Только разобравшись с собственной травмой, мать может помочь дочери справиться с кризисом после насилия
Все началось с сервиза. Он методично убывал. Каждая ссора Полины с дочерью заканчивалась битым фарфором. К осколкам мог привести любой разговор: от обсуждения успеваемости в школе до меню ужина. На вполне невинное замечание Алиса реагировала сначала оцепенением, потом бешенством и истерикой с битьем посуды. Полина не понимала, что происходит. Еще недавно милая, игривая, добродушная и послушная дочь проявляла агрессию, неуравновешенность, дичилась и замыкалась в себе. Подруги говорили: «Да это просто переходный возраст». Но девочке было только 12, Полина не ждала пубертата так рано. И так внезапно.
Двойное дно
Уговоры сходить к школьному психологу стоили Полине супницы, но зато последующая цепь событий привела к разгадке. Пообщавшись с Алисой, психолог обратила внимание Полины на то, что дочь жалуется на чрезмерное давление со стороны матери, принуждение, навязывание своего мнения. И посоветовала немного «отпустить» Алису, дать ей больше пространства для самовыражения. Самовыражение не заставило себя ждать: с вечеринки у подруги дочку в буквальном смысле принесли — настолько она была пьяна. А ей всего 12! Вот и слушай после этого психологов…
Алису безудержно рвало. Лоб покрылся испариной. Глаза закатывались. Но в промежутках между позывами девочка все пыталась что-то сказать. Полина разобрала, что «прости» и «я не хотела» — относятся к ней. Но вот обрывочные «он меня не слушал», «никто не помог», «я не виновата, я боролась» сводили с ума. Конечно, это просто могло относиться к застолью: к тому, кто подливал и подливал. Но сердце Полины страшно колотилось, а интуиция подсказывала худшее. Надо было поговорить. Не сейчас. Утром.
Полина не стала будить Алису в школу и терпеливо ждала, когда дочь проснется сама. Она даже слышала, что дочь проснулась, но жутко боялась заходить к ней в комнату. А дверь изнутри все не открывалась. Взрослые должны быть сильными. Должны первыми идти навстречу, решила Полина, и как только она открыла дверь, Алиса разрыдалась. Потому что все то время, пока она била мамин сервиз, ей нужна была поддержка. Любовь и крепкие объятия. Потому что в ее жизни произошло нечто такое, чего она не могла осмыслить и стыдилась рассказать. И только пьяный бред помог сделать шаг и открыться: полгода назад на вечеринке ее изнасиловал приятель старшего брата подруги.
Рассказ дочери ужаснул Полину: в нем было столько прозы и обыденности. «Девчонки потом поздравляли. Я стала вроде как героем. Переспала со старшим мальчиком. Такая крутая». Девочки хихикали. Вечеринка продолжалась. И никому не было дела, что дико больно, что колени трясутся, ощущение грязи не покидает, что ты теперь — уже даже не ты. А потом надо было в школу. А потом снова прогулки. С теми же девчонками. Попытки поговорить. Уход от темы. Пустота. А маме — как ей сказать? Если никто не верит, разве она поверит? Еще и ругаться будет. Уж лучше молчать…
Полина полночи провела в интернете на форумах и психологических порталах: искала, как правильно себя вести, что делать, чего не делать, как помочь дочери, и есть ли шансы наказать виновного. А ночью она вспомнила… Сначала это были какие-то вспышки, картинки. Почему-то давно забытый и никогда не снившийся ненавистный отчим. Злая мама, земля ей пухом. Что-то липкое, не отмывающееся с лица. Кислый запах с примесью мочи. И, вскочив в поту, Полина поняла, что это — не сон.
Маску на себя, потом — на ребенка
«Травмированные матери иногда невольно транслируют свой страх на дочерей и сыновей, вызывая в тех различные деформации — боязнь людей противоположного пола, навязчивое восприятие любого контакта как насильственного и сексуального, — рассказывает Марина (в целях сохранения конфиденциальности попросившая не называть ее фамилии), психолог Независимого благотворительного центра помощи пережившим сексуальное насилие «Сестры». — Но в нашей практике, к сожалению, есть случаи, когда тема материнской травмы всплывает в момент, когда насилие — в том числе сексуальное — совершается уже по отношению к ребенку.
Нет принципиальной разницы, отчетливо ли мать помнит обстоятельства, при которых подверглась насилию. Опаснее всего, что в тот момент, когда все родительские силы должны быть брошены на помощь ребенку, травмированная мать утопает в собственном горе. Даже «здоровой» в контексте нашей темы матери сложно справиться со своими эмоциями и помочь ребенку выкарабкаться из трясины депрессии и нежелания жить. А нежелание — или, точнее, невозможность — жить, как раньше — одна из ключевых проблем любого человека, пережившего насилие. Ведь в момент насилия каждый — вне зависимости от возраста и пола — ощущает себя на грани смерти. Он не знает, чем закончится происходящее. От него ничего не зависит. В душе он практически умирает. Эта маленькая смерть может спрятаться очень глубоко: чтобы ее осознать и пережить, понадобится много сил, мужества и разносторонней поддержки.
И в момент, когда подросток или ребенок, переживший насилие любого рода и степени, пытается отторгнуть эту «маленькую смерть», вернуться к нормальному существованию, присутствие деятельной, спокойной, принимающей матери жизненно необходимо. Ведь для ребенка родитель — камертон. Если мама спокойна, значит, и я могу быть спокоен. Но если мама ведет себя необычно (напугана, испытывает гнев, демонстрирует повышенную нервозность), то есть невольно показывает, что случилось непоправимое, значит и я уже не могу быть прежним, я должен страдать. И если «здоровые» мамы, звонящие нам, все-таки могут справится с переживаниями, то травмированная мать в этой ситуации полностью погружается в собственную «маленькую смерть». Она не в состоянии поддержать ребенка в момент катастрофы».
