«Главное — он не поедет убивать и умирать». Женщины, спасающие любимых от мобилизации, рассказали о своих переживаниях

17 октября мэр Москвы Сергей Собянин заявил, что план по частичной мобилизации в столице выполнен. В то же время юристы объяснили, что ни один глава региона в России не имеет полномочий объявлять или завершать мобилизацию. Срочно уехавшие в конце сентября мужчины, подлежащие мобилизации, оставили в России любимых женщин, которым пришлось столкнуться с эмоциональными и бюрократическими проблемами. О том, как женщины пережили мобилизацию и вынужденное расставание с любимыми, — в материале «Таких дел».

Екатерина, 25 лет, Краснотурьинск, Свердловская область

Сейчас муж в Турции, и неизвестно, когда он вернется. Сначала он хотел лететь в Германию и там просить убежища, но позже решил рисковать и остаться в Турции.

Мы с мужем вместе три года, нашему ребенку год и восемь месяцев. У мужа в прошлом есть опыт боевых действий, но 21 сентября он даже не думал о том, что мобилизация действительно начнется.

Как только это произошло, мы осознали, что муж будет одним из первых, кого призовут. Идти на «военную спецоперацию» он, конечно, не хочет, это даже не обсуждалось. Никто из наших друзей и знакомых не хочет участвовать в этом. Одного знакомого развернули (не призвали. — Прим. ТД) из-за хронической болезни, кто-то прячется дома, но идти воевать в этом конфликте не хочет никто. 

С самого начала у меня была каша в голове — не могла думать ни о чем. Мужу сказала: «Думай сам, я не в состоянии». Мы немного разговаривали с ним по поводу того, чтобы уезжать вместе, но в итоге ничего не решили. В тот момент мне было настолько плохо, что я не знала, чего хочу. 

В итоге в один момент муж просто написал, что купил билет. Это решение было принято им и его родителями. Я была в шоке. В ужасе. Мы недавно купили вторую квартиру, делаем ремонт, нужно платить коммуналку, кредит, а я остаюсь одна с маленьким ребенком. Не знаю, как буду справляться с этим. Буду жить, как получится.

По профессии я медсестра, сейчас вышла из декрета и работаю полный день в местной больнице, заканчиваю в 19:00. Уезжая, муж попросил свою маму помогать мне с ребенком, но я не слишком рассчитываю на нее. Других родственников у меня здесь нет. 

Сейчас, когда я более-менее спокойно смотрю на ситуацию, я бы хотела, чтобы он остался в России — сидел бы на больничном, прятался. Тогда я думала о его жизни, а теперь думаю о своей.

Анастасия, 38 лет, Москва

21 сентября я очень испугалась, что закроют границы и объявят всеобщую мобилизацию. Моему парню 37 лет, он добрейший человек. По его словам, лучше сидеть в тюрьме, чем попасть на «военную спецоперацию», — он четко сказал, что ни при каких обстоятельствах не возьмет в руки оружие. А я читаю новости и знаю, что в тюрьме силовики засовывают в задницу гантели, и такой судьбы для любимого я не хочу.

Первую ночь я плакала и вообще не спала — у меня была истерика. Сам он был растерян, не понимал, что делать. Раньше он никогда не путешествовал. Единственный раз, когда он был за границей, — когда три года назад мы с ним вместе ездили в Ереван.

В день объявления мобилизации я попросила парня вообще не ходить на работу и написать заявление на увольнение одним днем. У него небольшая зарплата, он работает продавцом. На тот момент билеты на самолет на ближайшие дни уже стоили по 200—300 тысяч рублей. Но мне написала подруга и предложила купить моему парню билет — так за полторы тысячи евро мой партнер уехал в Стамбул. Подруга сказала про деньги: «Вернешь, как сможешь, а не вернешь — не надо».

Жилья в Стамбуле у молодого человека не было, и я попросила свою знакомую на время приютить его. Она согласилась, но, так как сама живет в стесненных условиях, очень скоро она стала интересоваться, когда же мой парень уедет. Я не хотела ее утруждать и купила билет Стамбул — Бишкек.

