Первый российский педагог-дефектолог Екатерина Грачева (1866-1934) прожила 36 лет среди «идиотов, умственно отсталых, припадочных и калек». Мы публикуем отрывки из ее дневника
Екатерина Грачева рано осталась без родителей с младшим братом-эпилептиком. В России 1880-х годов не было ни одного лечебного заведения для детей с таким диагнозом, и Грачева открыла первый приют для детей с ментальной и физической инвалидностью, которых сама находила в Петербурге и окрестностях. Она пыталась найти подход к каждому ребенку исходя из его индивидуальных особенностей и способностей. За 15 лет работы Грачева привлекла к проблеме ведущих медиков и ученых, открыла школу, три новых приюта и написала методические пособия. Вместе с проектом Prozhito мы публикуем ее дневник «36 лет среди больных детей».
***
36 лет я прожила среди больных детей: идиотов, умственно отсталых, припадочных и калек. Много, очень много страданий я видела у детей и их родных, но и много отрадного пережила я с «моими детками», как я их называю. «Зачем тратите вы время и силы на такой напрасный труд? Ни одного идиота, ни одного морально-дефективного не исправите», — как часто приходилось мне слышать эти слова. Просматривая дневник, который я вела в продолжение многих лет, уничтожаю то, что писала под впечатлением минуты, другим хочу поделиться; быть может, кому-нибудь и пригодятся мои многолетние наблюдения.
5 сентября 1894. Я ходила по бедным (была членом-обследователем Человеколюбивого Общества). Какой ужасный случай! Пьяная мать толкнула свою девятилетнюю дочь. Таня (так зовут девочку) разбила о чугун голову и через год стала «совсем глупая». Мать скончалась в Обуховской больнице, в отделении алкоголиков. Отец работает на фабрике и тоже пьет, — некому присмотреть за несчастной девочкой. При виде меня Таня испугалась и стала громко кричать, но, когда я ей показала пряник, она, как дикий зверек, выхватила его, убежала и спряталась под стол. По отзывам соседей Таню дразнят и бьют. Несчастную девочку необходимо скорее определить.
17 сентября 1894. Радостный для меня день. Домовладелец предложил мне заняться «новым в России делом». Дал для начала 150 рублей. От соседней квартиры велел присоединить к моей одну комнату.
21 сентября 1894. На собрании Общества попечения о бедных и больных детях я сообщила о результатах моих хлопот о Тане. Все рады началу нового благого дела. Говорят, что оно быстро увеличится. Уже рекомендуют вторую девочку, которую не могли принять в приют калек, как полную идиотку. Обещали мне помочь в закупке инвентаря. Хозяйства у меня пока не будет. Советуют брать обед из столовой при доме трудолюбия. Там же белье и платья будут шить на трех — четырех девочек. — «Одно благотворительное учреждение должно помогать другому».
13 октября 1894. Завтра деток приведут. Какая вышла хорошенькая комната. Няня повесила занавеску-штору, поставили две кроватки с сетками для детей и одну для няни, у окна стол со шкаликом и три стула, в углу на табуретке умывальная чашка с кувшином, рядом висят два полотенца. На другой стене (повыше) полка для игрушек. Мне говорили, что это лишнее — «идиоты игрушек не понимают». Я с этим не согласна: как могут быть дети без игрушек.
Иллюстрация: Ольга Халецкая для ТД
27 октября 1894. <…> Около двух часов принесли Шуру, — что за несчастное существо! Руки переломаны, ножки сведены, слепая, глухая, немая. Пока няня приготовляла ванну, я хотела Шуру напоить молоком, но молоко выливалось изо рта. Мать Шуры достала соску, вернее, грязную тряпку, пожевала черный хлеб, завернула и сунула Шуре в рот. Посоветовали купить рожок, это для семилетней девочки! Когда Шуру купали, она жалобно стонала, но когда ее уложили в теплую постельку, покрыли ватным одеялом и белым пикейным, дали рожок с теплым молоком, она скоро уснула. Мать хотела в ноги поклониться, села около кроватки и зарыдала. Впервые я видела слезы радости. Вскоре привели Таню: она так кричала, что мы вышли на лестницу встречать «дорогую гостью». Как трудно было ее стричь и мыть, два раза из ванной выскочила. На новое платье внимания не обратила. Суп пролила. Макароны с сахаром понравились, сразу успокоилась. Куклу бросила. Держит в руках сладкую булку, смотрит на нее и улыбается.
23 февраля 1894. Сегодня у нас торжество. Наконец жильцы выехали, и мы можем по-новому устроиться. Теперь нам будет хорошо, просторно: в первой спальне около моей комнаты я поместила припадочную Наташу и крикунью Таню, во второй — Иню, Катю и няню. Можно еще деток принять. Третья комната будет зал, столовая, игральная, — как хотите назовите. Стало просторно, хорошо. Детки могут побегать. Всем понравилось вещи носить, даже Таня помогала. Мы весело справили новоселье: пряников и пастилы купили. Катя и Таня со мной за покупками ходили. Вот какие успехи мои детки делают, не кричат, а главное, ничего в магазине не трогают. Я считаю необходимым каждый день хоть одну девочку брать на улицу, на прогулку. Это им доставляет удовольствие, а главное, развивает.
