В вопросе политкорректности важно не перегнуть палку. Потому что уже много обратных ситуаций. Доходит до того, что человек вообще боится рот раскрыть: не дай бог скажу «инвалид», а человек обидится. На самом деле ничего обидного в этом слове нет. Так, выражение «уступайте места инвалидам» вполне нормальное. В речевом обиходе некоторые слова имеют несколько значений. Основное, первоначальное значение может быть совершенно нейтральным, но в каких-то других ситуациях вдруг у слова начинают появляться какие-то дополнительные, неприятные коннотации. Поэтому «я инвалид второй группы» — что здесь оскорбительного? Ничего. Но когда кто-то говорит: «Ну он совсем инвалид, что ли?» — в значении «человек неполноценный» — это уже звучит как оскорбление.

«Шизофреник», «эпилептик», «колясочник» — это перенос значений, метонимия, когда свойства одного явления по смежности переносятся на другое. Конечно, сокращения — это всегда более сниженный вариант, и часто это происходит в устной речи, потому что человек хочет сказать компактнее. Лень — основа прогресса, как известно. В обычной речи никто не скажет «человек, страдающий шизофренией». Мы стягиваем это все в слово «шизофреник», а потом еще и усечение делаем — «шизик». Язык не любит длинных форм, все сокращается, но появляются новые тенденции в обществе, борьба за политкорректность, запускается обратный процесс, появляются опять длинные номинации.

Двигать язык очень трудно. Любой лингвист вам скажет, что ничего запрещать и разрешать нельзя. Язык — это социальное явление, помимо его глубинных системных свойств. Конечно, язык существует в социуме, и социум влияет на языковые процессы и изменения.

Многое зависит от языка. Английский, французский, немецкий — это аналитические языки, а русский — язык синтетический. В аналитических языках грамматические формы — суффиксы, приставки — легко связываются с грамматическим значением: достаточно присоединить какой-то суффикс, и меняется род. В русском языке все сложнее. Кроме суффиксов, у нас есть синтаксические связи, отношения в предложении между словами. Поэтому прибавить с слову «автор» суффикс «ка» так просто не получится. Может быть, лучше оставить все как есть? В нашем синтетическом языке есть слова общего рода, которые имеют отношение и к мужскому, и к женскому роду. Когда появились женщины в мужских профессиях, язык стал справляться с этой проблемой очень просто — меняя согласование внутри предложения. «Врач Иванова вошла в кабинет». Это согласование по смыслу. И этого достаточно.

Да и что дадут суффиксы? Например, у слов «директорша», «директриса» все равно будет сниженный оттенок. Даже если вы законодательно введете правило писать в официальных документах «директриса», это не приживется. Поэтому лучше все-таки оставить «директор Иванова». Можно сколько угодно говорить, что это обидно для женщины, но это язык, есть нормы и правила, и никуда от них не денешься.

Все эти феминистские штучки вроде «авторки» — это попытки влияния в первую очередь на категорию рода, которая очень консервативна. Здесь очень сложно все менять, сильно сопротивление материала. Поэтому эти суффиксы и не нравятся, они «выламываются» из всего.

Языковые процессы зависят не от лингвистов. Я могу привести множество примеров, когда та или иная норма побеждала, независимо от рекомендаций лингвистов. Это очень дискуссионный вопрос — влияют ли социальные изменения на глубинные системные изменения в языке. Большинство лингвистов склонны считать, что, как правило, не влияют. Но очень мощные социальные изменения могут затрагивать и системные процессы. Хрестоматийный пример — влияние на язык революции 1917 года. Тогда появился новый способ образования слов — так называемая аббревиация. КПСС, РВС, НКВД… Этого специфического способа словообразования не было в языке XIX века. Более того, эти процессы зашли настолько далеко, что в разговорной речи аббревиатура стала словообразовательной базой для новых слов: «кагэбэшник», «энкавэдэшный».

Что касается языковой корректности по отношению к ЛГБТ, у нас общество еще не дозрело до этого. Сначала надо внедрить в сознание людей, что это явление врожденное, что это не преступление и не болезнь, а потом уже менять что-то в языке. Пока в нашей стране это, увы, очень сложно сделать.

Нина Розанова
кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник, ученый секретарь отдела современного русского языка Института русского языка им. В. В. Виноградова Российской академии наук