У большинства из них свои многоквартирные дома. У некоторых подъезды. Они не платят налогов, не получают счетов за коммуналку. И очень обижаются, когда их называют чудаками или призраками
Найти провожатого до Акармары оказалось непросто. Знакомые уверяли, что ждать от поселка-призрака хорошего не стоит. Все кто мог оттуда давно ушли. Остались те, кому некуда деться — человек двадцать или тридцать. И если летом туда можно доехать на внедорожнике, то зимой или весной вообще лучше не рисковать. Сойдет сель, ляжет на узкой разбитой дороге валун, и все — станешь еще одним жителем Акармары.
После долгих переговоров я нашла любителя экстремальных путешествий Влада.
— Поедем, но только если утром не будет дождя, — предупредил он. — А зачем тебе туда?
— Хочу увидеть людей, послушать их истории.
— То есть как в зоопарк? Акармара такого отношения не любит.
Тогда я еще не знала, что он прав.
Дождя утром не было, даже наоборот — Сухум был залит солнцем, свежая трава усыпана последними мандаринами. В воздухе пахло увядающей мимозой.
«Я там ни разу не был в межсезонье, — рассказывал по дороге Влад. — Летом, когда зелень покрывает развалины, там очень живописно. Раньше же это был самый красивый поселок Абхазии, считался элитным. Его строили после войны пленные немцы. Получился кусочек Европы среди гор — широкие аллеи, фонтаны, высокие крепкие дома с арочными окнами. Там было все, что нужно для жизни: от кинотеатра до больницы. И вообще престижно — там жили шахтеры. В Ткуарчалском районе работали пять шахт, а там были предприятия, которые их обслуживали.
Чем ближе мы подъезжали, тем больше менялся пейзаж. Не было уже цитрусовых садов и зарослей мимозы. Дома — редкие, низкие, рассыпанные, как изъеденные жучком фасолины, между гор. Часто приходилось останавливаться — пережидать, пока по дороге пройдут худые, плотно обтянутые кожей коровы и буйволы.
В Ткуарчале водитель остановился у центрального магазина, посоветовал запастись провизией. Я впервые за последние тридцать лет увидела полупустые полки: пара видов колбасы, молоко, майонез, хлеб. Взяли, что было.
Въезд в город открывал широкий добротный мост с элегантными чугунными решетками. Кое-где фрагменты ковки были выпилены — похоже, кто-то вывез часть немецкого моста в пункт приемки металлолома.
Поселок обрамляли аккуратные, словно нарисованные горы. В их скрещенных ладонях прятались высокие дома. Одни еще довольно крепкие, с сохранившимися крышами, другие полуразрушенные, с обглоданными стенами и пустыми глазницами. В одном окне я увидела тарелку спутникового телевидения и рядом балкон, затянутый полиэтиленом. Вышла из машины и дальше пошла пешком.
«Следите за небом, — наставлял Влад. — Скоро пойдет снег, и надо будет возвращаться. И далеко не ходите, все-таки это не Сухум».
… Это был действительно не Сухум. И ни что другое, что мне доводилось видеть раньше. Я стояла на площадке, со всех сторон окруженной горделивыми и совершенно пустыми многоэтажками. Справа — три скелета старых «Запорожцев», слева — ржавые ведра для сбора дождевой воды. Было ощущение, что я попала в «Зону» Тарковского и вокруг происходит что-то, что увидеть глазами и понять я не смогу. Вокруг сгущался плотный туман. Тянуло дождем и ржавым железом. Откуда-то доносились звуки — обрывочное пенье птиц, скрип старых дверей.
Из окон домов, из самой темной их глубины, на меня смотрели люди. Трое или четверо. По человеку на дом. Когда же я приближалась к окнам, люди отходили и делали одно и то же движение — задергивали занавески.
Я прошла между домов на спортивную площадку: там четверо мальчишек играли в футбол. Увидев меня, один из них бросил мяч и побежал как к старой знакомой.
