«Мы вас не защищаем — мы защищаем закон». История жительницы Санкт-Петербурга, которая годами безуспешно жаловалась в полицию на агрессию бывшего мужа

ТД публикуют монолог Галины* — жительницы Санкт-Петербурга, которая вместе с дочерью на протяжении нескольких лет подвергалась насилию со стороны бывшего мужа и безуспешно искала защиты у полиции.

*По просьбе героини ТД не публикуют ее фамилию и заменили имя ее бывшего супруга и несовершеннолетнего ребенка.

Мы с мужем сошлись, когда мне было 23 года, — занимались одним видом спорта, там и познакомились. Он ухаживал красиво, дарил цветы. Я долго не соглашалась выйти за него замуж: у меня был уже ребенок и печальный опыт в первом браке. Но потом мы расписались, он по своей инициативе усыновил моего старшего сына.

Много лет мы жили как обычная любящая семья. У нас все было: квартира, машина, дача, здоровые хорошие детки — сын с золотой медалью школу окончил, умница-дочка, одаренная: и вокал, и рисование… Дочку нашу он любил и души в ней не чаял.

Алкоголь в его жизни присутствовал всегда, но мы же всегда надеемся, что это пройдет. Потихоньку все поехало по накатанной. Сначала он один мог выпить бутылку-полторы виски за вечер, но агрессии не было.

Потом насилие стало эпизодическим: раз в полгода он напьется, побьет, закодируется. Напьется, побьет, закодируется.

За всю нашу совместную жизнь мы пять раз его кодировали, я хотела сохранить семью, все-таки двое детей. Но потом он начал пить беспробудно и агрессия стала бесконечной: стал распускать руки, унижать, оскорблять. Я долго терпела, но когда он уже с ножом на меня кидался, я написала заявление в полицию. Полиция его забрала, уголовное дело завели сразу. Но уже в суде мы примирились: он сказал, что мы разведемся, спокойно разъедемся, все сделаем по-хорошему.

К сожалению, этого не случилось. Мы развелись — и начался раздел имущества. Он снова въехал в нашу общую квартиру, где мы жили с дочкой (сын уже вырос и уехал жить отдельно).

И начался ад.

Сначала он бил откровенно: пинал, бил по лицу, душил. Он очень часто меня душил, но так как на шее остаются синяки, как легко ни душить, он стал меня бить по голове, по волосяной части тела — там же не видно ничего. Он ставил мне подножки. Если шел за мной в квартире, я останавливалась, прижималась к стене и пропускала его вперед, потому что знала, что могу получить пинок, подножку или удар по голове.

Он систематически не пускал нас домой, выключал электричество, унижал меня и нашу дочь. Вот я возвращаюсь с работы, открываю дверь: «Где ты шлялась? Вали куда шла». И с порога выталкивает меня из квартиры. Или мы готовим ужин, он приходит и вырубает счетчик. Подойти к счетчику нельзя. Уговоры дочки «Папа, я пришла со школы, я голодная, я хочу себе приготовить» просто на него не действовали.

Разъехаться мы не могли. Продать квартиру он не давал, свою долю мне он не продавал или загибал нереальную цену. Куда я только ни обращалась, что ребенок несовершеннолетний не может жить в таких условиях: и [в комиссию] по делам несовершеннолетних,  [к уполномоченному] по защите прав детей, и во все кризисные центры помощи семье. Меня везде знали. Но, к сожалению, я поняла, что в нашей стране в той ситуации, в которой мы находимся, мы беззащитны с ребенком. Единственный у всех был совет: снимайте квартиру. Но ведь тогда мне надо было оплачивать и съемную, и платить коммунальные услуги за ту, в которой живет муж. Я учитель, моя зарплата не бесконечна, у меня есть дочка, ее надо учить.

Поэтому мы жили как в коммуналке: в свои две комнаты поставили замки. Вот я пришла домой с работы, иду в свою комнату, открыла дверь, выкладываю паспорт, документы, ключи. Иду в туалет — комнату закрываю на ключ, потому что когда я в туалете или в душе, он мог туда зайти и забрать мою сумку с документами. Когда я нахожусь в комнате, я комнату закрываю. Так мы и жили, постоянно на ключе: открыл-закрыл, открыл-закрыл. Все пряталось: все ключи, документы, деньги, а ночью мы спали только в моей комнате.

Один раз мы спим, и я просыпаюсь от какого-то шороха. Открываю глаза — а он стоит над нами. То есть днем, пока нас не было дома, он подобрал ключ к нашему замку. С какой целью? Мы проснулись, закричали, и он быстро ушел.

Мы стали часто вызывать полицию. Полиция первое время приезжала быстро (подтверждающие документы есть в распоряжении редакции, в них фигурируют формулировки «разбор на месте», «конфликт улажен», «ушел до прибытия полиции»). А потом они начали просто перезванивать: «Ну что у вас опять случилось? Идите погуляйте. Он успокоится, и вы через какое-то время приходите». Или приезжали только через два-три часа, когда весь ад — битье посуды, выламывание дверей, рукоприкладство, крики — уже закончился.

Потом он понял, что, когда он якобы спит, его не забирают. Поэтому, когда полиция звонила в домофон, он быстро раздевался до трусов и ложился спать. Его будят, а он делает такие глаза: «А что случилось? Что произошло?»

Иногда со стороны сотрудников полиции была откровенная неприязнь, двое мне просто хамили: «Будет тело — будет дело. Все живы-здоровы, имеют право в своей квартире пить, гулять и делать все что угодно. Просто так ничего не бывает. Бьет — значит заслужила». Я им объясняла: посмотрите, я трезвая, как же так.

У меня дочь, когда это услышала, была просто в истерике. Я написала в полицию об этом разговоре, что полицейский предложил мне убить [человека], но мне на это ничего не ответили.

Даже когда бывший муж меня ударил шуруповертом в бедро, у меня опухло бедро, пришел участковый, все это увидел и просто сказал: «Ну идите снимайте побои, к нам придет телефонограмма. Свидетелей нет, дочки дома не было, может, вы все это придумываете?» И ушел. Когда я пришла в очередной раз в травмпункт снимать побои, врач на меня посмотрел и сказал: «Слушайте, вы только ко мне приходите в шестой раз. Не надоело?»

Я старалась уйти на улицу с дочкой, гулять до ночи, пока он не уснет. Иногда мы уходили жить к друзьям, пару раз ночевали вообще у посторонних людей. Утром шли на работу и в школу. А он нигде не работал и жил за наш счет. Потом, в 2017 году, он устроился на работу таксистом, но попал в аварию, в которой серьезно пострадал человек, и ему дали 2,5 года условно.

На каждое лето я выезжала из дома на все три месяца вместе с ребенком: устраивалась работать в лагерь воспитателем, и дочка находилась при мне в лагере. Полиция мне даже говорила: «Что-то вас давно не было!» Ну правильно, мы не жили дома три месяца.

Я писала заявления, отдавала их полиции, и на них у меня вообще ответов никаких не было. Я же тогда, глупая, бестолковая, надеялась на правоохранительные органы. Потом я стала ходить и требовать ответы. Таких ответов на мои заявления у меня более 20 штук: «Профилактическая беседа проведена».

У него началась агрессия к дочери. У дочери было много кружков, много занятий, но если она освобождалась раньше меня, она или ждала моего звонка, или приходила ко мне на работу, одна дома не оставалась. После очередной драки с ребенком мы сняли побои, но потом статью 116 (побои в отношении близких лиц) декриминализовали — и уголовное дело прекратили.

Иногда ему выписывали штрафы по 100 рублей. Он оплатил, эти квитанции бросил нам и похохотал: «То есть я вас могу бить и 100 рублей за это платить. Как дешево вас оценили! На 100 рублей и сигареты не купишь».

Потом он еще раз избил ребенка, и возбудили дело по 119-й статье (статья 119 УК РФ — угроза убийством, потерпевшими признали Галину и Василису. — Прим. ТД).

Когда возбудили дело, он побаивался. После допросов он приходил злой, агрессивный, не пускал нас домой — просто не открывал нам дверь, если мы возвращались позже. А потом он чувство страха вообще потерял, приходил королем и открыто над нами издевался: «Да чего вы добились? Да вы ничего не получите».

После судебных заседаний, где ребенок дает против него показания, где я даю против него показания, вы представляете, каково было приходить домой, когда мы живем в одной квартире?

Мы после заседания даже дома не ночевали: бегом бежали в машину, приезжали домой, забирали вещи и уходили ночевать к друзьям.

В суд я ходила более 50 раз. На первый суд я пошла достаточно легко, уверенная в своей правоте, а мне стали задавать вопросы: «А в какой кофте вы были? А в какой кофте был он? А какое точно было время, вот тут вы указываете 8:15, а тут 8:20? Значит, вы сами себе противоречите?» А как все запомнить в этом аффектном состоянии, когда тебя душат, ты сидишь-отпихиваешься, в ушах стучит?

Дочь мне говорит: «Мам, у меня такое чувство, что подсудимая я». Цеплялись к каждому слову.

Сколько дочка моя давала показания, плакала, ее всю трясло. Вот она дает показания против отца, и она его же видит. Но он все равно ее отец, у нее есть теплые воспоминания о нем, не все же всегда было плохо. Никакой жалости к ребенку не было — а ведь она тогда была подростком 14 лет. Этот стресс она переживала несколько раз: мало того что она это все видела, она еще и несколько раз это повторяла — всего она не меньше четырех раз давала показания в суде.

Я в суд принесла [доказательства], что у него уже условный срок по 264-й статье УК РФ и что он его не соблюдает. Но на судью это не повлияло.

Потом, на апелляции по делу по 117-й статье (истязание), ему заменили условный срок на 3,5 года колонии общего режима и арестовали в зале суда.

Тогда и я вздохнула свободно, и дочь вздохнула свободно.

Второй год мы уже живем одни, у нас получилось продать квартиру и съехать. И когда мы заехали в новую квартиру, дочка легла на пол и рыдала: «Наконец-то я могу спокойно приходить в квартиру, пусть она пустая, пусть там одни коробки, но я спокойно могу в ней ночевать, спокойно в нее приходить в любое время, а не гулять на улице и не шататься по подругам».

Мы боимся даже думать, что будет, если ему вдруг на кассации снова заменят реальный срок на условный.

На дочку это очень повлияло. У нее не складываются отношения с молодыми людьми, она красивая, эффектная девочка, у нее много друзей, в том числе мальчишек, но только друзей. Я ей привожу в пример своего отца, старшего брата, ее старшего брата. Говорю: «Ну не все же так…» — «Нет, мама. Ты же выходила замуж, ты же не думала, что все так будет». Хуже всего, что она помнит, как он ее до определенного момента любил. Он ее не просто любил на словах, он с ней катался на лыжах, ездил с ней на велосипедах. И она видела, как он ее любил, а потом откуда это все взялось?

Я сама педагог, классный руководитель, и давно ко мне как-то пришла мама ученика и рассказывала, что творит их пьяный отец. Я сказала: «Вы что, звоните в полицию, давайте его посадим! Как же так? Дети ходят с синяками в школу!» Я-то тогда была наивная дурочка, думала, как такое может быть, дети не могут нормально находиться в квартире, спать и есть! Но когда я столкнулась с этим сама, я поняла, что все по-другому. Теперь я понимаю, как женщины спиваются рядом с такими, как мой муж, как они ломаются, как они кончают жизнь самоубийством, — потому что это замкнутый круг, ты не можешь из него вылезти. И если у тебя нет помощи извне, то ты остаешься один на один с этим ужасом и законным способом сделать ничего не сможешь.

Редакция «Таких дел» благодарит проект «Ромб» за помощь в подготовке материала. Редакция «Ромба» выпустила документальное видео с историями трех женщин, подвергшихся домашнему насилию, о том, как бездействие полиции закончилось трагедией.

• Теги:
• домашнее насилие