В нашей стране мало кто может похвастаться тем, что он по-настоящему защищен. Это не зависит от денег, положения в обществе, это даже не всегда зависит от связей. У бизнесмена могут за день отобрать компанию, профессора уволить из вуза за взгляды, в депутата госдумы может въехать на машине другой пьяный депутат государственной думы убить первого, и отделаться каким-нибудь административным штрафом.
Ужасы, которыми не всегда пестрит лента фейсбука, но регулярно ленты новостей (впрочем, и их уже почти не осталось) чаще всего касаются свободных людей. Реже появляются рассказы о том, что творится в армии, еще реже — о том, как живут заключенные в местах лишения свободы. А теперь представьте, что это не просто заключенные. Что это новорожденные дети, которые не умеют даже говорить.
«…представьте, что это не просто заключенные. Что это новорожденные дети, которые не умеют даже говорить»
Сейчас в российских тюрьмах вместе со своими матерями находится около 800 детей. Много ли раз вы слышали истории о том, как суд смягчил приговор женщине, которая ждала ребенка? Такое бывает — но очень редко. Чаще всего беременная осужденная попадает в колонию и сталкивается с обычным лагерным бытом. Витамины, врачи, правильное питание, отсутствие нагрузок — все это остается в другой жизни. Те, кому все-таки удается выносить ребенка, отправляются в ближайший роддом в сопровождении трех конвойных (собственный роддом есть только у двух российских женских колоний). Если трех конвойных нет, а есть только один, роженицу могут пристегнуть наручниками к больничной кровати (это не шутка и не преувелечение).
Дальше — только хуже. По закону ребенок, рожденный в тюрьме, должен до трех лет оставаться с матерью. Затем, если у него есть опекуны, они могут забрать его домой, а если их нет (надо ли уточнять, что их чаще всего нет), ребенок отправляется в детдом. Детдом меньше всего заботится о том, чтобы сохранить связь ребенка и матери. Им разрешены свидания, даже длительные, только кто же будет возить ребенка из детдома в колонию? Редкие волонтеры? На деле этого не происходит почти никогда. И уже через пару лет ребенок забывает о том, что ему, на самом деле, есть кого ждать.
«Им разрешены свидания, даже длительные, только кто же будет возить ребенка из детдома в колонию?»
Но это потом. А для начала представьте себе, на что похожи первые три года жизни этих детей. Три года, за которые ребенок должен только-только как-то приспособиться к жизни.
Предполагается, что мать имеет право жить с новорожденным ребенком на территории колонии в специальных домах для совместного проживания. Из 46 российских колоний такие дома есть только в 13. Мест в них хватает, естественно, далеко не всем. Во всех остальных случаях сразу после рождения ребенка разлучают с матерью и отправляют так называемый «Дом ребенка». Местное подобие детдома, где за детьми часто наблюдают не врачи или медсестры, а те же самые заключенные.
Самый громкий случай из тех, что появлялись в прессе — новорожденный младенец отравился, его начало тошнить и он захлебнулся собственной рвотой, потому что рядом не было никого, кто мог бы просто подойти и перевернуть его на бок или взять на руки. Никто из сотрудников колонии, естественно, не был наказан. Такие истории случаются чаще, чем вам хотелось бы думать. Когда дети кричат — это норма. Когда у них нет не то, что игрушек, а даже постельного белья — это норма. Воспаление легких и ангина — норма. Инвалидность после трех лет такой жизни — тоже, к сожалению, норма. Мать-заключенная имеет право навещать ребенка для кормления 6 раз в день. Если вдруг случится так, что у нее пропадет молоко (в лагере. молоко. пропадет. с чего бы?), количество свиданий снижается до двух в сутки.
