Живая история

Как умерла моя мама

Я родилась в селе Богдановка в Мордовии перед войной — в 1940-м. Отец погиб в конце 1941-го под Ленинградом — это была одна из первых попыток прорвать блокаду, а мать умерла через год, осенью. Она работала в колхозе, и их неожиданно выгнали в поля выкапывать из-под снега какие-то остатки урожая. Она перед этим помыла голову, но отказаться было нельзя. Она пошла — и простудилась. Овощи эти, которые они выкапывали, конечно, тоже были не для нас — в деревне их потом так и не увидели.

Нас осталось три сестры, я была младшая. Воспитывали нас дед и бабушка. Дед до революции был поваром в известной гимназии в Петрограде, он вывез оттуда семью в 1918-м, чтобы спастись от голода. Про него я помню, что это был высокий, статный старик — он постоянно читал книги.

Саму деревню я помню мало, были очень холодные зимы, а у нас один полушубок на троих. Мы надевали его по очереди, если надо было, например, сбегать в туалет. Валенки, правда, у всех были свои.

Сразу после войны, в 1947-м, нас со средней сестрой отправили в детский дом, в Москву. Старшая — она была уже подростком — осталась с бабушкой и дедушкой. Мы не боялись, да и не спрашивали особенно, куда нас везут. Мы даже рады были, кажется, что уезжаем.

Несоветская кукла

В Москве мы попали в хороший детский дом. Он находился на Таганке, в большом дореволюционном здании на бывшей Ульяновской, а теперь Николоямской улице.

Считалось, что это была помощь сиротам войны, но кажется, там еще были дети репрессированных. Это был так называемый школьный детский дом, то есть в него принимали первоклассников, не младше. В нем жили только девочки, и ходили мы в обычную общеобразовательную школу. А мы — я это сейчас понимаю — одеты были по-европейски очень. У нас всегда были подарки на Новый год, и дни рождения нам отмечали. Ждали, пока наберется несколько человек, и устраивали целый праздник. Дарили подарки — я помню, мне подарили куклу. Несоветскую.

Детдому покровительствовал МИД. Лето мы проводили в собственном лагере недалеко от Рублевки, в поселке Жаворонки, где по соседству строились так называемые генеральские дачи (они существуют и сегодня). Дачи предназначались в том числе для работников советского МИДа, там отдыхал Вячеслав Молотов с женой Полиной Жемчужиной.

Страницы дневникаФото: из личного архива

«Нас часто отвозили к ним, чтобы поздравить с праздником или, скажем, с днем рождения. Мы могли приехать в Дом на набережной, в МИД или к ним на дачу. Там нас встречал Молотов, но он с нами особенно не общался. Полина Семеновна нами занималась в основном. Она нас всем представляла, говорила: “Это из детского дома”. Кому представляла? Ну, например, гостям или знакомым, когда мы гуляли по “генеральскому” поселку».

Помимо покровителей из числа советского руководства, в детский дом и в летний лагерь привозили членов иностранных делегаций. Наверное, чтобы показать, как все хорошо. Нас и так не обижали, но перед такими визитами специально еще принаряжали. Тогда мы этого, конечно, не понимали, нам казалось, что все детские дома так выглядят».

Некоторых воспитанников «шефы» иногда забирали к себе на ночь. Но мне с ночевкой не повезло ни разу. Это, кажется, единственная запомнившаяся детская обида: было непонятно, почему некоторых девочек берут домой пожить, а меня, отличницу и активистку, — нет.

Димитрова, Молотов и Полина Жемчужина

Среди высокопоставленных покровителей, которые приезжали в детский дом и занимались находившимися там детьми, была в том числе Роза Димитрова — бывшая австрийская журналистка, эмигрантка и вторая жена «болгарского Ленина» Георгия Димитрова. Сам Димитров умер в 1949 году (по одной из версий, был отравлен), а его вдова жила в Москве, в Доме на набережной. Ее квартира выходила окнами на Москву-реку, лестницы в подъезде были устланы красными коврами.

Но больше всего детьми занималась Полина Жемчужина. Она была настоящей «гранд-дамой» Советского Союза.

