Запах серого кита
У науканских эскимосов есть сказание о том, что люди их племени произошли от кита. Кит встретился с науканской женщиной, у них появился ребенок-китенок. Потом его выпустили в море
Бухта, где расположен поселок Новое Чаплино, глубоко врезалась в материк, растолкав серые тундровые сопки в белых полосах прошлогоднего снега. На сопках брюхом лежат дождевые тучи, кажется, до них можно дотянуться рукой. На много километров вокруг нет ни единого дерева, ничего, что стало бы преградой пронизывающему холодному ветру. В августе температура воздуха — около пяти градусов, воды — один градус. Такое здесь лето.
Предки коренных жителей Чукотки освоили этот суровый край примерно три-четыре тысячи лет назад. Из оружия у них были только лук и стрелы, праща и гарпун. Они не заставляли природу служить себе — они учились быть ее частью.
«У нас никогда не считалось, что это люди только отдельно живут, — Игорь Макотрик говорит не спеша, размеренно, будто каждое слово имеет немалый вес. — Моржи — это моржовый народ, киты — это китовый народ, а косатки вообще считались нашими предками. Косатка у нас самый почетный зверь. Мы вместе иногда охотимся. Вот стадо моржей идет, лодки с этой стороны, косатки с той стороны. Они охотятся на своих моржей, мы — на своих. Когда они к нам подходят, все время табачком их кормим. Потому что, по нашим понятиям, это души охотников, которые перешли в косаток».
Игорю 62 года, но, как и многие эскимосы, он выглядит моложе. Он возглавляет общину морских охотников села Новое Чаплино.
На въезде в поселок небольшая аккуратная вывеска с названием, к ней прислонены две огромные, в человеческий рост кости — челюсти серого кита. Дальше следуют ровные ряды разноцветных крыш одноэтажных коттеджей на ножках. На одном краю села, не замолкая, гудит дизель-генератор, вырабатывающий электричество, рядом с ним — бочки с топливом. На противоположном от дизель-генератора краю села расположена котельная — отопление в Чаплине центральное. У котельной черное угольное пятно, тянущееся к морю. По северному обычаю теплотрассы не закопаны, а идут по земле параллельно улицам в бетонных коробах. Через эти бетонные возвышения в «переулочках» построены деревянные мостки-переходы. Отопление здесь не выключают даже летом.
Всего в поселке около 400 жителей, и община из 15 охотников обеспечивает весь поселок свежим мясом. Игорь Макотрик старший из них, а самому молодому — 14 лет.
«Раньше у нас брали с восьми лет, даже с семи. А сейчас новые законы, почему-то только с 14 лет можно, как паспорт получают. Меня дяди научили охоте. К семи-восьми годам у меня уже была своя мелкашка, к восьми-девяти — дробовик небольшой. Прежде каждый мужчина становился охотником», — говорит Игорь.
Чукотская тундра, под ногами хрустят камни. Большие и маленькие, между ними кое-где пробивается чахлая растительность, большинство растений не знакомы жителю средней полосы. Это чем-то похоже на отвалы завода, производящего щебенку. Дождь прекратился, но тучи низкие, море как свинцовое масло. Сопки кажутся эфемерными за пеленой тумана. На их склонах то здесь, то там можно заметить человеческие фигурки с белыми пластиковыми ведрами в руках.
Подходим к одной из них. Это женщина небольшого роста, у нее живые глаза и обаятельная улыбка. Белое пластиковое ведерко в руках на четверть наполнено небольшими подгруздками. Светлана — так зовут нашу новую знакомую — оказывается большим знатоком тундровых растений и эскимосской кухни.
«Вот береза», — указывает пальцем Светлана на стелющиеся по земле чахлые веточки с крошечными листиками. Грибы выше берез.
«Эту травку мы квасим на зиму, едим с оленьим жиром, — охотно рассказывает Светлана, — а эту варим, мне очень нравится с мантаком — китовым салом. А это нунивак — родиола розовая, тоже запасаем на зиму, она придает бодрость».
