агрессии никто не выступал, одноклассники либо травили меня, либо молчали.
У меня начались проблемы с социализацией, я не могу общаться с людьми до определенного времени, потому что мне начинает казаться, что я какая-то не такая, что я надоедаю. У меня проблемы с общением с людьми тянутся до сих пор. Наверное, с того момента у меня появилась «маска», что все прекрасно, все отлично, жизнь прекрасна, — а на самом деле все ужасно. И сейчас у меня появилась привычка всегда улыбаться, смеяться — это моя защитная реакция.
«Кажется, что ты такой один»
Настя, 17 лет
До того как меня саму начали травить, я сталкивалась с буллингом, и это был ужасный опыт. В первом классе я училась вместе с одним мальчиком, у которого были проблемы с нервной системой, он был гиперактивный, ему тяжело давалась учеба. Его мама попросила учителя быть очень жесткой с ее ребенком, каждый раз показывать, что он не прав. Как-то раз мы писали прописи, и этот мальчик плохо справился, тогда учительница на виду у всего класса разорвала его тетрадь и выкинула в урну. Учитель в первом классе — сильный авторитет для ребят, есть только два варианта для ребенка в ситуации буллинга: либо присоединиться к агрессору, либо смотреть со стороны. Я выбрала второй вариант.
Я перешла в новую школу во втором классе. И я думаю, причиной дальнейших событий стало то, что дети до одиннадцати лет не могут адекватно воспринимать чувства других людей, им сложно понять, что другие тоже что-то чувствуют. В новой школе был спортивный мальчик, и когда пришла я, супергиперактивный ребенок, то начала его активно обходить по всем видам спорта, что его очень злило. Он был слишком истеричным и имел большое влияние на других, так что ребятам ничего не оставалось, кроме как его слушать. Чаще всего это было оскорбление словами, но, когда мальчики понимали, что меня таким образом сложно добить, они начинали действовать: дергали за косички, иногда доходили до драки.
Наша классная руководительница вообще по образованию не была педагогом, то есть у нее было только математическое образование и мало навыков в педагогике. Ей было все равно, что происходит в классе. Родители знали о том, что я подвергаюсь травле, и, конечно, они меня поддерживали. Несколько раз мама подходила к классной руководительнице, чтобы разрешить эту ситуацию, но особых плодов это не давало.
Когда ты сталкиваешь с буллингом в школе, взрослые вроде бы и понимают тебя, но кажется, что ты такой один, что другие не попадали в такую ситуацию. На самом деле это не так. Многие с этим сталкиваются и почему-то чаще об этом молчат, то есть, как проблемы в семье, не выносят в общество. Но я считаю, что буллинг — это не проблема конкретной семьи, а проблема самого общества, которую нужно решать всем вместе. Важно говорить об этом, говорить о том, что подростки крайне часто сталкиваются с буллингом и это не норма.
«Вот эти дети понимают, какими мудаками они были?»
Полина, 21 год
Не знаю, что послужило причиной для моего буллинга. Я в целом не знаю, чем человек может заслужить травлю, то, что его обижают, бьют, поджидают после школы. Я до сих пор не могу придумать, почему это произошло. Меня пинали, подкарауливали после школы, резали мне одежду, вещи, портили мои тетради, воровали контрольные работы. Это была компания девчонок, большинство которых я знала с детства, с первого класса мы учились вместе. Если честно, оборачиваясь назад, я думаю: вот эти вот дети понимают, какими мудаками они были, или они до сих пор настолько стремные, что даже не поняли этого? Мы же сейчас все читаем один и тот же интернет, где появились слова «буллинг», «насилие», «абьюз».
У меня есть история, я мало кому ее рассказываю. Повзрослев, я поняла, что это называется кибербуллинг. Одноклассницы, с которыми я дружила, вместе проводила время, периодически проводили время без меня. И как-то раз они создали страничку во «ВКонтакте» будто бы от лица одного парня, который учится со мной в школе, познакомились со мной. В общем, у меня был роман с парнем во «ВКонтакте». Я никому об этом не рассказывала, все было очень лично. Я ходила, глазела на этого парня в школе, а потом выяснилось, что эту страничку создали мои одноклассницы и они переписывались со мной всей группкой, тусовкой.
Мне всегда было интересно, за что я это получила. Приходишь к маме на коленки и такая: «Мама, ну за что?» И мама всегда говорила: «Полина, ну ты же видишь, что им нравится это делать и наблюдать за твоей реакцией. То есть ты как-нибудь реагируешь на это: плачешь, кричишь, злишься, что угодно. И им интересно наблюдать, это как такой аттракцион». И я недавно услышала эту фразу во взрослой жизни, и она меня ужаснула. Моя коллега сказала: «Ну я шучу так, потому что мне нравится, как ты на это реагируешь, это смешно».