Жена ближайшего соратника Сталина Вячеслава Молотова, она близко дружила с первой женой вождя, Надеждой Аллилуевой, и занимала ряд высоких должностей. В годы войны Полина Жемчужина (ее настоящее имя — Перл Карповская) возглавила Еврейский антифашистский комитет, а в 1948 году, во время дипломатического приема в Москве, активно общалась с первым послом Израиля Голдой Меир. Вскоре после этого Жемчужина была исключена из партии, в 1949 году — арестована по обвинению в государственной измене и сослана. Освобождена в 1953 году, вскоре после смерти Сталина. На момент ее ареста бабушке было девять лет, на момент возвращения — около тринадцати лет. У бабушки сохранилась фотография Полины Жемчужиной, сделанная в конце 1953 года — спустя несколько месяцев после ее освобождения.

Советский партийный и государственный деятель Полина Семеновна Жемчужина (Перл Семеновна Карповская)Репродукция фотохроники ТАСС

«Полина Семеновна была статная такая, всегда ухоженная женщина. Она обычно приезжала к нам на ЗиС (или какие тогда были лимузины) — такая большая черная машина. С ней всегда был охранник. В какой-то момент, я помню, она пропала. Потом, спустя несколько лет, появилась снова — и была какой-то бледной. Уже через много лет я узнала, что ее тоже репрессировали».

Последний раз Жемчужину бабушка видела уже после выпуска.

«Через несколько лет я была в каком-то санатории, видимо по линии МИДа. И там на аллейке увидела ее. Я подошла к ней, говорю: “Здравствуйте, Полина Семеновна, помните меня?” Она обрадовалась, повернулась куда-то, воскликнула: “Славочка, смотри, кто здесь!” А Молотов просто сидел на скамейке с палочкой, уже такой ссутулившийся. Но он тоже поднял голову, заулыбался».

Посольство в Северной Корее

В 1957 году бабушка окончила десятилетку и покинула детдом. Ей было восемнадцать лет. Она мечтала о поступлении на химфак, но на экзаменах в МГУ недобрала балл. Приоритет в те годы был у служивших в армии, и на вступительных экзаменах, по ее словам, в аудитории она была «единственной пигалицей среди множества здоровых ребят в форме».

В детском доме ей предложили пойти на курсы машинисток, действовавшие при МИДе, — это была последняя порция «шефской» помощи. Она отучилась там два года и по распределению попала в советское посольство в Северной Корее.

Корея, торгпредствоФото: из личного архива

«Мы с Северной Кореей тогда очень дружили, но само направление для дипломатов считалось непрестижным. Туда направляли молодых специалистов без связей или высокопоставленных чиновников, которые чем-то провинились и угодили в немилость. При мне послом там был Александр Пузанов — он не то что языком не владел, он вообще о стране ничего не знал.

Туда летал самолет — в основном он снабжал посольство. В самой Корее продуктов почти не было. А большинство сотрудников ехали на поезде. Поезд ходил регулярно. Это был состав, который шел на Дальний Восток, потом один вагон отцеплялся и уходил на Пхеньян. Людей было только на один вагон.

ПхеньянФото: из личного архива

Первое впечатление — это бедность. Бедность там была во всем — во время корейской войны Пхеньян был полностью разрушен. Война закончилась в 1953-м, я приехала в 1959-м. К этому моменту его уже полностью отстроили. Отстраивали с нашей помощью, поэтому город целиком был скроен по советскому лекалу. Там везде были такие малоэтажные дома, как наши пятиэтажки, только трехэтажные и почему-то с плоскими крышами. На улицах было пусто. Магазинов не было. Кафе, ресторанов тоже. Зато повсюду были развешаны плакаты с политическими лозунгами и портретами Ким Ир Сена.

Еду жителям давали только по карточкам, причем, по-моему, только рис. Иногда его давали мешками — и тогда они несли эти мешки на головах. Они вообще почти все вещи, даже тяжелые, носили на голове. Один раз я видела кореянку, которая несла на голове ведро, из которого свешивался хвост. Там была собака.

Мы жили в своеобразной резервации, за пределы посольства особенно не выходили, да и выходить было некуда. Но было очень весело, потому что коллектив был замечательный — молодые умные люди, не избалованные связями. Мы сами себя старались развлекать, ставили спектакли.

