Тигр без лица и другие звери

И было утро. Утро того осеннего дня, когда в воздухе пахнет зимой и кажется, что тепло уже никогда не вернется. Карен вышел на работу раньше обычного, по пути решил купить козьего молока. Загадал: если в семь утра он его найдет, Жорик останется жив; если не найдет — ну что ж. Хотя ужасно жалко.

«Молоко было только в третьем магазине, — вспоминает Карен Даллакян. — Я его принес, но дать Жоре не смог. Когда открыл дверь комнаты, картина перед глазами стояла страшная. Большая часть морды тигренка за ночь сошла, кожа висела до подбородка, а остаток был у Жоры во рту, он пытался с себя сорвать мертвую кожу. У меня подступило к горлу, задрожали, впервые наверное, руки. Я взял ножницы и отрезал лишнее. Тот момент был переломным — мы с Жорой начали бороться за жизнь… Теперь ко мне присылают больных животных со всего Урала и Сибири. Кого-то мы лечим и отпускаем, а кто-то уже не может жить в естественных условиях. Пришлось открывать приют для диких животных-инвалидов. Сегодня единственный на Урале».

«И корова, и волчица…»

Приют этот находится в рабочем районе Челябинска. Вокруг множество ржавых заборов, пункты приема металлолома и автомастерские. Раньше здесь был виварий. Теперь стены расписаны анималистическими сюжетами, похожими на кадры из диснеевских мультфильмов. На окне низкого административного домика всегда сидит кошка. Она презрительно осмотрела меня с ног до головы, махнула хвостом и скрылась в темноте комнаты.

Из глубины здания слышны крики птиц, поскуливание и даже, как мне показалось, прерывистая, словно азбука Морзе, ослиная песня.

Сегодня в приюте обитают сорок жильцов. Среди них рысь Марыся. Три года назад, когда была очень суровая зима, а государство не позаботилось о кормовой базе для хищников, Марыся стала выходить в село и таскать собак. Жители поставили в собачьей будке хитрый капкан. Трехногую рысь привезли доктору Даллакяну. Теперь она живет здесь.

Через стенку с большими кошками расположились лисы. К примеру, Леня — жертва человеческой жестокости. Чтобы Леня не шалил и не занимал много места, владельцы контактного зоопарка с рождения держали его в круглом аквариуме. Лапы Лени упирались в выгнутые стенки и деформировались. Сегодня Леня — инвалид. Он не может бегать, качается на своих выгнутых лапах, как игрушка-неваляшка, все время ищет, на что опереться.

Напротив бродит по клетке слепой енот. С ним фотографировали в парке отдыха взрослых и детей — енот ослеп от фотовспышек. Рядом живет больной рахитом волк — хозяин кормил его кашей, потому что два с половиной килограмма в день свежего мяса — дорого. Есть тут раненые лебеди, больные утки, малыши косули, у которых браконьеры убили мать, и многие другие животные.

«Сейчас мы боремся с передвижным цирком из Пензы — они держат медведицу в крохотной клетке, — помощница доктора Даллакяна Катя Карпенко показывает в телефоне живой комок с ошейником. — В этой клетке она не может даже перевернуться. Медведица билась, стонала, это слышал весь район. Люди вызвали полицию и МЧС, позвонили Карену. Мы приехали, хотели забрать животных, но полиция цирк отпустила. Потому что состава преступления нет. Мы написали в прокуратуру, в министерство культуры, ждем ответов…»

«Вам не кажется странным, что передвижными зоопарками у нас занимается министерство культуры? — это пришел Карен, он отправил домой хвостатого пациента и теперь наконец-то свободен. — Для меня это неразрешимый вопрос: как судьбы животных могут вершить люди, которые не имеют специального образования? Ладно, пойдемте уже пить кофе».

Страшные 90-е и слон, которого не забыть

И мы сели пить кофе в уличной беседке рядом с бассейном, в котором плавают лебеди. Время от времени под ноги бросается щенок Кубик — сын приблудившейся собаки Пульки. Кубик жалостливо смотрит на стол — чем там его обделяют? Так же вопросительно глядит на нас филин Филимон. Когда я взяла с тарелки кусок пирога с капустой, Филимон возмущенно ухнул. Я потащила кусок пирога под стол…

«Не надо, — остановил мою руку доктор Даллакян. — Они здесь не голодают. И вот эту зоопарковскую черту — кормить ради развлечения, я жестко осуждаю. Посадите себя в клетку и кормитесь ради чьей-то потехи с утра до вечера. Как вы будете себя чувствовать через пару недель?»

Я покраснела и решила не есть, чтобы не так стыдно было перед Филимоном. У доктора Даллакяна зазвонил телефон.

«Какой вес? Введите фуразолидон и понаблюдайте, я здесь круглосуточно, если что везите, — Карен достал сигарету, закурил. — Опять кошка. Меня в Челябинске называют “кошачьим профессором”. Кошек очень сложно лечить, трудно поймать начало болезни. Кто замечает, поела она или нет? Спит просто так или плохо себя чувствует? Обращаются уже день на третий, четвертый, когда болезнь запущена. Вот как раз такой случай. Думаю, вечером пациентку привезут…»

Потом Карен рассказывает, что родом он из Еревана. Папа металлург. Мама биолог. Когда он был маленьким, каждые выходные пропадал в зоопарке. Поэтому, не поступив в медицинский институт, без сожаления поехал учиться на ветврача в Вологду.

— Но в Вологде делают упор на сельскую ветеринарию, там же коровы, а мне было интересно все. Поэтому на практику я попросился в наш ереванский зоопарк. А это был уже 1991 год. Нищета, свет по часам давали. Только приехал, меня приглашают на вскрытие — от истощения умер слон. Упитанный добродушный зверь вдруг стал набором костей и горой обвисшей кожей. Подняли документы, смотрю, а слона «кормили» водкой и другими человеческими продуктами. Обворовывали животное. Я тогда испытал настоящее потрясение, потому что знал этого слона с детства. В тот же приезд пришлось вскрывать крокодила. Крокодила грели лампочкой. Пока света не было, на лампу села крыса. Он ее заглотил вместе с лампочкой, и вдруг включили электричество. Помню еще, прямо в зоопарке отстреливали и жарили баранов и косуль. Страшное было время.

— Мне в голову никогда не приходило, какими тяжелыми были 90-е для животных…

— Такими же, как для людей. Я тогда переехал к отцу в Челябинск, мотался на трамваях по всему городу, ставил уколы животным, старался хоть что-то заработать. Под мышкой пудель, в чемодане лекарства. Зима лютая была. Присяду у печки трамвайной, присну, собака разбудит.

— Откуда взялся пудель?

— Из Еревана с собой привез. Красивую собачку купили в богатый дом, но она написала на очень дорогой ковер, и меня вызвали, чтобы ее усыпить. Я ее забрал. И пудель Коки стал моим лучшим другом. Когда родился сын, можно было смело оставлять коляску на улице под присмотром Коки. Он никого не боялся, уже только за это можно было дать орден.

— В 90-е же пошла и мода на животных?

— Она была всегда. Но в 90-е начали покупать собак, которых видели в иностранных фильмах, — сенбернар Бетховен, колли Лесси. За такими породами нужен особый уход. А это дорого. И люди понимали, что не могут содержать этих собак. Те, кто погуманнее, просили своих питомцев усыпить, но чаще просто выбрасывали на улицы. Как-то утром открываю дверь, а у меня на пороге стоит огромная красивая догиня. Абсолютно здоровая. Я пристроил ее в добрые руки, родила 10 щенков. Потом добермана подкинули, боксеров в коробке принесли, щенков водолазов мы всей семьей выкармливали, они жили у нас дома. Пока я искал им хозяев, арендовал небольшое помещение рядом с центром по борьбе с ВИЧ, там держал тех, кого еще не пристроил. И ребята, глядя на все это, мне говорят: «Вам надо что-то придумать, какой-то фонд». Но как это сделать? Информации ноль, интернета тогда не было. Посоветовали поехать в Москву, в библиотеку, где были иностранные тематические журналы. И я поехал, библиотеку искал по нарисованной на бумажке схеме, даже названия точного не было. Там набрал журналов, обложился словарями и читал все статьи, в которых упоминалось «animal protection». Когда вернулся уже подкованный, обратился к юристам. Так и возник наш фонд защиты животных «Спаси меня».

— В Челябинске как встретили эту инициативу? Тут людям есть нечего, а вы со своими зверями носитесь.

— Именно так и встретили. Я был, да и есть, наверное, как белая ворона. Во-первых, армянин, приезжий. Во-вторых, я дотошный, если животное болеет, на выставку не пущу, чтоб других не заражать. На этой почве были конфликты. В-третьих, я не делаю различий между хозяевами животных: мне все равно, мэр города привез свою собаку или бабушка принесла кошечку с сахарным диабетом. Очередь у кабинета общая. Еще про меня в первые годы работы в Челябинске ходило много слухов. Я оперирую кошек по боковому разрезу — это менее травматично для животного и быстрее заживает. Поскольку способ в то время был непопулярен, меня прозвали мошенником. Также я красиво купировал уши у собак — стали говорить, что по профессии я мясник. Со временем от купирования я отказался. Это сильно влияет на психику животного. У нас в организме нет ни одного лишнего органа. И любое вмешательство оставляет след… Короче, трудно было не год и даже не два. Но я выстоял, заработал репутацию и через несколько лет уже можно было нормально работать. Хотя квартиру снимал очень долго. Сейчас семья живет в Копейске, это соседний городок, а я часто ночую в приюте. Потому что приходится куда-то срываться, кого-то срочно оперировать. Здесь это сделать проще. Пойдемте уже в кабинет, холодает.

Жорик, который изменил мир

Если бы Карен не сказал, что мы пришли в кабинет, я бы не сразу сообразила. У входа завывает стиральная машина — в ней крутятся рабочие халаты доктора и послеоперационные простыни. За стеной ряд фартуков — для гостей. Из соседнего приюта (человеческого) приводят ребят на реабилитацию. Карен говорит, что недавно среди них появилась новенькая девочка. У нее на глазах родители зарезали друг друга. В интернате девочка сторонилась людей. Впервые улыбнулась она только здесь, когда ежик попросился к ней на руки.

Кабинет доктора Даллакяна заставлен кормами, баночками, скляночками, мягкими домиками и переносками. На стенах рисунки. Под портретом собаки лежит тот самый высокомерный кот, который встречал меня в окне.

— Пока все деньги уходят на ремонт помещений для животных. Зимой — на отопление. Нас все больше и больше, площади не хватает, — объясняет Карен.

— А как вы начали принимать диких животных?

— С Жорика пошло. Но до него был лев. В Челябинске остановился передвижной зоопарк. Мне позвонили: лев весь в язвах, лечили в других городах, но болезнь не проходила. Я приехал. Смотрю, а он, бедняга, живет на сене. Сено впитывает мочу, значит, лев лежит на своих испражнениях, клетка грязная, почесался о прутья, лег — началась мокнущая экзема. А не лишай, как написано в карточке. Два укола, рекомендации по гигиене — и лев выздоровел. После этого принесли медвежонка с флюсом. Затем брошенных бродячим зоопарком орлов, их нашли монахи в степях Оренбургской области — передвижной зоопарк разорился, орлов бросили умирать. У птиц были перебиты крылья. Вместе с орлами мне передали икону Святого Георгия. Теперь она нас охраняет. А потом была история с Жориком, случилось это десять лет назад.

Однажды вечером Карену позвонил ветеринар из Свердловской области. Кричал в трубку, что к нему привезли тигра с опухшей мордой и температурой 42.

«Я только коров лечу, не знаю, что с ним делать!» — волновался звонивший.

Доставили в Челябинск Жорика поздней ночью. Это был пятимесячный тигренок. На морде огромная открытая рана, от которой уже шел тяжелый трупный запах. Челюсть раскурочена, воспаление перешло на костную ткань. Сопровождающие рассказали, что тигренок был в передвижном зоопарке, там ему по глупости дали живую курицу, костью которой он насквозь проколол себе морду. Поскольку местный ветврач не разобрался, в чем дело, вырвал зуб, чем ухудшил состояние зверя.

Карен оказал первую помощь, уколол антибиотик и ушел домой. Но уснуть не смог — с первыми лучами солнца пошел по магазинам искать козье молоко…

Лечение Жорика заняло полгода. Он сдирал с морды повязки, ломал мебель, рвал обои. Бросался на своего спасителя, но с каждой процедурой понимал, что ему становится легче. И однажды после очередной операции произнес: «Мрр-а-а». Так тигрята обращаются к матери. После этого он уже спал у Карена под боком. Они вместе ели на завтрак куриные яйца и полезное мумие. Вместе выходили на прогулки и читали газеты. Однажды Карен понял, что Жорика можно возвращать. Позвонил хозяевам зоопарка. Те приехали, увидели искалеченную морду тигра и сказали: «Такого людям показывать нельзя, мы его заберем через полгода на шкуру».

— Я его вытаскивал с того света, он у меня на руках дважды умирал, прятался за меня, как ребенок, а они — на шкуру! — Карен заново переживает те дни, на лице его выступил лихорадочный румянец. — Я тогда спросил: «Сколько вы за него хотите?»— «150 тысяч». У меня их не было. И тогда я обратился к челябинцам, рассказал историю Жоры и попросил его спасти. Люди отозвались, прислали даже больше, чем нужно. То, что осталось, пошло на лечение других зверей. А наш тигр через время переехал в тайгу, в центр реабилитации диких животных «Утес». У него там огромная территория, чистый воздух и еще один амурский тигр по соседству. Переехал Жорик восемь лет назад.

— Вы его с тех пор видели?

— Видел… Сейчас покажу, — Карен достает телефон и включает видео. Вот он идет по тайге, издали слышится рык. Карен ускоряет шаг, увязает в снегу, торопится. Жора вдоль ограждения бежит к нему навстречу. Вначале с недоверием, принюхивается. А потом лес оглашает то самое «Мра-а-а!» Дальше слезы. Шепот сопровождающих: «Не надо руки в клетку, вдруг не узнает…» Но «вдруг» не случается. Тигр и человек стоят лоб ко лбу. Обнимаются. «Малыш мой, хороший мой, ну как ты?» «Мрра-а-а!» И опять слезы…

Карен их сглатывает. Я тоже. И Катя. Только кот, услышав тигриный рык, тихо ретируется под стол.

— На днях мне позвонили из стоматологии. Впечатлились историей тигра. Готовы приехать и сделать ему бесплатно зубы, чтобы язык не вываливался. Они уже делали подобное слону. Но я думаю — стоит ли? Жора перенес уже 19 операций. И возраст у него зрелый. Тигры живут в неволе лет двадцать, ему десять. Наверное, не надо мучить ребенка.

По вере дается

Карену позвонили. Сказали, что скоро привезут кошку в тяжелом состоянии.

— Вы опять сегодня ночуете здесь?

— А чем плохо? У меня здесь второй дом. Старшего сына я сделал управляющим — не люблю возиться с бумагами, я в них тону. А он разбирается хорошо. Младший еще учится, но приходит помогать. Иногда подключаем и жену, когда надо кого-то выкормить, подлечить в домашних условиях. Она привыкла, тоже зверей не боится. Вот Катя нам помогает, она — директор рекрутинговой компании, а у нас — благотворитель и волонтер. Друзей у нас в Челябинске много.

— А это помещение вы как получили?

— Раньше здесь была токсикологическая лаборатория и челябинский виварий. В 1990-х ее закрыли, металлические части отсюда вытащили и сдали, здание медленно приходило в негодность. Я два года обивал пороги, просил, но, пока не написал письмо президенту, вопрос не решался. Четыре года назад нам дали его в аренду. Тут было страшно, конечно — все разворовали, разрушили. Приводили в порядок мы его всем миром — знакомые художники расписали фасад, животным нашли опекунов, они помогли построить вольеры. Когда совсем тяжело, бросаем клич в соцсетях, устраиваем мероприятия, чтобы собрать деньги.

— Но после выхода закона «Об ответственном обращении с животными» тяжелых пациентов меньше?

— Меньше стало бродячих цирков и зоопарков — отсюда снижение количества покалеченных зверей. Но это связано не с законом, а с общей культурой людей, она растет. Я постоянно езжу на встречи, форумы, выступаю в Госдуме и везде, куда зовут для того, чтобы достучаться до законотворцев. Мне хочется дожить до того дня, когда ко мне больше не будут привозить животных, содержащихся в нечеловеческих условиях.

— Вы думаете, такое возможно?

— Я на это надеюсь. Я вообще верю в лучшее. А если бы не верил, то и Жорика бы не выходил, и приют бы не открыл, да и много чего другого бы не случилось. Как там сказано в Библии? По вере вашей да будет вам? Именно по вере и дается. А во что верить и как — выбор каждого.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!