1 января 1896. Вот и опять новый год. Что-то он даст? Прошлый год прожили хорошо, только приют материально не обеспечен, живет изо дня в день, — что добрые люди принесут. Сметы на новый год не составила. «Ваш приют особый, — сказал мне казначей общества попечения о бедных детях и калеках, — ничего вам не надо, ничего не спрашиваете, все у вас есть, да и сколько детей у вас к будущему 1 января будет, не знаю!» Действительно, в трудную минуту всегда добрые люди помогут, да и немного нам надо, у меня только пять девочек.
1 февраля 1896. Знакомая кухарка рассказала, что на Песках живет девочка, совсем дурочка, на привязи, под столом. Я, конечно, поспешила поехать ее посмотреть. Маленький, старый, деревянный дом, грязный двор. Спрашиваю, где живут Павловы. Никто указать не мог, но когда я спросила «девочку на привязи», мне тотчас указали дверь. Спускаюсь в подвал. В кухне стирали, от пара я ничего разглядеть не могла, вдруг кто-то схватил меня за ногу. Предполагая, что это собака, я поспешила отодвинуться. «Не бойтесь, это она-то и есть, кого спрашиваете» — успокоили меня. Из-под стола раздавались какие-то странные звуки. Мальчик нагнулся и ударил кого-то. Громкий крик-плач. «Оставь дурак, нешто можно при попечительнице бить, еще неприятность выйдет». Я заглянула под стол. На четвереньках стояла девочка, волосы свесились на лицо. Она более напоминала какое-то животное, чем ребенка. Я хотела ее взять за руку, но она оскалила зубы.
— Нешто можно ее трогать? Она кусается, — предупредили меня.
— Покажите мне ее, — попросила я.
Но это оказалось затруднительно: веревка была так коротка, что Мотю нельзя было вывести из-под стола, а отвязать никак не могли, прочно так узел затянули. Разрезать веревку отказались:
— Вы уйдете, а что мы с ней будем делать, убежит, ищи, неприятности опять с соседями пойдут.
Вот точная запись моего знакомства с Мотей. Когда я сказала, что хочу Мотю взять и приют, все были рады, но мать по-деревенски завыла и стала складно причитать: «На кого ты меня оставишь, виновата я пред тобой, сиротинка моя несчастная» и так далее. «Ведь я мать ей, как же я ее чужим людям отдам? Уже коли я ее била, на привязи держала, что же чужие-то будут с ней делать? Нешто так, как мать родная, бить будут или пожалеют? Она у меня не голодная». Пришлось долго уговаривать несчастную женщину. Порешили, что в воскресенье она придет с мужем «приют для дураков» посмотреть. Удивленная всем виденным и слышанным, я вышла из ворот, а на соседнем доме прочла «Фребелевские курсы». Рядом, дом с домом, читали лекции о наилучшем воспитании детей…
Иллюстрация: Ольга Халецкая для ТД
5 сентября 1896. Ездила в Эммануиловский приют, хотела посоветоваться о воспитании детей. Только день даром потеряла. Сказали: «Надо наказывать». Нет, никогда я не соглашусь с этим. Как можно наказывать больного ребенка? Неужели еще наказаниями я их буду мучить? Нет, никогда! Пусть хоть детство у них будет радостное. Светлым воспоминанием останется оно для тех, кого придется переводить в больницу для душевнобольных, где они до смерти будут лишены свободы.
19 мая 1897. Я узнала, что домовладелец завещал дом приюту.
1 июня 1897. Работа закипела. Пожертвования так и посыпались. Число детей увеличивается, жаль только, что занятия не могу правильно поставить: никто не знает, как с этими детьми заниматься, приходится самой выдумывать. Покупаю игры, изменяю их (рисунки делаю крупнее и легче). Это моя вечерняя и часто ночная работа.
25 ноября 1897. Вчера многие приехали меня поздравить (мои именины). Детям было то же угощение, что и для гостей. Многие нашли, что эта лишняя трата денег. Но я не знаю семьи, где бы детям давали худшую еду. Напротив, если люди даже небогаты, они стараются деткам дать получше, то, что подороже. Почему же мои детки исключение? Говорят, что я их слишком балую. Но ведь пока это не приют, а моя семья.
17 августа 1898. Торжественный день — открытие школы. <…> Школа прехорошенькая. Класс большой в три окна. Удалось дешево купить и отремонтировать 10 парт, два шкапа, шесть стульев и учебные пособия. Пожертвовали глобус, хотя он нам пока не нужен. Стоит как украшение на шкапу. Привлекает внимание детей. Кто-то им сказал, что это земля. Поспорили: «шар на палочке или мячик».
17 января 1899. Поехала к школьной подруге О. Е. Г. Попросила показать мне ее младшего сына и дочку трех лет. Закидала ее вопросами, как они развивались, когда и что стали понимать, чем интересоваться? Я никогда не имела дела с самыми маленькими детьми. Когда Оля узнала, зачем мне это надо знать, она обиделась. Я имела неосторожность сравнить ее семимесячного сына с моим 10‑летним Васей. «Мои дети не идиоты», — возмутилась подруга. Так я и ушла, ничего не узнав… Где бы мне получить нормального маленького ребенка для сравнения с моими детками?
18 мая 1899. Великая радость! Пожертвована земля в Полюстрове. Там будут строить дачу. Хотели из нового несгораемого состава — уралита. Архитектор И.А. Балканский привез образец, а Мотя кусочек съела. Смеялись, что она всю дачу съест.
23 мая 1900. Дети переехали на дачу: 10 человек живущих и 10 приходящих, из них 10 девочек и 10 мальчиков. Выбрали тех, кто может поправиться. Жаль остальных! Я буду один-два раза в неделю ездить на дачу, отвозить грязное белье и привозить чистое. Об этом было много разговоров: прилично ли начальнице грязное белье возить… Что же, еще человека посылать? А извозчик берет за поездку два рубля. И так проезды дорого стоить будут. Добрые люди дают на больных детей деньги, надо быть очень экономной. Никакой труд не может быть унизителен.
13 июля 1901. <…> Я очень люблю обходить спальни, часто ребенок говорил мне ночью то, что не сказал бы днем при других и не ответил бы на вопросы о том же. Ночное дежурство сближает ночную с детьми. Девочки ночью зовут меня «мама», днем — как все: «тетя Катя».
13 февраля 1902. Скоро, кажется, перестану писать дневник. Времени нет. Много занимаюсь малышами. Школа тоже немало берет времени. Надо составить программу. Городская школа для них трудна, да и надо ли им так много познаний, которые они приобретают с таким трудом, а применить, увы, не умеют. Думаю, лучше больше внимания обращать на полезный труд — ремесла. Это время тоже придется побольше с сестрами позаняться, подготовить их к первому выпуску курсов сестер. Жаль, они все больше начинают интересоваться уходом за больными. Очень довольны, что будут дежурить в Георгиевской общине, а занятия с детьми многим кажутся ненужными, «лишь бы не упали, не подрались». Они дали игрушки, а как дети играют, кто из детей чем больше интересуется, они не наблюдают. Это меня очень опечалило <…>.
Иллюстрация: Ольга Халецкая для ТД
1907 год. В Москве дело расширяется. Ф.А. Рау безвозмездно занимается с детьми, страдающими недостатками речи, и учит этому сестер. Доктор В.А. Гиляровский лечит детей и занимается с сестрами по уходу за больными. Был первый выпуск сестер в Москве. В Петербурге занятия с сестрами продолжаются и расширяются. В Переславле богатая вдова М.П. Клименко предложила свой дом для больных детей. Я к ней ездила, помогала устроить приют. Как много добрых людей на свете!
1911 год. Наименование приюта изменено. Вместо приюта для идиотов (что обижало более сознательных детей) — приют-колония для умственно-отсталых детей. Все внимание было обращено на постановку дела таким образом, чтобы можно было принимать платных больных. <…>. Мне, конечно, ближе бедные дети из подвалов и чердаков, за которыми я до сих пор ухаживала на Белоозерской. Но скоро, к своему удивлению, я убедилась, что больные дети одинаково несчастны и в хоромах…
1914 год. <…> Грянула война, настал конец нашей хорошей жизни. <…> Пожертвования прекратились, продукты вздорожали (какое счастье, что в это время я не ведала хозяйством, а только детьми). <…> Мальчики более охотно, чем прежде, занимались гимнастикой, пели военные песни. Девочки стали печальнее. Они гораздо больше мальчиков скучали о родных, уехавших на войну.
С 1918 года у нас начались настоящие собрания с выборными, с записями протоколов.
Меня больше всего выбирали секретарем. <…> На собрании 17.V1.1918 г. произошел такой курьез — единогласно было постановлено расстрелять двух мальчиков, которые дразнили слабых. Голосовали три раза. Спрашиваю:
— Знаете ли вы, что значит расстрелять?
— Знаем, знаем,— кричат все.
— Вы хотите, чтобы вас меньше было? — спрашиваю я.
— Зачем меньше? — кричат с мест.
— Кого расстреляют, те умрут, совсем умрут, в гроб положат, — поясняю я.
— Ай, как страшно, не надо, не надо, — кричат все. — Мы думали, так, — постреляют, попугают. Ранить тоже не надо, потому что больно.
Со времени, когда работала Екатерина Грачева прошло сто лет, но дети с ментальной инвалидностью нуждаются в помощи все так же сильно. Иркутская организация «Надежда» уже седьмой год развивает систему пожизненной реабилитации людей с нарушениями развития. Благодаря этому дети с инвалидностью получают трудовые навыки, а родители — возможность отдохнуть от постоянной заботы об особенном ребенке. Помочь «Надежде» можно ниже, сделав пожертвование в сто рублей.