У кочки, на которой растет раскидистый пучок круглых листочков на тоненьких стебельках, Светлана останавливается, сует в рот несколько стебельков: «Эту травку мы называем “щавель”. Меня всему учила моя бабушка, она терпеть не могла тех женщин, что ходят по поселку, спрятав руки в рукава. “Что ты ноешь, — говорила она, — что у тебя нет денег, что пенсия маленькая? Иди в тундру, она накормит тебя!”»
В советское время было принято решение изменить жизнь аборигенных народов Севера. На вечной мерзлоте построили птичники и коровники, корм для домашних животных привозили с большой земли, построили теплицы, чтобы у населения были свежие овощи. А потом все рухнуло в одночасье. Оказалось, что содержать подсобные хозяйства экономически нецелесообразно.
В наше время крупы, овощи, мясо, молоко и многие другие продукты привозят на Чукотку «с материка» — так говорят местные жители, остро чувствуя свою отделенность от жизни остальной страны. Чтобы корабль с продуктами прибыл на полуостров в июле, как только ледовая обстановка позволит ему причалить и разгрузиться, надо, чтобы судно вышло из Владивостока в мае. Значит, картошка, морковка, помидоры, которые он везет, выросли прошлым летом. Получается, что эти «свежие» овощи по нашим меркам уже не очень-то и свежие. Несмотря на высокие цены, весь поселок стоит за ними в очереди, но эти продукты уже потеряли и вкус, и большую часть витаминов. Грейпфрут стоит 450 рублей за килограмм, а яйца — 200 рублей десяток. Миловидная девушка-продавец предупреждает: «Если какое-то яйцо окажется тухлым, принесите мне скорлупу. Мы его спишем, а вам дадим другое!» Нервно сглатываю и обнюхиваю каждое яйцо, прежде чем раскрыть скорлупку, и в одном из трех купленных яиц внутри обнаруживается плесень. Но грейпфрут съедается с урчанием, и жареная картошка тоже, даром что она получилась водянисто-сладковатая. Вероятно, потеряла вкус, пока лежала год в контейнере в инертном газе.
«Навигация сейчас была, семь контейнеров завезли, вам повезло, — Иван Аполю, председатель общины морзверобоев Янракыннота, говорит прямо, как думает. — А обычно ничего нет. Буквально: в магазине купить нечего. Ни фруктов, ни овощей, ни молочки никакой. А когда привозят, такие ценники, что… удавиться проще. Особенно зимой. Килограмм бананов — 900 рублей! Ну куда? Кто тут столько зарабатывает, чтобы просто позволить себе купить такие фрукты-овощи? Да, покупают, и я покупаю, а что делать-то? В магазин зашли дети, бананы увидели. Естественно, возьмешь».
Ивану немного за 30, у него прямой, уверенный открытый взгляд, он иронично величает себя «вождем индейцев». На вопрос, кто он по национальности, отвечает не сразу: «У меня мать — эскимоска, отец — чукча. Поэтому кто я? Местный!» Охоте Иван учился у отца, в общину вступил простым охотником, потом стал ее главой. ТСО, или территориально-соседская община, обычная для народов Севера форма самоорганизации. Это то, что когда-то в России называлось словом «мир». «Всем миром собирали» — мы говорим так даже сейчас. На побережье Чукотки ТСО есть практически в каждом поселке, именно они получают квоты на добычу морских млекопитающих. Кроме зверобоев, в общину входят бухгалтер, кладовщик-кассир, сторож. Общины получают господдержку для «развития и поддержания традиционного образа жизни». Им выделяются деньги на боеприпасы, ГСМ, обмундирование, моторы и лодки. Члены общины получают зарплату от государства. Интересуюсь, сколько же получает Иван. Он раздраженно фыркает, по-видимому, это больная тема. «Наш губернатор отчет держит, что у нас средний заработок 70 или 90 тысяч. Ну конечно! У него зарплата, там, 500 тысяч в месяц, да и у меня 25. Конечно, среднюю можно высчитать. Уедем. Чего здесь жить-то? У меня дети растут. Поедем их учить. Чукотку оставлять жалко, конечно. Я же родился здесь. Но что делать? Что, охотиться всю жизнь?»