Были учителя, близкие мне люди, которые замечали, что со мной можно общаться на уроках по-другому, и в целом я была любимицей у некоторых из них. Они частенько акцентировали внимание на том, что со мной ведут себя неправильно. Я сама работала в лагере пару лет. И когда работаешь с детьми, часто появляется ребенок, в котором ты видишь себя, и пытаешься исправить свои ошибки, остро реагируешь. У меня был мальчик в отряде, которого травили, и в какой-то момент я поняла, что ничего не могу с этим сделать. Он жил в комнате мальчишек, у него были длинные розовые волосы, вот это вот всё, проблемы с самоидентификацией. И он уезжал домой, и он плакал, и кучу всего происходило, но я понимала, что ничего не могу. Я сделала все, что могла, со стороны взрослого. Мне кажется, я каждый вечер плакала от того, что не понимала, что делать с этим парнем, но прекрасно понимала, что он чувствует.
«Меня жестоко обижали, а я не понимала почему»
Саша, 19 лет
Буллинг в мою сторону начался, потому что я была амебой. Меня воспитали очень доброй, у меня были очень религиозный дедушка и воспитанная бабушка. То есть, с одной стороны, «отдай все другим», а с другой — «еще и не показывай, что ты чувствуешь, так как проявление эмоций — это некультурно». Поэтому я всегда была суперудобной, никогда ничего не говорила, была предметом насмешек. Если у меня что-то спрашивали, я искренне рассказывала о своих интересах и не стеснялась. К тому же я не могла дать сдачи, могла начать лезть, когда обижают кого-то слабого, но не могла дать отпор.
В первом классе у нас был мальчик, ну такой бугай, задира, и я что-то сказала ему в ответ, язык показала или фигу. И он подбежал ко мне и толкнул с лестницы. Я потом прятала синяки под одеждой от родителей, потому что не хотела, чтобы они шли разбираться, мне было стыдно, я думала, что нельзя ябедничать. Второй случай, классе в пятом, был связан с двумя мальчиками, с которыми мы хорошо общались по отдельности, но, когда они объединялись, они меня жестко обижали, я не понимала почему. Они с компанией ребят сломали мой шкафчик, сломали мои вещи.
Еще один пример, я не могу назвать его жестким, но было очень неприятно осознать сейчас. Когда я была в начальной-средней школе, у меня настолько не было друзей, что я показывала свои стихи (тогда я любила писать стихи) учительнице по математике, а она говорила, что у меня нет рифмы. То есть я приходила к ней, потому что мне некому больше было показать, а она говорила, что все плохо.
У нас было несколько задир, которые на регулярной основе обижали некоторых одноклассников. Там были и девочки, были те, которые задирали другим юбки. Из-за этого я до этого сентября не носила юбки выше колена — просто потому, что всю начальную школу мне эти юбки задирали, и мне было стыдно, неловко. Я думаю, что учителя явно это видели, но что они могли сделать? Потому что родителям все равно было.
«Если жалуется, надо продолжать давить»
Полина, 18 лет
В начальной школе были издевательства, связанные с моим лишним весом. Я сначала не воспринимала их серьезно, потому что была тем человеком, которого всегда любили, брали во все компании. А потом, по мере взросления, начались колкости. Это происходило в том числе и со стороны родственников. Меня никогда никто не обижал физически, но неприятные слова были в мою сторону, и было их достаточно много.
Я вспоминаю такой случай: какой-то не очень адекватный мальчик в начальной школе решил мне что-то сказать по поводу моего лишнего веса. В школу пришел папа, чтобы поговорить с тем мальчиком. Но это ненадолго остановило этого ребенка, зато он понял, что если я жалуюсь кому-то со стороны, значит меня это очень сильно задевает и нужно продолжать на это давить.
Опыт буллинга очень забивает твою самооценку, у меня еще очень мало конструктивной критики в голове по поводу оценки самой себя, и я на себя смотрю чужими глазами, очень часто вспоминаю выводы, которое обо мне делали какие-то вообще не значимые люди, а не я сама. Я начинаю хорошо относиться к себе, только если знаю, что я кому-то нравлюсь, или ко мне проявляют больше внимания, или когда мне кто-то напрямую говорит, что я классная. Причем я воспринимаю такие вещи только от малознакомых людей, потому что создается впечатление, что близкие делают мне комплименты просто потому, что любят меня и как будто бы должны это делать.