С мужем на море в КорееФото: из личного архива

Там я познакомилась с будущим мужем, молодым переводчиком и дипломатом. Он был востоковедом и не должен был получить направление на Запад, но после возвращения его неожиданно отправили в ЮНЕСКО. Я поехала за ним и тоже, конечно, вышла на работу. Мне было двадцать четыре года, мы только поженились, я и в Москве-то не успела научиться вести быт, а тут — Париж.

Первый раз

Советское посольство тогда располагалось на улице Гренель — это очень респектабельный район. Сотрудники, кто снимал квартиры, селились поблизости. Квартиры «передавали» друг другу по знакомству или искали через риелторов — как сейчас. Мой муж приехал в Париж раньше (я оставалась в Москве с маленькой дочкой) и снял маленькую однокомнатную квартиру. Потом риелтор, которая ему ее показывала, говорила, что, если бы она знала, что он не холостяк, никогда бы ее не посоветовала: французы не могли представить, как можно жить втроем в маленькой «однушке».

Квартира в ПарижеФото: из личного архива

Сегодня с утра пошли на рынок. На рынке, по словам Мити, дешевле. Я еще, конечно, не успела разобраться ни в ценах, ни в деньгах. Глаза разбегаются от разнообразия и обилия овощей и фруктов. Я никак не решалась купить мяса для супа — настолько оно хорошее, не похожее на московское. А свиные ножки на прилавке! Розовенькие, на копытцах чуть ли не педикюр.

«Метро мне не понравилось. Грязное, обшарпанное. Надо, конечно, учитывать, что оно построено еще в прошлом веке. Проездные билетики бросают прямо на пол. В первый день я долго носила с собой билетик, ища, куда бы бросить. Но, не найдя урны, тоже бросила на пол». (июнь 1964)

«Видели замечательный, незабываемый спектакль “Звук и свет”. Это зрелище организовано у некоторых старинных памятников — Нотр-Дама, Дворца инвалидов и у старинных замков в провинции. Мы видели Нотр-Дам.

Зрители располагаются на набережной Сены, напротив собора. Рассказывается и показывается его история, история Франции. Причем звук стереофонический и свет, находясь в гармонии, переносят тебя в XII век. Слышны звуки топоров, голоса людей, цокот копыт лошадей. Рассказывается о королях, слышны их голоса. Текст составлен с такой любовью и гордостью к “Парижанке”, которой восемьсот лет.

Я подумала: вот бы организовать то же самое у нас в Кремле, на Ивановской площади, рассказать об истории, о событиях, что происходили там».

В доме отдыха для сотрудников посольства во ФранцииФото: из личного архива

«С трудом достали елочку к Новому году. У французов елки и елочные украшения продаются к Ноэль — Рождеству, 24 декабря. Нашим соседям Мирошниковым пришлось купить огромную елку — метра три с половиной, меньше уже не было. А у Левы машинка крошечная, вроде нашего “Москвича”. Эта елка совсем накрыла его машину. А французы оборачивались и улыбались: “Какой дурак покупает елку после Рождества, да еще такую огромную”».

Как мы работали в ЮНЕСКО

Попасть во Францию, тем более в ЮНЕСКО, даже для сотрудников МИДа тогда было очень сложно. Но у нас не было ощущения, что эта поездка — нечто сверхъестественное. У нас все было очень тщательно спланировано, это делал муж. Задача была — как можно больше времени ходить, смотреть, путешествовать, чтобы узнать страну.

Удостоверение ЮНЕСКОФото: из личного архива

«ЮНЕСКО — очень своеобразная организация. Тут можешь оказаться за одним столиком с чанкайшистом, а рядом сидит седой негр — личный друг Чомбе (президент Государства Катанга в 1960—1963, премьер-министр Республики Конго в 1964—1965) или индианки в ярких сари. В обеденный перерыв — он длится два часа — сотрудники, в основном женщины, выходят на террасу загорать. Иногда появляются кинолюбители, чтобы запечатлеть их».

Сотрудники советской делегации в ЮНЕСКО числились при посольстве, но жили лучше и свободнее, чем посольские. Хотя за нами, конечно, тоже приглядывали.