Как мне это развидеть
Полина не знала, что ей делать. В голове крутилась дурацкая шутка из интернета: «Ну, и как мне теперь это развидеть?» Она пыталась взять себя в руки, ведь надо было помогать Алисе. Алиса важнее. Ей так сейчас нужна мама. Но не думать не получалось. Любая свободная от бытовых занятий секунда возвращала ее в состояние, когда ты — плюшевая игрушка в зубах пса. И он сделает из тебя, что захочет. Как захочет. И когда захочет. И каждый взгляд на Алису, каждое воспоминание об их разговоре — вело туда же. Ей хотелось рассказать дочери, что она ее понимает, как никто другой. Потому что и с ней такое было. И тут же приходила мысль: а может, это я виновата? Может, с Алиской это все из-за меня? Потому что я жертва? И смогла научить дочь только одному — тоже быть жертвой?
«Полине повезло, что у Алисы в школе оказался специалист, настолько понимающий и открытый, что и родители без сомнений обращались к ней, — считает психолог центра «Сестры». — Случаи, когда взрослые женщины, достаточно счастливо с точки зрения окружающих устроившие свою жизнь, внезапно вспоминают эпизоды сексуального насилия из детства или подросткового возраста, довольно часто встречаются в нашей практике. Тем более сейчас, когда в информационном поле это одна из широко обсуждаемых тем.
Каждой из них помощь специалистов будет кстати. Я видела, как некоторые люди, подвергшиеся сексуальному насилию, справляются с осознанием своих эмоций, принимают, переживают, анализируют и в итоге отпускают ситуацию. Но обычно это непосильная задача для психики, которая старается обезопасить нас от пережитого ужаса. Некоторые настолько быстро и глубоко блокируют воспоминания, что полностью вытесняют их из сознания. Но события могут вернуть давно забытые чувства — и тогда приходится встречаться с ними лицом к лицу. Переживания в момент изнасилования обладают такой интенсивностью, что затмевают остальные чувства. Даже в воспоминаниях.
Когда в одной семье у женщин разных поколений происходят эпизоды сексуального насилия, невольно хочется проводить параллели. Не надо. Сейчас много пишут о комплексе жертвы, не слишком глубоко разбираясь в материале. На самом деле это могут быть совершенно не связанные вещи. Жизнь очень разная. И вполне естественным представляется стремление родителя распахнуть душу ребенку, чтобы и тот открылся навстречу. Возможно, вместе проще пережить горе. Но в большинстве случаев (особенно в нежном возрасте) это станет лишь дополнительной травмой для дочери. Ребенок должен оставаться ребенком. Такие разговоры лучше оставить хотя бы до ее взросления».
Похожие и разные
Полина еще долго задавалась множеством вопросов: почему тогда, давно, когда она была девчонкой, мама не поверила ей? Почему взбесилась, хлестко шлепнула по лицу мокрым полотенцем (кажется, потом было что-то вроде: «Вот дрянь. Чего только не выдумает, лишь бы мать без мужика оставить. Вырастила на свою голову», — но Полина уже не была уверена, что правда случилось, а что она додумала сама). Ей было обидно, что дочь решила про нее так же: не поймет, будет ругать, не поверит. Ей было больно от того, что она точно не знала, поверила бы она Алисе, если бы речь шла не о прыщавом 15-летнем подростке «где-то там», а о ее новом муже. Благодаря школьному психологу и помощи специалистов по работе с людьми, пережившими насилие, они с дочкой сумели наладить взаимоотношения и быт (школу, правда, предпочли сменить), но их история далеко не единственная.
«Каждый случай уникален, — подтверждает Марина из Центра «Сестры». — И опыт одного человека всегда отличается от опыта другого даже при кажущейся схожести ситуаций. Вот лишь некоторые из возможных последствий:
— Не отпущенный и до конца не осознанный страх матери перед самой возможностью сексуального насилия приводит к тому, что она устанавливает немыслимые запреты на общение дочери с мальчиками. Постоянно говорит о противоположном поле так, что мужчины и юноши представляются девочке по-настоящему опасными людьми (все без исключения). Сама не вступает ни в какие отношения, тем самым диктуя дочери искаженный стереотип.
— Мама пережила сексуальное насилие, было заведено уголовное дело, но виновные не были найдены. В момент, когда беда случается с ее ребенком (это может быть не только насилие над дочкой, но и над сыном — не только сексуальное, но и побои), мать начинает искать виновных, тратит на это все силы, не отпускает ситуацию, даже когда ребенок психологически уже готов жить дальше.
— В далеком прошлом мамы была ситуация сексуального насилия, которую, как ей представляется, ей удалось осмыслить и пережить, но в отношении дочери или сына она любой контакт воспринимает как сексуальный, даже в общей игре.
Примеров множество. Самостоятельно справиться с кризисом после насилия и начать ЖИТЬ, очень сложно. Для этого и существует Центр «Сестры», чтобы помочь пострадавшим и их близким».
Фонд «Нужна помощь» собирает деньги именно на то, чтобы Центр «Сестры» продолжал свою работу в течение года, а людям, пережившим трагедию, матерям и их детям, было куда обратиться за помощью. Пожалуйста, поддержите центр, оформите регулярное пожертвование прямо сейчас! Это очень важно.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!