«новорожденный младенец отравился, его начало тошнить и он захлебнулся собственной рвотой, потому что рядом не было никого, кто мог бы просто подойти и перевернуть его на бок»
Все психологи твердят, что самое важное в первый год жизни ребенка — эне комфортные условия, а присутствие матери. Материнское тепло, простите за банальность. В этом, и только в этом случае, у ребенка будет меньше проблем со здоровьем и психикой. Сотрудники пенитенциарных заведений говорят — посмотрите на этих матерей, лучше никаких, чем такая. Нет. Не лучше. Всегда лучше какая-то. Какая есть. Потому что с появлением ребенка меняется и она сама. У нее появляется стимул. Статистика говорит сама за себя — заболеваемость детей, которые живут на территории колоний вместе с матерями, снижается почти на 50 процентов.
Светлана Бахмина, осужденная по делу «Юкоса», попала в знаменитую мордовскую колонию ИК-14. Ту самую, про которую потом рассказала много ужасов Надежда Толоконникова. В колонии Бахмина родила ребенка и лично столкнулась с тем, что такое жизнь матери и младенца «там». Выйдя на свободу, Бахмина начала бить тревогу — добивалась амнистии для женщин, осужденных за нетяжкие преступления, у которых есть дети, говорить о тех проблемах, с которыми столкнулась сама. Но поменять систему в нашей стране — это как сдвинуть гору. И тогда Бахмина решила, что нужно самостоятельно помогать детям, которые растут в десятках российских колоний.
«В колонии Бахмина родила ребенка и лично столкнулась с тем, что такое жизнь матери и младенца «там»
Она стала соучредителем фонда «Протяни руку» , главное дело которого — оказывать гуманитарную помощь заключенным с детьми. «Протяни руку» собирается заниматься благоустройством «Домов ребенка», на территориях колоний, но главное — пытается сделать так, чтобы почти во всех колониях было достаточно мест для совместного проживания. Чтобы места в таких комнатах получались не по блату. Чтобы их хватило всем, и дети не жили отдельно от своих матерей.
Несколько лет назад по работе я была в детском доме под Петербургом. Это был вполне приличный детский дом, если к понятию «детский дом» в принципе подходит такое определение. Глаза детей, выросших в детдоме, всегда полны боли, эти глаза взрослые с младенчества. И все же среди детей был один мальчик, которого я запомнила особенного хорошо. Совсем маленький, ему только-только исполнилось четыре. Он сказал, что его зовут Виктор. Именно так. Виктор. Он не улыбался и все время смотрел в окно. Виктор попал в детский дом из тюрьмы, где его мама осталась отбывать срок. Еще 6 лет без особенной надежды на УДО. Статистика показывает, что матери-заключенные, разделенные с детьми с самого начала, в 80 процентах из 100 не забирают детей из детских домов даже после освобождения. Хотя бы просто потому, что для того, чтобы забрать ребенка из детского дома, нужно предоставить документы о собственном трудоустройстве.
«матери-заключенные, разделенные с детьми с самого начала, в 80 процентах из 100 не забирают детей из детских домов даже после освобождения»
Кто возьмет на работу зэчку после десяти лет в колонии? Как устроена у нас система реабилитации и помощи заключенным, вышедшим на волю? Никак. С этим сталкиваются все. Разница только в том, что у тех, кто прожил три года вместе с ребенком, появляется стимул сделать все, чтобы выйдя на волю, забрать его обратно. Это не мое личное мнение. Это тоже статистика. Бахмина и ее фонд пытаются дать шанс на новую жизнь обоим. И матери. И ребенку. Собрать совсем немного денег вот на такие комнаты для совместного проживания — их ремонт и обустройство.
Здесь не о чем спорить. Здесь не может быть двух мнений. Это просто нужно сделать и все. Всем вместе, раз у государство и до этого не доходят руки. Попытаться спасти тех, кто с самого рождения не знает ни свободы, ни тепла, ни ласки. Вообще ничего, из того, к чему привыкли мы с вами. На самом деле, это касается каждого. Потому что, как я уже сказала, в нашей стране никто никогда ни от чего не защищен.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.
В материале используются ссылки на публикации соцсетей Instagram и Facebook, а также упоминаются их названия. Эти веб-ресурсы принадлежат компании Meta Platforms Inc. — она признана в России экстремистской организацией и запрещена.