Я работала машинисткой в секретариате [ЮНЕСКО], и большая нагрузка была только во время сессий, в остальное время мы были относительно свободны. К тому же у французов было много длинных праздничных выходных, в это время мы путешествовали по стране.

В ЮНЕСКО платили больше. Часть зарплаты приходилось отдавать посольству, но не так много, как отдавали посольские. Я получала около 300 франков в месяц, из них где-то 80 нужно было отдавать.

Такие карточки французское министерство иностранных дел выдавало проживавшим в стране дипломатам, техническим сотрудникам посольств и дипломатических миссий, а также тем, кто работал в представительствах международных организацийФото: из личного архива

«Очень интересна архитектура здания — в виде треугольника. Очень современное, легкое. Трудно привыкнуть к обстановке непринужденности, легкости и простоты в работе этой конторы. В отделе переводов работают две русские женщины, которые почти всю жизнь провели в Париже. Они и по-русски говорят-то с акцентом. Внешне очень приветливы и симпатичны.

Мадам Ольга Тиханович из отдела переводов обращается ко всем “господа”. Она приводит с собой на работу собаку — огромного старого пса, который весь день лежит рядом с ней под столом. Французы вообще любят собак. Собаки есть у каждого второго. С ними можно появляться всюду — на работе, в кафе и в магазинах».

Аккуратная забастовка

Первая командировка в Париж длилась с 1964 по 1969 год. Это время совпало с кризисом во Франции. Президент де Голль, которого после войны все обожали, резко начал терять популярность. Было много протестов, забастовок — на зданиях появлялись надписи, сделанные активистами, иногда раздавали листовки. Все это нам тогда, конечно, было очень странно.

«Сегодня всеобщая забастовка. Нет электричества, воды, не работает транспорт, по радио и телевидению передают только последние известия и музыку, закрыты школы. То ли учителя тоже бастуют, то ли из-за света. Как всегда, забастовки проходят организованно, пролетариат булыжниками не бросается. В газетах заранее сообщалось, что будет работать, что нет. Сегодня выходила с Катей гулять — в магазинах света нет, горят свечи. На улицах спокойно, пробок нет, в парке полно детей, так как не работают школы».

Утренник для детей сотрудников ЮНЕСКОФото: из личного архива

«Избирательная кампания в связи с выборами в Национальное собрание. На улице видели такую картину: огромный, во всю стену, портрет де Голля “Голосуйте за пятую республику!” На лицо, на высоте трех метров, наклеен плакатик: “Фин де сери”, конец серии. Такие обычно наклеиваются на витрины магазинов, где проводится распродажа в конце сезона».

«Сегодня купила в аптеке молоко для Анюты [младшей дочери]. Два месяца назад банка этого молока стоила 5 франков 4 сантима, сегодня уже 5 франков 30 сантимов. Недавно повысились цены на газеты и журналы. Я уже не говорю о метро. Так незаметно, по сантимам, растут цены. Вот почему и забастовки с требованием повысить зарплату. Она и повышается».

Веселая революция

В мае 1968-го в Париже произошла Студенческая революция. Я помню, что это было скорее весело. Нас, конечно, предупреждали [в посольстве], что ходить к протестующим нежелательно. Но мы жили на съемной квартире, а не на территории посольства, поэтому все равно ходили. У нас квартал был очень респектабельный, и мы специально шли в «студенческие» районы, ближе к Сорбонне, чтобы на это посмотреть.

Там были баррикады, но студенты много смеялись, улыбались. Они брались за руки и водили большие хороводы. Могли схватить кого-то из прохожих или даже из полицейских, втащить в круг и танцевать вокруг — это была их форма протеста. Помню, в таком хороводе поучаствовали даже мы с мужем.

В саду Тюильри с младшей дочерью, 1968 годФото: из личного архива

Было много полиции, но все выглядело как-то дружелюбно. Был май, на улицах тепло. В какой-то момент в городе из-за забастовок почти ничего не работало, но ощущение было праздничное.

Страшно не было. Единственное, чего мы боялись, когда туда ходили, — это что узнают наши.

«Были вчера в Латинском квартале. Группа студентов собралась на набережной Сены, поют, играют на гитаре. Вид оборванный, экстравагантный. У ребят волосы до плеч, бороды, в рваных башмаках на босу ногу, ноги грязные. Девчонки в брюках, курят. Полная свобода индивидуальности».