«Никому бы такого не пожелали»
Даша и Катя, 17 лет
Начиная с первого класса одного из наших одноклассников травила практически половина класса, в том числе классная руководительница. Она акцентировала внимание на том, что ему сложнее социализироваться, учиться.
Потом, уже в более старших классах, пятом — седьмом, одноклассники начали травить другого мальчика из-за его внешнего вида. Нам кажется, начала это наша классная руководительница, потому что она прямо высказывалась о его длинных волосах, неопрятности, а иногда могла оскорблять его, когда он отсутствовал.
В нашу сторону буллинг начался в пятом классе, когда у нас поменялась классная руководительница. С самого начала у нас не заладились отношения с ней, если честно, мы сами не понимаем почему. У нас было предположение, что мы ей не понравились из-за того, что не начали махать руками, как она попросила, на линейке 1 сентября. После этого она много раз упрекала нас за внешний вид, якобы было запрещено носить в школу кофты и свитеры. Тогда была зима и в школе было очень холодно, поэтому мы просто не могли ходить в другой одежде, иначе бы замерзли. Но она этого не понимала. Как-то раз на классном часе она начала при всем классе очень агрессивно отчитывать нас из-за свитеров.
Мы не выдержали и заплакали. Продолжать сидеть в классе было невозможно, и мы просто ушли. Из школы нас встречала мама, и, когда мы сели в машину заплаканные, она поняла, что нужно что-то с этим делать, и пошла тут же разговаривать с классной руководительницей. В момент, когда они разговаривали, весь класс сидел в кабинете. После этого разговора учительница зашла и сказала, что пишет отказ от нашего класса и что в этом виноваты мы и наша мама, соответственно. На следующий день началась самая жесть. Когда мы пришли в школу, все одноклассники облепили нас и начали обвинять в ее отказе от класса. Стоит отметить, что до этого момента она многим не нравилась и это был не первый раз, когда она решила написать отказ. Но тогда все вмиг поменяли свое мнение, и она вдруг стала жертвой.
Наши одноклассники угрожали нам, говорили, что если мы скажем этой учительнице еще что-нибудь, то они «закопают нас в землю», заставляли идти извиняться. Нашей маме звонили родители одноклассников и также обвиняли ее в чем-то. Отец одного из наших одноклассников сказал: «Если они [Даша и Катя] так близко к сердцу воспринимают крик учительницы, то почему бы вам [нашим родителям] побольше не кричать на них?»
После того как мы так и не извинились перед учительницей, к нам начало поступать еще больше угроз, и в итоге с нами перестали все общаться, даже те, кого мы считали друзьями. Когда все утихло, мы стали просто невидимками, казалось, что никто нас не замечает. От учителей не было никакой поддержки. Так как сама классная руководительница стала причиной буллинга, все остальные учителя либо поддерживали ее, либо никак не реагировали. Спустя два года мы перешли в другую школу.
«Проблема в том, что это норма»
Наташа, 20 лет
Для меня буллинг — это система тотального насилия. Когда людям проще оскорбить тебя не потому, что это какая-то их характеристика, а потому, что они не знают другого способа коммуникации. Буллинг — это то, с чем сталкиваются очень многие подростки. Буллинг — это травля, самая страшная — со стороны учителей, когда нет возможности адаптироваться, когда тебя не принимают в маленькое сообщество.
Когда я перешла в среднюю школу, я сразу оказалась в среде, где буллинг был нормой жизни. До того момента, когда я дошла до мысли, что что-то странное происходит, я была свидетелем очень многих ситуаций.
Было сильное социальное разделение — на богатых и бедных, что, в принципе, странно в XXI веке. И когда я стала защищать каких-то детей, меня начали травить вслед. Я была свидетелем ситуаций, когда учеников поднимали с мест и могли позорить на весь класс, и все считали это абсолютной нормой.
В то время я очень много болела, это была реакция моей психики, потому что я не хотела идти в школу. И чем чаще я не приходила, тем сильнее меня обижали. В восьмом классе стало жестче, потому что начались алкоголь, наркотики. Все повзрослели и стали более жестокими.