Высокий брюнет лет двадцати. Парень смеялся, мял шапку, одергивал старую куртку с разъехавшейся молнией — одно движение сменяло другое безостановочно. Я подумала про ментальное расстройство. Вспомнила, что на въезде в Акармару мы уже встречали мужчину с похожими особенностями. Он вышел из пустого дома, попросил сигарету и тут же ушел. Как потом расскажут местные, в Акармаре много необычных людей — здесь им хорошо, они в безопасности.
«Ме-ня зо-вут О-лег! — парень улыбался так, словно ждал меня всю жизнь. — Мне во-семь лет. Я с ба-буш-кой. Она сей-час спи-т».
Олег рассказал, что живет с мамой в Сухуме, а сюда приезжает на весь курортный сезон. Все жители Акармары друг друга знают и в случае чего не бросят в беде.
Я попросила Олега показать мне его поселок. Олег показывал: «Это ры-нок», «это дет-ский са-дик», «это музы-каль-ная шко-ла». Последняя оказалась очень красивым зданием из серого, особенного какого-то кирпича. У парадной жались две свиньи. Рядом гуляла корова. Мы нашли старую люстру и набор посуды, но ни в один подъезд зайти не смогли — какие-то были заколочены снаружи, какие-то закрыты изнутри.
Потом Олег привел меня к Рафе — тонкому молчаливому парню, что рубил дрова в одной из пустующих квартир. Рядом стояли мешки со стружкой. С разрешения Рафы я сделала несколько кадров: Рафа с топором, Рафа тянет через окно сухие ветки, Рафа с недоверием смотрит на меня — лицо у него тоже необычное, словно не с нашей планеты…
— Кто вам разрешал фотографировать моего сына? — за спиной моей выросла женщина. Невысокая симпатичная брюнетка лет сорока. Яркая распахнутая куртка, калоши и халат. — Удалите все снимки!
Я не стала спорить. Женщина, ее звали Наташа, смягчилась, подошла ближе.
— Вы не обижайтесь, но нам неприятно, когда нашу жизнь высмеивают. Летом приезжают искатели приключений, потом пишут в интернете гадости: город-призрак, люди-призраки. Но это наша жизнь, мы ее выбрали! У меня пятеро детей. Есть семья, где их девять. Все растут здесь.
— А как же они ходят в школу? До ближайшей цивилизации больше 10 километров…
— За ними приезжает школьный автобус. У нас есть машина, мы привыкли. Зато здесь нет плохих компаний, алкоголя, наркотиков и что там еще есть вокруг. Дети растут под присмотром, мы за них не боимся. Понимаете? Нет, если вы тут не жили, вам трудно понять.
Наташа живет здесь с рождения. И говорит, что каждый, кто приезжал сюда хотя бы раз, мечтал вернуться. Поэтому она и не думала никуда уезжать. Вышла замуж, пошли дети. А теперь срываться уже некуда: кому они с пятью детьми нужны на Большой земле? А тут — пасека, свиньи, корова, курицы. Дрова, электричество и вода — все бесплатно.
— А можно увидеть какой-то дом изнутри? Может, стоят пустые квартиры с мебелью?
— Такие есть, но они все заколочены. Не думаю, что вам стоит лезть в жизнь, которой уже нет.
Наташа подхватила ведро и пошла в гору: маленькая и крепкая, как бусина. Я на минуту представила, что это я, а не она, иду с ведром к роднику и потом буду готовить огромную кастрюлю лагмана на ужин. Что стою у пустого окна и прислушиваюсь: доехали ли дети из школы?
— Наташа, погодите!
Она обернулась.
— А если ваши дети захотят отсюда уехать?
— Я не буду против.
Я вернулась в машину. Влад указал рукой на тучу — она опускалась белым рыхлым телом на поселок. Водитель переживал, что не уедем.
