«Востребованные издания просто складываются в ангарах». Почему ученым сложно получить доступ к ценным для науки документам
Ученый Василий Манских написал в фейсбуке, что не смог получить в Ленинской библиотеке старый немецкий морфологический журнал, хотя уже брал его раньше: издание отправили на штабелирование в Можайск. «Оказывается, уже много лет редко востребованные издания изымаются с полок, вывозятся и просто складываются в ангарах, — говорится в посте. — Выдача этих книг, да и простой поиск их в таком хаотичном массиве, конечно, невозможен — и эти книги считаются изъятыми практически навсегда и не подлежащими выдаче». «Такие дела» спросили исследователей, с какими еще проблемами они сталкиваются, пытаясь получить доступ к необходимым им документам.
Какие документы до сих пор засекречены
Историк Ирина Ролдугина прочитала в мемуарах, что в 50-е или 60-е годы нескольких музыкантов в консерватории обвинили в гомосексуальности. Год не был указан, но событие обсуждалось партийной ячейкой. Ирина заказала в архиве дела партийной ячейки с 50-х по 60-е, и ей выдали все, кроме одного. Она догадалась, что скандал обсуждался в этом невыданном деле, и так смогла определить год.
По словам Ирины, чаще всего проблемы возникают из-за закона о персональных данных. Исследовательница поясняет: «Например, историк запрашивает документы, чтобы посмотреть, что обсуждали партийные органы завода, а ему их не дают, потому что в документах упоминается личная жизнь какого-нибудь человека. Но ведь эта личная жизнь уже обсуждалась у всех на глазах!»
Как считает Ирина, отношения ученого с архивом неравноправны. Исследовательница говорит:
Историк из «Мемориала»Некоммерческая организация, выполняющая функции иностранного агента Сергей Кривенко рассказывает, что ученым особенно сложно получить доступ к документам о репрессиях советского времени. «Федеральное законодательство требует, чтобы все документы были рассекречены после тридцати лет — за исключением некоторых из них, которые касаются чувствительных тем, — говорит он. — Проблема в том, что ФСБ, МВД и прокуратура это законодательство игнорируют».
Все три ведомства приняли приказ о порядке предоставления из архивов данных, связанных с репрессиями, — и ссылаются на него, не позволяя ученым работать с документами. Но этот приказ противоречит федеральным законам, продолжает Сергей.
«ФСБ считает, что ведет родословную от советских спецслужб, поэтому она хранит их документы у себя и не передает документы в государственные открытые архивы. Сейчас есть норма закона, что данные о сотрудниках ФСБ не должны распространяться, — иногда, исходя из нее, засекречивают информацию о работниках ЧК и НКВД 20-х и 30-х годов», — объясняет исследователь.
На вопрос о том, что происходит с делами нереабилитированных, Сергей отвечает: «Их просто не выдают». По его словам, получить можно только краткую справку, составленную ФСБ. При этом неизвестно, справедливо ли этим людям вынесли приговор. Кроме того, среди осужденных было много бывших сотрудников ЧК, и во время следствия они могли многое рассказывать о том, какие приказания получали, — это ценная для историков информация.
Часть документов можно читать в архивах, но нельзя ни копировать, ни фотографировать
Кривенко исследует историю Большого террора в Карелии. В 1937—1938 годы людей расстреливали без суда и следствия — просто из-за предположения, что они могут что-то сделать против советской власти. Многих расстрелянных граждан реабилитировали, но имена убийц неизвестны до сих пор. «Мы хотим показать механизм Большого террора, — рассказывает историк. — Показать, как “двойки” и “тройки” ставили галочки на документах, решая, кого расстрелять, а кого отправить в лагеря. Показать эти документы».
Документы о репрессиях во время Большого террора сохранились в региональных архивах ФСБ. Когда Сергей обратился в архив управления ФСБ в Петрозаводске, ему сообщили, что бумаги рассекречены, с ними можно работать в помещении — но нельзя ни копировать, ни фотографировать. Как отмечает Сергей, имена расстрелянных уже известны благодаря историку Юрию Дмитриеву — он выписал их в 90-е, когда доступ ко всем архивам был открыт. «Сейчас нам нужны протоколы “троек”, предписания и акты на расстрел», — поясняет исследователь.
По словам Сергея, многие не верят в данные «Мемориала», так как не видят эти документы. «В Карелии есть урочище Сандармох: там расстреляли и похоронили больше шести тысяч человек, — вспоминает историк. — И в прошлом, и в позапрошлом году туда приезжали представители Российского военно-исторического общества».
Обществу нужны доказательства репрессий — но документы, которые могли бы ими послужить, государство запрещает распространять.
Ученым известно о существовании не всех документов
Кривенко считает проблемой, что описи ведомственных архивов спрятаны от ученых. Неясно, какие бумаги рассекречены, а какие нет. Из-за этого многие исторические источники не находят исследователей. «Когда я был членом СПЧ, — вспоминает Кривенко, — я получил разрешение посетить архив лесного лагеря в Свердловской области. Этот лагерь был основан в 30-х годах. Сейчас там хранятся интереснейшие документы, но они недоступны ученым, о них никто не знает».
Историк добавляет, что многие лагерные архивы запаковали, когда закрывали лагеря, — и они до сих пор хранятся в таком виде. Он приводит пример: «Кто-то из чиновников говорил мне, что в Архангельске в МВД находится несколько ящиков архива Вайгачской экспедиции». В 30-х годах ГПУ организовало экспедицию сотрудников НКВД вместе с заключенными на остров Вайгач на границе Баренцева моря, чтобы заключенные искали там месторождения. Экспедиция пробыла на острове несколько лет, потом ее работу закрыли. «Материалы этой экспедиции хранятся в архиве МВД нераспечатанными, неразобранными и, может быть, уже потеряны — потому что бумаги должны храниться в нормальном виде», — комментирует исследователь.
По словам Ролдугиной, в России есть закрытые архивы. Она приводит в пример архив президента: ученые ничего не знают о том, что там хранится.
Ирина считает, что в последние годы государство движется в сторону закрытости архивов. «Это легко доказать, — поясняет она. — В первой половине 90-х можно было работать в архивах ФСБ, прийти со своим аппаратом и ксерокопировать все что нужно. В то время многие ученые, работавшие в архивах, что-то публиковали — и теперь это наши единственные источники, потому что получить доступ к этим документам уже нельзя».
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Помочь нам