В Бишкеке мой парень временно жил у знакомого в проходной комнате, спал на коврике, потому что больше негде. Я искала хостелы и квартиры, но цены ужасно подскочили.

Сейчас я снова подняла всех своих друзей на уши и нашла для парня место у еще одних знакомых — на этот раз в Ереване. Я купила ему билет в Армению на ноябрь, но в итоге он передумал и решил остаться в Бишкеке. Хорошо, что эти билеты можно было вернуть. 

Все эти деньги — моя подушка безопасности на случай, если я останусь без работы. Но сейчас почти все я потратила на билеты, парень оставил мне 20 тысяч рублей.

Я планирую высылать какие-то деньги ему и немного помогать родителям: у отца инвалидность, а я ежемесячно оплачиваю счет по ипотеке 40 тысяч рублей. На днях я выехала с этой квартиры, чтобы начать сдавать ее в аренду. Сама буду жить у друзей. Когда парень был в России, он оплачивал коммуналку своей мамы, но теперь эти расходы тоже лежат на мне. Его мама смотрит телевизор и не поддерживает отъезд сына, говорит, что я «развела панику».

В этот раз я впервые искренне порадовалась тому, что у нас с парнем нет детей. Про себя я сейчас не думаю, но на самом деле мне очень страшно. 

Елена, 27 лет, Москва — Краматорск

Мы с парнем вместе два года. Он из России, а я переехала в Москву в 2015 году из Краматорска, Украина. Мы оба всегда были за мир, парень родился в Казахстане, но его отец наполовину украинец. У нас были мысли уехать еще в феврале, но тогда у него были проблемы со здоровьем и ему нужно было лечь в больницу — мы остались. Потом мы до последнего не верили, что будет мобилизация. Когда все произошло, мы долго думали, что делать: здесь у нас вся жизнь, я недавно открыла небольшой бизнес. Было сложно решиться.

Сейчас у меня два гражданства — Украины и России. Российское получила недавно, очень «вовремя». Все время с начала «военной спецоперации» я чувствовала себя отвратительно. Мои родители живут в Краматорске, но в Москве мой второй дом, и думать о «военной спецоперации» мне всегда было максимально тяжело, и тяжело оттого, что я не могу спокойно поехать к ним. 

Несколько дней после 21 сентября парень не ел, не спал, не работал. Я его таким еще не видела. У него был стеклянный взгляд — я с ним разговариваю, но вижу, что все его мысли о другом. Он боялся просто выйти на улицу и зайти в магазин. Видел полицию и сразу дергался. Я была более собранна, пыталась его отвлечь, говорила: «Отсидимся дома, если что, тебя не найдут — мы живем не по прописке».

Первые дни мы смотрели билеты — их либо не было, либо они были очень дорогие. Ходил слух, что 28 сентября границы закроют, и мы думали, что уже все, не успели. Но 28 сентября утром я увидела, что есть билеты за 23 тысячи на одного. Через полчаса у нас было два билета и мы шли оформлять доверенность к нотариусу. В тот же день мы улетели в Барнаул. Я поехала с парнем, просто чтобы его поддержать: боялась за него и сама бы плохо себя чувствовала, если бы он был на границе один, без меня. Ехать на границу — это такой путь, где одному очень тяжело. 

На границе он стоял бледный и просто кивал на все головой — боялся сказать что-то лишнее, настолько ему было страшно. А потом, когда мы уже прошли контроль, спросил у меня: «Что, меня пропустили?» Он просто не мог поверить в это и осознать.

Пеший путь от границы мы тоже преодолевали вдвоем: под пургой, с сумками, мы смеялись и плакали. Вместе искали жилье. На все это ушли почти все деньги, которые у нас были.

28 сентября был мой день рождения, а 26 сентября, за два дня до отъезда, он сделал мне предложение. Я вернулась в Россию, у меня здесь работа. Пока не представляю, как дальше будет, но, скорее всего, я тоже уеду, потому что жить здесь страшно. 

 

• Теги:
• мобилизация