— А покажите мне самый густонаселенный дом?
Подъехали к многоэтажке. На нескольких балконах сушились вещи. У подъездов — ванны, в которые спущены водосточные трубы. Рядом сложены дрова. Во дворе спит рыжая собака.
— Что вам нужно? — со второго этажа на меня смотрел мужчина.
Виталий и Евгений БикеевыФото: Ксения Иванова для ТД— Поговорить и посмотреть, как вы живете, можно?
— Можно, только не пишите потом, что мы призраки!
— Обещаю!
Мужчина засмеялся и скрылся в окне, я подошла к подъезду, но дверь была заперта изнутри.
— Это наш с братом подъезд, личный, — открыл дверь Виталий. — Больше здесь никто не живет. А раньше 12 квартир было.
Виталию Бикееву 58 лет, его брату Жене 50. Женя занимает трешку на первом этаже, Виталий живет над ним. У Жени на лоджии стоит буржуйка — труба торчит из окна. Виталий греется обогревателями. И одевается тепло. Вот и сейчас на нем рубашка, теплый свитер и олимпийка. На ногах шерстяные носки и калоши.
Виталий сегодня на хозяйстве, а брат на работе — разбирает на кирпичи брошенные дома. Кирпич раньше выпускали на порядок лучше современного, поэтому он пользуется спросом. Помогает брату хаски Шива — главный член семьи Бикеевых. Шиву Виталий привез из Новороссийска. Тогда она была еще без имени и совсем маленькая, но поскольку ни минуты не сидела на месте, то стала Шивой, как индийский многорукий бог. Шива любит выкапывать из земли кирпичи, на работу ходит с удовольствием.
Виталий приглашает в квартиру Жени. Над дверью висит зеленая ветка — осталась с Троицы. Внутри тоже зелень. Цветы на подоконниках, нарциссы в хрустальной вазе на столе, в банке на кухне, на балконе. Так много цветов в квартире холостяка я не видела ни разу.
Но в целом дом Жени больше похож на декорацию для фильма о жизни среднестатистической советской семьи. Сервант с посудой, ковры, над кроватями панно с оленями. Теми самыми, из 70-х. На стенах репродукции пейзажей, защитная пленка помутнела, кое-где треснула. На балконе машинка для починки обуви. Женя хороший сапожник — чинит обувь всей Акармаре, может даже что-то сшить.
Заброшенный дом тети братьев БикеевыхФото: Ксения Иванова для ТД— А где ваши женщины? — от этого вопроса Виталий краснеет, как будто я спросила что-то неприличное.
— Уехали. Во время войны уехали и больше не вернулись. Мы привыкли, нам так нормально.
Чуть позже Виталий признается, что «так» им ненормально. И, когда я буду уезжать, попросит написать: они бы очень хотели, чтобы к ним с братом приехали хорошие женщины. Хотя оба знают, что это почти невозможно.
После экскурсии по дому Жени Виталий приглашает к себе. По дороге заходим в пустую квартиру, там на полу разбросаны квитанции на грузинском языке. Я прошу Виталия перевести, он долго всматривается.
— Уже давно не читал по-грузински. Это путевка для перевозки угля, 1984 год. Раньше мы столько высококачественного угля вырабатывали… Надо же — путевка, — Бикеев махнул рукой и молча вышел.
Потом мы сидим в зале у Виталия (дома их с Женей похожи как и сами братья) и рассматриваем фотографии из старого чемодана. Я слушаю Бикеева и понимаю, что он живет не в той Акармаре, которую вижу я. Что каждое утро, выходя на пробежку, он видит те же аллеи, что были тут 30 лет назад, места, где назначал свидания и гулял с детьми. Магазины, в которых покупал подарки. В памяти встречает старых друзей и разговаривает с ними о делах шахты…
— Мы много фотографировались, тут это было принято. Фотографы работали прекрасные. Да и вообще не было в Союзе поселка равного Акармаре по красоте и удобству! Автобусы стояли на все направления — Сочи, Ростов, Краснодар. У меня зарплата была 500 рублей. Машины раз в пять лет нам присылали новые, прямо с завода. Рестораны, кафе, курорты — мы все могли себе позволить. Нас с братом одевали во все югославское — родственники работали на больших должностях. Папа у нас осетин, был горным инженером, мама русская — бухгалтерию на шахтах вела…
Виталий закончил Киевский институт радиоэлектроники, Женя строительный. Работали в Киеве, но Акармара держала крепко. И когда что-то шло не так, братьям хотелось домой — уйти в горы, подняться к водопаду, посидеть со своими стариками, выпить по стакану молодого вина. Здесь был свой мир — своя зона любви и принятия. Поэтому братья вернулись. Устроились горноспасателями. Ленинакан, Спитак, обвалы шахт в Грузии и Абхазии. Виталий говорит, что каждый раз, когда они доставали кого-то из-под земли, чувствовал, как внутри разливается тепло.
— Раньше МЧС не было, и поисковую работу во время землетрясений, или когда-то что-то случилось в горах, выполняли мы. Запомнилась мне одна женщина из Ленинакана. Мы вытаскивали ее двое суток, я так обрадовался, что она живая… Но до больницы она не доехала. Сколько лет прошло, а я ее до сих пор помню. Пойдем, покажу свой кабинет?
Мы подходим к окну, Виталий указывает рукой на остов соседнего здания. После работы он вел группу здоровья: «Сам я бывший боксер, видишь нос? Сломал на ринге». Когда все рухнуло, Виталий перетащил домой шведскую стенку, эспандеры и гантели. Все это теперь в его спальне — рядом со шкафом с книгами и иконами.
— Вы в Бога всегда верили, или что-то важное случилось?
— Случилось. Вначале был большой пожар и все сгорело, включая мою куртку с паспортом, у нас теперь два паспорта — российский и абхазский — а тогда еще был советский. Вот он и сгорел, а иконка, которая была в нем, осталась, — Виталий достает с полки образ, бережно укладывает на ладонь. — А потом я сильно заболел и врачи сказали, что жить мне осталось совсем ничего. У меня был гепатит С. Но вдруг случилось чудо — я попал в программу бесплатного лечения, она стоила очень больших денег, которых у меня уже не было. Вылечился. Но решил, что уберу из жизни все лишнее — сигареты, алкоголь, питаюсь правильно. Чувствую себя с каждым годом все лучше и лучше. Сам я ничего лишнего не ем, но угостить гостя должен. У меня есть настойка на дубовой коре, запеченная тыква и борщ. Пойдем к столу!
— Ну, а сейчас вы на какие деньги живете? Пенсия у вас, как у спасателя, хорошая?
— Да что ты все о деньгах! Нормально живем! Ни за что не платим — вон, целый подъезд наш! Ну и что, что дрова, зато свет и вода бесплатные. Трубы правда старые, но рядом водопады, принесем воду — не проблема. Огород у нас есть, хлеб печем сами, иногда выбираемся в город, закупаемся, но машины у нас нет. Пенсии тоже нет. Брат еще молодой, а я хоть и работал горным спасателем, но во время войны архив, подтверждающий это, исчез. Обещали решить вопрос, но пока никак. Живем на то, что на кирпичах заработаем. Не помираем, как видишь, не волнуйся.
В спальной комнате Виталия на ковре висит значок — «75 лет горноспасательной службе». Все Бикеевы вместе отслужили горноспасателями 95 лет. И другой жизни для себя не представляли. Поэтому, когда в 1992 году шахтеры начали уезжать, они остались и добывали уголь вручную, с кирками и лопатами. Длилась адская работа семь лет, а потом и эта мануфактура погибла.
Могила отца братьев Бикеевых в саду за домомФото: Ксения Иванова для ТДВиталий уходит на кухню, я прошусь в ванную. Вода из старого крана бежит тонкой струйкой. На двери висят деревянные щипцы, которыми раньше доставали из стиральных машин белье. Мыло для рук хозяйственное.
— Когда с пенсией вопрос решим, начнем потихоньку отделывать пустую квартиру — хотим там кровати поставить, телевизор купить. Это будет для гостей. Чтоб так вот, как ты, люди нечаянно приехали и подольше у нас остались. Тебе же у нас нравится?
— Нравится, — кричу из ванной.— Ехала сюда смотреть на чудаков и несчастных, а вы сильные духом люди. Получается, что Акармара — это как проверка на прочность.
Виталий молчит, звенит посудой.
Потом мы ели тыкву, я попробовала настойку. Выложила на стол то, что купили в Ткуарчале. Виталий от скоромного отказался, у него пост. От разговоров о борще перешли к жене.
Официально были не расписаны. И когда началась война, жену и сына он отправил в тихую тогда Украину, на границу с Приднестровьем. Думал, ненадолго. Но ошибся — в Приднестровье тоже пришла война. Отец и сын оказались отрезанными друг от друга двумя огневыми линиями. Несчастья сыпались, как поздний весенний снег, облепляли густо-густо. Братья похоронили мать, Акармара стремительно пустела. Когда стало понятно, что это уже навсегда и они никуда не уедут, Виталий написал матери своего ребенка, что, если она выйдет замуж за хорошего человека, он будет рад. Похожая история случилась и у Жени. В Ростовской области у него живет взрослая дочь.
— Так мы и остались одни. Отец умер в 2006-м, вывезти его в Сухум, где похоронена мама, мы уже не могли. Он покоится на огороде. Там все сделано его руками, и я думаю, что ему там хорошо. Мы с братом, когда на огороде возимся, разговариваем с ним… Жека придет, расскажет.
Жека, как чувствовал, что о нем говорят, вошел. Весь в пыли — от макушки до тяжелых рабочих сапог. Притянул с собой запах мокрой земли и угля. Сказал, что домой их с Шивой загнал снег — кирпич чистить невозможно. Пожаловался: какой-то гад подстрелил их свиноматку, приходится самому выкармливать шестерых поросят. Потом Женя словно очнулся — застеснялся, что в доме гости, а он в робе. Ушел наводить марафет. Не было его очень долго.
За окном пошел дождь. Влад настаивал — пора ехать. Я не сопротивлялась, мы вышли и столкнулись с Женей. Он умылся, надел серо-белый вязаный свитер и кеды в цвет:
— Вы уже все? Так быстро? — Расстроился. — Приехали бы на пару дней, а лучше на недельку, а совсем хорошо, если бы навсегда… Нам тут одним… Сами понимаете…
Потом братья попросили сфотографировать их с Шивой. Сказали, что ни одной семейной фотографии за последние годы у них нет. Я пообещала придумать, как передам снимки.
— Если бы у вас был почтовый адрес, я бы вам их выслала…
— Раньше был, а сейчас мы даже не знаем, — пожал плечами Виталий.
Прощались долго. Мой водитель нервничал. Из чужих окон на нас смотрели чьи-то глаза. Я думала, что люди Акармары чем-то похожи между собой. Даже те, которых не смогла увидеть. К примеру, тяжело больной друг Виталия, которого он навещает по утрам. Или профессор из Москвы, который обычно с радостью принимает гостей, но в день нашего приезда у него был приступ диабета. Профессор приехал в Акармару в зрелом возрасте и решил здесь остаться навсегда.
.
* * *
Когда машина тронулась, Бикеевы еще долго стояли на повороте и махали нам вслед. Через запотевшие окна очертания Виталия и Жени казались нечеткими, стекали по стеклу вместе с дождем. А потом растаяла за горами и сама Акармара. Будто и не было ее никогда.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»