Иван раздраженно машет рукой и уходит прочь — его ждут охотники. Сегодня погода не позволяет выйти в море, и мужчины нашли себе другое занятие: они строят детскую площадку. Всем миром.
Севернее Чаплина, у конца пролива Сенявина, на живописном пригорке стоит поселок Янракыннот. Он меньше и беднее Чаплина, всего здесь живет около 200 человек. Вода привозная — и для готовки, и для технических нужд. В каждом доме отопление отдельное, дети играют на куче угля. Часть домов — удобные коттеджи, построенные почти 20 лет назад, другая часть — уродливые франкенштейны из досок и контейнеров. Магазин один, но есть большая школа, совмещенная с детским садом, и сияющий свежей оранжевой краской огромный фельдшерский пункт. Ночью на улицах поселка темно.
На краю Янракыннота над обрывом к длинному тросу привязаны собаки. Это ездовые Олега Конко. Ему около 50, он худощавый и жилистый, на предплечьях — вязь вен. Он каюр, потомственный погонщик собак. Олегу упряжка досталась от старшего брата, а брату — от отца.
«Собака — это свой транспорт, — объясняет Олег. — И бензин не надо покупать. Захотел куда-то съездить — поехал. И летом мы ездим тоже. Вот мой сосед в квадроцикл запрягал и ездил. Если собаки застоятся, зимой работать не смогут. А у меня нет квадроцикла, я в нарты запрягаю и катаюсь. Туда на косу — по траве да и песочку. А основной сезон примерно в декабре начинается, как все хорошо замерзнет, лед встанет. Речки иногда долго не замерзают, текут, текут. Из-за этого иногда проваливаемся. Было, что упряжка на нерпу ходила — на лагуне провалилась и утонула».
Собака — обязательный спутник морского охотника: упряжку запрягают в нарты, на нарты привязывают маленькую легкую байдару, обтянутую моржовой или лахтачьей шкурой, и едут на кромку. Берингов пролив никогда не замерзает полностью, гонит льды и айсберги по открытой воде. А у берегов образуется припайный лед. Изломанный, покрытый торосами и надувами, исчерченный трещинами разводий, которые то появляются, то исчезают, этот лед может простираться на несколько километров вглубь моря. Морскому охотнику необходимо добраться до открытой воды, на ту самую кромку припайного льда. И помогают ему в этом собаки.
Чукотские ездовые собаки никогда не побеждают в спортивных гонках за рубежом — они не приучены бежать быстро. Их задача — таскать грузы. В XX веке собаки доставляли на кромку тяжелые деревянные вельботы, сейчас — металлические лодки, а обратно — и лодки, и добычу.
«В морозы очень трудно, руки замерзают. А ведь приходится рукавицы снимать, алыки надевать или нарты поправлять надо. Всякую упряжь сами делаем. Нарты — из лиственницы. Дерево сейчас трудно найти хорошее. Раньше здесь столярка была, привозили брусья для строительства, мы подходящие подбирали. А сейчас никто ничего не привозит».
С тех пор как «начальник Чукотки» Роман Абрамович покинул свой пост и в Янракынноте закончилось строительство, Олег нигде не работает. Согласно Росстату, уровень безработицы на Чукотке считается чуть ли не самым низким в России и составляет около двух процентов. Но это зарегистрированная безработица — среди тех, кто встал на учет на биржу труда. А большинство коренного населения туда не ходит.
Пресс-служба правительства округа заявляет, что число вакансий превышает количество безработных в два раза. Но в первую очередь работодателям требуются высококвалифицированные специалисты: инженеры, медицинские работники, электросварщики и специалисты в сфере информационных технологий. А каюры не нужны. И Олег находит себе занятие, как может.
«Все время что-то делаешь, куда-то едешь. Зимой за кормом надо. За островом в шторм моржи часто разбиваются. Бывает, такие переломанные: когда рубишь, видишь — кровяные все. Очень тяжелая это работа, порубить тушу на куски зимой, много времени уходит. Но надо. Корм это».