В восьмом классе у нас была учебная поездка по литературе в Комарово. Я до этого никогда не была в лагерях, мне все это казалось очень классным. До этой поездки я никогда не пила алкоголь, а мои одноклассницы привезли его с собой. Во время выезда я выпила этот алкоголь и потеряла память, контроль над ситуацией. И слава богу, что я всего не помню. Я помню все только кадрами: как я в одном месте, в другом. В это время учителей рядом не было, никто не знал, где они. Это было в детском санатории, но всем вокруг было неинтересно, что с нами происходит, они такие: «Ну подростки выпьют, ничего страшного». Как потом выяснилось, я вписалась в историю с наркотиками, то есть я пошла к каким-то другим людям, познакомилась с ними. И когда я вернулась, мне стало плохо. Вызвали одну скорую, у меня остановилось сердце. Вызвали вторую, они меня откачали, увезли в больницу. Все это время учителей не было рядом.
Когда я поняла, что пришла в сознание, я уже сидела и рассказывала что-то, извинялась перед мамой. Это все было ужасно страшно, но это был детский сад по сравнению с тем, что было дальше.
Это были выходные, воскресенье я отлежалась, а в понедельник пошла в школу. На меня орали все. Эта новость быстро разлетелась: дети останавливали меня в коридоре, облепляли, не давали пройти. Моей подружке, которая как бы якобы меня напоила, писали: «Сдохни, мразь, ты позоришь нашу школу». А у нас же типа гимназии, как такое возможно. Самое страшное — это были не дети, я очень рано это поняла, а учителя. Меня вызывали к завучу и заставляли писать имена тех, кто меня напоил, тех, кого я должна была сдать. Но я ничего не помнила. Мне угрожали: «А мы занесем это в твое личное дело, и ты никуда не поступишь». Естественно, это чушь, но тогда я в это свято верила, и мне пришлось в восьмом классе решить, кого я сдам. Меня останавливали учителя в школе и высказывали мне, из-за этого я опаздывала и на меня орали на уроках. По школе это все разлетелось так, что мне пришлось научиться себя защищать. Когда я зашла в класс и мальчик сказал: «О, ты что, жива?» — я кинула в него стакан. И вместо того, чтобы обвинить его, обвинили меня. Я не знаю, почему меня оттуда не забрали. Учителя, которым я нравилась, резко изменили мнение обо мне.
Потом у меня начались проблемы с учебой, потому что я много болела, не хотела приходить туда, где меня травят, и это все накатывалось как снежный ком. У меня был конфликт с учительницей по математике, которая назвала меня при всем классе инвалидом. Пока меня не было, она ставила мне единицы. Как-то раз я подхожу к ней, наивная, и говорю: «У меня же есть все справочки». А она говорит: «Раз ты так много пропускаешь, приноси справку об инвалидности». Я начинаю рыдать, смотрю на всех остальных, а они молчат, все мои друзья молчат, потому что знают, что им тоже прилетит. Она могла меня унижать, ставить просто так двойки и тройки. Она ставила меня перед всем классом и говорила, что я ничтожество. Пять раз ты промолчишь, но на шестой надо что-то делать. В какой-то момент я осознала, что, если я не буду руководить ситуацией, мне уже никто не поможет. Это все дошло до того, что мы в открытую орали друг на друга. Когда взрослый человек орет на ребенка, это вообще страшно. Я как-то раз сказала ей: «Горите в аду» — и ушла.
Самое страшное в этом насилии то, что ты привязываешься к нему, ты не понимаешь, что это насилие, и тебе кажется, что все это норма, ты боишься куда-то уходить. И я помню, что даже после всего того, что я пережила, я говорила: «Мама, ну как же, я хочу там остаться». Хотя было очевидно, что это мрак.
Все это насилие оправдывалось тем, что «мы сделаем из вас гениев», или учителя говорили: «Если бы мы на вас не орали, вы бы были посредственностями». Я в какой-то момент подумала: «А на фига мне этот французский, если я каждый день рыдаю из-за него? Можно и без французского прожить, но с нормальной психикой».
Проблема в том, что это была система. Однажды в школу пришла учительница по французскому, она была очень милая, классная, заботливая, но через два года она превратилась в такую же мразь. Потому что, находясь в этой системе, ты имеешь два варианта: либо стать ее частью, либо уйти. Она начала так же орать на детей и насиловать им мозг.
Самое страшное, что никто из учеников этого не понимал, я была одна. Никто не понимал, все оправдывали насилие тем, что «эта школа дала нам блестящее образование». Я считаю, что на хрен образование, если я так поплатилась за него.
Проблема не в конкретном учителе, а в системе. У нас так принято, для нас это норма. Мне бы хотелось, чтобы люди перестали воспринимать это как что-то адекватное. Я хочу, чтобы дети могли встать и сказать: «Мне не нравится, как вы со мной обращаетесь».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