Как к нам относились

«Хожу заниматься в Alliance Francaise — подготовительные курсы при Сорбонне. Заниматься могут все желающие, заплатив деньги. Кого только там не встретишь: все национальности мира, кроме советских. Поэтому, когда узнают, что ты из Москвы, очень удивляются и не могут поверить. Одна немочка, узнав об этом, охала и ахала — она думала, что русские все черные. Когда я сказала, что у нас в основном светловолосые, она сказала, что в Сибири, за Уралом наверняка все черные. Про Сибирь почему-то знают все. Один американец сразу же назвал писателей русских, которых он знает: Толстой, Достоевский, Чехов и Евтушенко».

На берегу Ла-МаншаФото: из личного архива

На занятия в Alliance Francaise мы с мужем бегали тайком — после работы или в перерывы. Вообще-то, это не поощрялось, но курсы стоили недорого, и мы платили за них сами. Там в том числе с нами учились люди из стран Восточной Европы, в которой тогда начиналось движение за независимость. Они, конечно, смотрели на меня с неодобрением. А преподаватели, французы, наоборот, очень старались поддерживать в группе нейтралитет и всегда любезно ко мне относились. Просили что-то рассказать о стране. Но ко мне обращались russe — русская. А я всегда гордо отвечала: «Не russe, a sovetique!» Мне казалось, это принципиально, потому что в Париже тогда были советские, а были русские и эмигранты.

«Утром мы посмотрели на улицу — Бог мой, на дворе русская зима. Все покрыто снегом, даже сугробы намело как в Москве. Мы с Катей скорее пошли гулять в парк. Детей там почти не было. Парк красивейший, деревья, ели зеленые и покрыты снегом, как в подмосковном лесу. Невиданное зрелище в Париже. Мы обмениваемся восклицаниями. Какая-то старушка останавливается, прислушивается и говорит по-русски: «Можно подумать, что мы в России».

Вообще, к советским относились очень по-разному, но чаще доброжелательно и с любопытством. К концу 1960-х это начало меняться. В 1968 году мы как раз ввели войска в Чехословакию, напряжение росло.

Муж Дмитрий и старшая дочь Катя в Париже. «Москвич» за их спинами Дмитрий купил в СССР на сэкономленные в командировках деньги и гонорары, полученные за переводы, а потом самостоятельно перегнал во ФранциюФото: из личного архива

Тогда все сотрудники посольства экономили командировочные, чтобы купить машины. Покупали чаще подержанные иномарки, потом их старались перегнать в СССР, где выяснялось, что ездить на них невозможно — запчастей ведь нет. У нас тоже сначала был маленький «Фольксваген», а потом мой муж после одного из отпусков пригнал из Москвы новенький «Москвич». На нем мы объездили почти всю Францию. У этой машины была эмблема красная, с Кремлем. И в конце 1960-х иногда кто-то мог подойти, погрозить машине кулаком, плюнуть или даже стукнуть.

«СССР — убийца»

Обратно в СССР мы решили возвращаться тоже на машине. Подъехали к советской границе, а там полная темнота, все спят. А пограничники ведь все друг друга знают. И те, что были с западной стороны, сказали: «Мы, конечно, вас пропустим, но там никого не будет». Но мы все равно проехали на нейтральную территорию. К нам, конечно, никто не вышел, и мы заночевали прямо там, в машине, на ничьей земле.

Встреча с родственниками на вокзале в Москве: все сотрудники посольства должны были съездить домой как минимум раз в год, чтобы не было сомнений в их благонадежности. Те, кто оставлял в СССР детей, ездили, конечно, даже чащеФото: из личного архива

А утром вышел наш пограничник — он был весь какой-то заспанный, одутловатый, в форме и в домашних тапочках. Смотрит на нас — и не может ничего понять, что происходит. Тогда ведь все-таки очень мало людей так ездили. Потом он увидел наши дипломатические паспорта, поднял шлагбаум — и мы проехали.

После этого я приезжала в Париж еще несколько раз. В качестве сопровождающей при советских делегациях, как учительница в школе при посольстве и еще от школы, в которой я работала в Москве, — она была на Красной Пресне, а Красная Пресня была побратимом города Иври из «красного пояса» Парижа. Там был мэр, который всегда нас очень хорошо встречал.

Когда в Польше подавляли движение «Солидарность», я как раз работала учительницей в школе при посольстве. У посольства собирались протестующие, и в одну из ночей по всему периметру — а территория была огромной, — сторонники движения натянули огромное белое полотнище, на котором было выведено черной краской повторяющееся слово Solidarite. У посольства, конечно, была охрана, но она ничего не могла сделать. Наверное, потому, что это было формально за пределами территории.

А я жила через дорогу от посольства, и мне утром нужно было на уроки. Что делать — я подошла к входу, постояла, потом приподняла полотнище и нырнула на территорию.

После ввода войск в Афганистан тоже было очень много возмущения. Это было уже очень непохоже на 1960-е, когда нам многие радовались, нами интересовались. Иногда на улицах, на стенах домов можно было увидеть надписи: USSR Assassin («СССР — убийца»).

Поездка в АльпыФото: из личного архива

Один раз я приезжала во Францию с советским цирком. Это были уже 1980-е, в стране ничего не было почти. А у французов были очень строгие нормы по поводу того, как кормить животных. У них было четко прописано меню, в котором были продукты, которые наши люди на полагавшиеся им командировочные в жизни бы себе позволить не смогли. Медведю, например, полагалось несколько килограммов орехов, каши, мясо, мясные бульоны, мед. И я помню, что дрессировщик забирал у медведя по чуть-чуть всего. Потом представитель со стороны французов что-то заподозрил, но поскольку циркачи по-французски не говорили, стал спрашивать меня. Я дрессировщика, конечно, не сдала — я понимала, что ему тоже нужно есть. Но было очень стыдно.

Баночки из-под йогуртов

Когда у нас с мужем были дипломатические паспорта, оформлять ничего не надо было, все поездки устраивались за нас. Когда я ездила одна, мне нужно было проходить стандартную процедуру. Сначала нужно было писать характеристику с работы — это была, конечно, полная профанация, потому что ее все писали себе сами. Потом нужно было проходить собеседования в райкоме, горкоме и наконец на Старой площади. Туда приходили в том числе и те, кто получал возможность купить путевку и платил за нее свои деньги, — тогда такая возможность уже была.

Фрагменты дневникаФото: из личного архива

Как-то передо мной сидела в очереди группа работяг — им предложили путевки на заводе, они за них сами заплатили. Из кабинета они вылетали красные как раки и очень злые. Один из них бросил: «Откуда я [нецензурно] знаю, кто там глава компартии? Вот поехал бы и узнал!» Думаю, их в итоге пропустили — это было унизительно, скучно, неприятно, но пропускали всех.

Друзья и родственники обычно ничего не заказывали. Все и так знали, что везти. Во-первых, совершенно не было колготок. Поэтому я везла колготки, которые, к сожалению, рвались. Вообще, везли в основном одежду. Потом, в 1980-е, везли пластиковые стаканчики из-под йогуртов. Пустые. Это было дешево, полезно и приятно. Они пользовались огромным спросом.

Отрывок из характеристики (написана для перепечатки на машинке)Фото: из личного архива

Я еще привозила книги и учебники. В Москве я преподавала в гимназии французский, а в СССР тогда во всех учебниках была одна сплошная биография Ленина, это было неинтересно. У меня был очень хороший класс, мы просто закрывались, я доставала французские учебники и занималась с ребятами по ним. В школе, конечно, знали, но закрывали на происходящее глаза. Это был уже конец 1980-х.

Отрывок из характеристики, выданной по итогам последней командировки во Францию, май 1984 года

«Принципиальна, общительна, в быту скромна, пользовалась авторитетом в коллективе учителей, учащихся и родителей. Политически грамотна, морально устойчива. <…> Руководство посольства и Объединенный профком считают возможным рекомендовать и в дальнейшем привлечение тов. Приемской Р. П. в качестве преподавателя французского языка в работе за рубежом».

Посол СССР во Франции Ю. М. Воронцов
Секретарь Объединенного профкома А. С. Костиков.

В тексте использованы фрагменты дневников Раисы Приемской 1964—1969 годов.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!