Мы рассказываем, что у нас в деревнях собаки не видят мяса практически, а кормят псов в основном хлебом и кашей, хорошо, если на костном бульоне. Олег недоверчиво качает головой и явно нам не верит. «Может быть, вы их еще и молоком поите?» — ехидно спрашивает он.
Сперва застенчивый, как многие чукчи, Олег с охотой начинает говорить о любимом деле. О том, как трудно в пургу найти путь, о том, как устаешь ехать сотни километров.
«Раньше много упряжек, много каюров было, а теперь всем надо квадроцикл. Чтобы средство передвижения побыстрее было. И одежды такой нет, чтобы ездить на нартах на далекие расстояния. Старики наши потому так хорошо ездили, что оленьи кухлянки носили. Они могли и запурговать, и на улице переночевать. А сейчас даже оленеводы почти не ходят в этих кухлянках. Да и мастеров таких уже нету, кто бы научил… молодежь хочет в школе работать, в магазине. Там точно кухлянка не нужна».
Что-то охотников не видно, они должны бы уже быть здесь. А, вон они идут!
— А что происходит?
— Разве вы не знаете? Охотники добыли кита.
В поселке радостная суматоха. Отовсюду на берег, где спускают на воду лодки, спешат люди с большими пластиковыми ведрами и тележками, сбегаются собаки. Чуть в стороне стоит «Урал» пограничников. Они находятся на полном довольствии, и продукты у них отличные, но им тоже хочется свежего мяса.
Тушу кита обматывают тросом и с помощью трактора выкатывают на берег. Игорь Макторик измеряет кита и вносит данные в таблицу. Затем начинается разделка. Длинными ножами охотники разрезают кожу и жир до мяса вдоль спины и у хвоста, затем отрывают жировой пласт трактором. Охотник Игорь Макторик приглядывает за установкой весов: в поселке учитывается, кто сколько взял мяса. Наконец все готово, и люди устремляются к туше кита. Они режут, уносят и опять возвращаются. Голодные собаки хватают те куски, до которых им удается дотянуться, их никто не гонит. Взволнованные чайки летают низко-низко над головами и кричат. Сегодня еды хватит всем.
Игорь Макотрик любуется добычей: «Мы так не ставим вопрос, жалко нам их или не жалко. Это же наша пища, мы питаемся ими. У нас слово “убить” применяется только по отношению к человеку. А вот когда добывают зверя, то говорят по-другому. По-нашему, если дословно перевести, человек “оморжился”, что значит “добыл моржа”. “Добыл кита”. В прежние времена, когда добывали какого-то зверя, ему устраивали целый праздник. Наши охотники всегда уважительно относились к своим зверям. А вам жалко свиней ваших? Или коров? Или кроликов? Я в армии побывал на свиноферме. Этот совхоз сдавал со свиней щетину. Чтобы собрать эту щетину, они загоняли в огромный загон сотни свиней и кипятком их ошпаривали. Живых. Они там визжали, орали, бегали, а после них столько щетины оставалось. Вот эту щетину собирали. Тех свиней нам было действительно жалко. Мы к своим зверям так не относимся».
Так уж устроена наша жизнь: кто-то кого-то ест. Косатки добыли кита, съели язык. Кита нашли люди, взяли кожу. Тушу выбросило на берег, ее поели медведи. Останки унесло морем к птичьему базару, и кита расклевали чайки. А там приплыли рачки, еще кто-то.
Люди Чукотки не стоят над природой, а являются частью ее круговорота. Для них нормально не сожрать все, что нашли, а взять лишь ту часть, которая им необходима, оставив остальное другим желающим. Найдя в тундре три корешка, коренной житель Чукотки возьмет два, чтобы в следующем году опять найти здесь пропитание. И в этом состоит их бережное отношение.
Встретить Андрея Рябова, жителя села Лорино Чукотского района, очень просто: каждый день он приходит на высокий морской обрыв, садится на край заброшенной мясной ямы и в бинокль наблюдает за китами. За его спиной лают на привязи ездовые собаки, под ногами валяются старые, изъеденные ветрами и дождями черепа моржей.
Андрей — главный специалист и ответственный за изучение морских млекопитающих АНО «Чукотский арктический научный центр», он наблюдает за китами так, как сотни лет до него делали его предки. Иногда к нему присоединяется кто-то из местных стариков и делится своими знаниями. Андрей ведет подсчет китов и описывает их поведение, берет пробы тканей добытых морскими охотниками животных. Научный центр, с которым Андрей работает, старается узнать о серых китах как можно больше: делаются исследования тканей на тяжелые и радиоактивные металлы, болезни, которым подвержены китообразные, и многое другое. В последние годы им движет не только научный интерес, но и растущая тревога.
Некоторое время назад морские охотники Чукотки стали замечать, что все больше попадается китов, чье мясо имеет сильный медицинский запах. «Будто антибиотиками какими-то пахнут», — пытается описать странный запах Игорь Макотрик. Морские охотники научились определять больных китов: они приближаются к зверю и нюхают — странный запах чувствуется даже в его выдохе. Таких охотники стараются не брать, они не пригодны в пищу людям. Но ошибки все же иногда случаются, ведь у человека слабое обоняние: порой добытое животное оказывается больным.
«Трудно описать этот запах, такой медицинский, пахнет йодом, желудочным соком, очень неприятный и въедливый. Впитывается в одежду, в кожу, в сапоги резиновые. Я взял пробы и домой шел, а от меня люди на улице шарахались», — рассказывает Андрей Рябов о ките, которого добыли охотники его деревни в сентябре 2021 года.
«Серого кита добывают на Чукотке традиционно, как и гренландского. У последнего только статус охраны выше, — объясняет начальник Андрея Денис Литовка, кандидат биологических наук и директор АНО “Чукотский арктический научный центр”, изучающей китов Чукотки. — Размер популяции серого кита сегодня примерно 25—27 тысяч и продолжает расти. У китов с медицинским запахом съедобны все части тела: сало, мясо, язык и все остальное — все съедобно. А вот что касается печени и почек — это органы, отвечающие за фильтрацию, — они накапливают. Практически не выводятся тяжелые металлы и стойкие органические загрязнители. У некоторых китов показатели приближаются к предельно допустимым».
Результаты их общих исследований станут базой для подготовки выступлений российской делегации в научном комитете Международной китобойной комиссии, которая решит дальнейшую судьбу квоты на аборигенную добычу серого кита. «До 25-го года мы дали обязательство определить причину этого феномена вонючих китов», — объясняет Денис Литовка.
Андрей Рябов говорит: «Мы обязательно должны определить, что отравляет наших китов, ведь от них зависит жизнь на Чукотке. Без китов мы не выживем. И мне страшно за соплеменников».
За период летней навигации 2021 года в поселок Провидения прибыл один корабль. Закончились капуста, картошка, морковь, лук, яблоки, нет яиц и молочной продукции. Жители запасают зелень, грибы и коренья на зиму, а морские охотники занимаются тем, что делали три тысячи лет до того их предки: они берут свои лодки и снова отправляются в море. Чукчи просят Мать-Моржиху, а эскимосы — богиню моря Седну. Перед выходом они бросают в море то, чего у морской хозяйки нет, — кусочки хлеба, немного сахара. И просят дать то, что у нее есть. «Это вредная старуха, — говорит Игорь Макотрик, — ее надо хорошенько задобрить, чтобы она дала людям побольше моржей, китов, лахтаков, нерп, рыбы». Так поступали люди Чукотки прежде и учили своих детей: полагаться только на себя.
* * *
В два часа ночи фотограф Витя Лягушкин пошел снимать северное сияние над поселком. К нему подошел мальчик и стал проситься в дом. Витя только что посмотрел сериал «Пищеблок» про вампиров в пионерском лагере и к подобной просьбе отнесся с испугом. Затем мальчик попросил хлеба, Витя не выдержал и вынес ребенку печенья и чаю. Тот поел и ушел. Что это было, мы так и не поняли. Не исключено, что это был какой-то дух, а не реальный мальчик. На Чукотке в духов верят все, они практически реально осязаемы. Духам бросают кусочек всякий раз, когда останавливаются в пути.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам
