Накрылось федеральной собственностью

Горный Дагестан удивительно живописен. А многочисленные водохранилища, обеспечивающие работу гидроэлектростанций, только добавляют ему колорита. Но местами эта красота скрывает обстоятельства весьма неприглядного и даже трагического свойства.

Пример тому — Ирганайское водохранилище. Оно появилось на территории Унцукульского района в 2008 году, частично затопив земли пяти селений: Майданского, Унцукуля, Кудутля, Ирганая и Аракани. Под воду ушли дома и сельхозпредприятия, пастбища и сады. Многие жители потеряли все свое имущество и вот уже 12 лет не могут получить положенную по закону компенсацию. В настоящее время 1151 семья (около половины от пострадавших) все еще ждет свои деньги за утраченное жилье и около 3 тысяч семей — за затопленные сады.

Не нужно долго изучать документы, чтобы разобраться в деталях, — цифры и факты слишком красноречивы. Впрочем, Магомед Алигаджиев готов процитировать на память практически любой документ, относящийся к делу. Одиннадцать лет он был главой села Ирганай. Потом почти десять лет занимался проблемами пострадавших на общественных началах. Последние два года — в администрации Унцукульского района. Он мой проводник по хитросплетениям законов, постановлений, проектов и по совместительству гид по Ирганаю.

«Проснулись по колено в воде»

Здесь у каждого своя история о памятном лете 2008 года. Об утомительных переездах и обустройстве на новом месте. О мерзком чувстве, что тебя обманули и оставили ни с чем. О жутком зрелище, как поднимающаяся вода уничтожает все, что было дорого.

«Утром мы проснулись по колено в воде, — рассказывает житель затопленного Ирганая Руслан Ахмедов. — Она просто зашла в дома, пока мы спали. В тот день никто не пострадал: все-таки ее уровень поднимался медленно. Но это был шок. Никто и представить не мог, что с людьми могут вот так поступить. По беспределу».

Руслан АхмедовФото: Николай Жуков

Ахмедов вспоминает, как помогали соседям, пытались спасти технику, через окна вытаскивали вещи. Как злились и обалдевали от нереальности происходящего.

Примечательно, что незадолго до этого к людям, разбившим палаточный лагерь выше линии предполагаемого затопления, приезжал Ризван Газимагомедов — зампред правительства. Он беседовал с жителями, пробовал их успокоить и заявил, что уровень водохранилища не поднимется выше отметки 533 метра над уровнем моря. А значит, они могут вернуться в свои дома: им ничего не угрожает. Репортаж об этой встрече показали по республиканскому телевидению.

Изначально в проекте значилась 547-метровая отметка уровня затопления, потом эта цифра менялась в сторону уменьшения, поэтому никто не нашел повода усомниться в словах высокого чиновника из Махачкалы. Люди — а их было 25-30 семей — вернулись в дома, чтобы совсем скоро эмпирическим путем установить, что водохранилище наполняют все-таки до 547 метров. Руслану тогда было 35 лет, он недавно женился и жил вместе с родителями.

Мужчина вспоминает, что тогда удалось вытащить только самые необходимые вещи. Уже зимой, когда уровень воды упал, они с отцом спустились, чтобы забрать уцелевшие материалы и начать строительство нового дома. Шамиль — его отец — ненадолго пережил этот момент. Заболел на нервной почве и вскоре умер.

«У нас многие судьбы так оборвались, — говорит Магомед Алигаджиев. — Ты работал десятилетия, а все, что удалось нажить, осталось где-то на дне».

Мы с Магомедом сидим у Руслана в большой комнате, претендующей на статус гостиной. Пока это единственное помещение в доме, где удалось создать минимальный уют, — за все эти годы он так и не смог окончить строительство.

Жители спасают свои вещиФото: Магомед Алигаджиев

Руслан работает в Буйнакске. Там он с семьей снимал квартиру и жил до последнего времени. Пандемия подтолкнула к тому, чтобы самоизолироваться, а заодно форсировать работы по дому. Это непросто: зарплата маленькая, а компенсационных выплат от государства как не было, так и нет. Только желание остаться жить в родном селе придает сил.

Руслан сам протянул электричество, зашпаклевал стены, купил досок, чтобы доделать потолок. Оконные проемы пока затянуты пленкой, но он уже заказал пластиковые окна. Из них будет открываться вид на водохранилище. Только вряд ли он будет радовать семью: где-то там — буквально в паре сотен метров — под водой старый дом.

Имущество накрылось

Решение о строительстве Ирганайской ГЭС было принято в 1977 году. Жизнь людей, чьи дома и угодья попали в зону затопления будущего водохранилища, изменилась именно с этого момента. На этой территории были запрещены строительство и реконструкция жилья, посадка многолетних насаждений и освоение новых земель.

По первоначальному плану к 1987 году ГЭС уже должна была быть построена. Но на деле активные работы начались только в 90-х, а закончились в 2008 году. Все это время здесь создавались семьи, рождались и росли дети — им нужно было новое пространство. А на своей земле им не было места — в прямом, физическом смысле слова.

1 мая 1987 года. Ирганайская ГЭС. Место сооружения плотины на строительстве Ирганайской ГЭС в ДагестанеФото: Рудольф Дик/ТАСС

В качестве компенсации за то, что имущество жителей должно было «накрыться» федеральной собственностью (которой, согласно Водному кодексу, и является водохранилище), полагались денежные выплаты на строительство новых домов и участки, где эти дома могут быть построены. В смету заложены были и средства на строительство новой инфраструктуры.

Что касается садов — поначалу было предусмотрено их восстановление на новых землях, — к моменту заполнения водохранилища они должны были начать плодоносить, и люди, таким образом, ничего не теряли. Но вскоре выяснилось, что земель, пригодных для садоводства, в округе нет. Тогда был предложен другой вариант компенсации — пожизненно наследуемая рента от хозяйственной деятельности ГЭС, которому, впрочем, тоже не суждено было воплотиться в реальность.

Тридцать лет — большой срок. За это время менялись законы, корректировался проект, пересчитывались выплаты и звучали новые обещания. Справедливости ради стоит сказать, что более тысячи человек смогли получить деньги за утраченное жилье. Но все-таки большинство обязательств перед жителями к моменту запуска ГЭС на полную мощность так и осталось на бумаге.

В 2012 году «Ленгидропроект» подготовил новую проектно-сметную документацию. В ней речь шла о 9,5 миллиарда рублей, которые должны быть направлены на компенсации жителям и обустройство инфраструктуры. Проект прошел государственную экспертизу, получил положительное заключение, и в Москву была отправлена бюджетная заявка на финансирование этих мероприятий в 2014—2016 годах. В Минрегионразвития подтвердили, что готовы выплатить деньги. Но только после предоставления всех обосновывающих материалов.

Казалось бы, дело за малым. Но тут на пост главы республики приходит Рамазан Абдулатипов — и процесс останавливается. Может показаться странным, что Дагестану вдруг оказываются не нужны федеральные миллиарды. Но это если не принимать в расчет ставку на другие проекты с федеральным финансированием и менее прозрачными сметами.

Магомед АлигаджиевФото: Николай Жуков

«На компенсациях много не откатишь», — грустно улыбается Магомед и вспоминает, что, когда Абдулатипова сменил Владимир Васильев, надежда на скорое разрешение вопроса вновь ожила. Но ненадолго. — Тот сразу заявил: “В Дагестан пришла Россия”. Мы думали, это означает, что наконец-то в Дагестан пришли российские законы. Но Васильев, видимо, имел в виду что-то другое. И если раньше мы могли рассчитывать хотя бы на диалог, то сейчас просто попасть в Дом правительства практически нереально. Власть отгородилась от нас высокими заборами и замкнулась на себе. И это единственное, что изменилось».

Село без будущего

Селение Ирганай больше всех пострадало от строительства ГЭС, точнее — оно почти переставало существовать. Согласно проекту, под воду уходило 85 процентов его садов и пастбищ. Значительная часть домов затапливалась или становилась непригодной для жизни.

Примерно в одно время с ГЭС был заложен Новый Ирганай — селение, которое должно было стать домом для тысяч ирганайцев. Такое новоселье — сомнительное удовольствие. Но мнения жителей никто не спрашивал, да и сам проект нового населенного пункта выглядел неплохо, по крайней мере на бумаге: новые дома, возведенные подрядчиками, или участки под строительство, современные коммуникации и все необходимые объекты сельской инфраструктуры.

3 мая 1986 года. Ирганайская ГЭС. Аул Ирганай близ Ирганайской гидроэлектростанцииФото: Рудольф Дик/ТАСС

Но очень скоро обнаружилось, что земли недостаточно. Вместо необходимых 67 гектаров на пространстве между будущим берегом водохранилища и горами удалось подготовить под строительство только 37 гектаров.

Полностью обеспечить новый населенный пункт инфраструктурой тоже не получилось. Сданы в эксплуатацию были школа, детский сад и подстанция. Большинство прочих объектов ждала участь недостроя. Магомед рассказывает, что освоить деньги и оставить объект недостроенным — очень распространенная в здешних широтах схема. Нет сдачи объекта — нет проблем с проверкой расходов. Самый наглядный пример — консервный завод. После того как исчезли сады, в нем и потребности не стало. Но производство начинали возводить дважды, каждый раз получая добро на полновесную смету. В итоге его унылый скелет уже лет десять мозолит глаза на въезде в село.

Ирганайская ГЭС, 17 мая 2007 годаФото: PhotoXPress

Кроме того, начато и заброшено строительство очистных сооружений — все стоки села уходят прямо в водохранилище. Большие вопросы к селезащитным дамбам и водопроводу. Недостроенный узел связи силами жителей удалось переоборудовать в больницу, а культурно-оздоровительный центр как-то приспособились использовать с недоделками.

«Так и живем, — вздыхает Магомед. — Государство создало людям проблемы и устранилось. Мы тут сами по себе». Но самое печальное, на его взгляд, — что у села просто нет будущего. Нет места для строительства домов, нет нормальных условий для жизни, нет работы, нет садов и пастбищ. Люди будут уезжать.

«Унывать не собираюсь»

Дом Расула Исаева расположился на самой окраине Нового Ирганая. Выше строить нельзя: начинаются скалы. Этот участок был выбран не от хорошей жизни: других вариантов не было. Собственно, не было здесь и участка. Самостоятельно нанимали технику, чтобы срыть склон и выровнять грунт. Полностью это сделать так и не удалось: помешали выступы скальных пород. Как следствие — изогнутая стена дома и перепад высот в несколько метров в пределах двора. Но хотя бы есть где жить.

Если объяснять в юридических терминах, это был самозахват территории. Но в реалиях того времени — спасение утопающих, которое, как известно, дело их собственных рук. Семью Расула поставили перед фактом: дом в зоне затопления, из него надо съехать, а куда — ваши проблемы, ни свободных участков, ни денег на строительство нет.

Расул ИсаевФото: Николай Жуков

Расул вспоминает, что вначале здесь появилась маленькая времянка с земляным полом, куда и переехали всей семьей. Тогда еще был жив его отец. Дом строили вместе с ним, комнату за комнатой. По мере того как удавалось зарабатывать хоть какие-то деньги. Камень на стены вырубали тут же, из скальной породы.

«Сердце замирает каждый раз, когда проезжаю мимо водохранилища. Где-то там, в глубине, родной дом», — говорит Расул. А проезжать приходится часто. Работы в селе нет, поэтому он подрабатывает в Махачкале на стройках, иногда на сборе урожая в других районах.

Расулу 42 года. У него жена и двое детей, пожилая мама. Хозяйство маленькое — слезы в сравнении с тем, что было раньше. Там, в долине, одних только коров у них было не меньше десятка. Девять месяцев в году они могли вольготно себя чувствовать на пойменных пастбищах, а в остальное время корма было достаточно на склонах. Из молока делали сыр и масло. Излишки продавали, что заметно поддерживало семейный бюджет. Сейчас единственную буренку Расул выпускает на склоны просто погулять — трава там вырасти не успевает. На ее прокорм уходит порядка 150 тюков люцерны в год, которые обходятся примерно в 30 тысяч рублей. Об экономической выгоде речь уже не идет. Корову держат только ради детей, чтобы они могли пить натуральное молоко.

Сад, точнее — те несколько деревьев, что растут у дома, тоже больно сравнивать с прежним изобилием. К тому же чтобы они хорошо плодоносили, нужен полив.

Ирганайское водохранилищеФото: Николай Жуков

А воду в поселке дают на час раз в двое суток. Многие качают воду из водохранилища, используя насосы. «Счета за электричество приходят огромные, — рассказывает Расул, — приходится воевать с энергетиками». Грустная ирония в том, что это та самая электроэнергия, ради получения которой местных жителей лишили домов, садов, пастбищ и, собственно, воды.

Расул уже не верит, что когда-нибудь дождется положенной компенсации. Но для него это не повод отчаиваться. «Не беда. Буду стараться как-то выкручиваться. Унывать и плакать из-за каких-то подлецов я точно не собираюсь».

«Место не отпускает»

Магомед ведет меня по узким пыльным улочкам старого села, которого официально больше нет. Они расположены на холме, поэтому не ушли под воду. Большинство жителей давно прокинули это место: отрезанное от инфраструктуры, оно перестало быть удобным для жизни. Но не растеряло очарования. Тут и там среди серых каменных руин видны дома, где до сих пор живут люди. Яркими зелеными пятнами цепляют взгляд абрикосовые деревья. Все еще работает маленькая мечеть, которой не одна сотня лет.

Старый ИрганайФото: Николай Жуков

«Я часто прихожу сюда погулять, — Магомед показывает мне развалины дома, где он вырос, питьевой источник, который когда-то оборудовал его отец. — Здесь особенная аура и очень хороший микроклимат. А еще мне никогда не снится Новый Ирганай. Во сне я всегда оказываюсь здесь. Это место не отпускает».

Хадижат Зияудинова одна из тех, кто отказался покидать эти кварталы. Ей 75 лет. Муж умер, дети разъехались. Так что поддерживать дом в нормальном состоянии приходится своими силами. Бабушка шпаклюет стены, укрепляет периметр двора. Когда мы пришли, цемент еще не успел застыть — Хадижат закончила работать буквально час назад: солнце стало припекать совсем уж нещадно.

«Видишь, какой здесь развал, — она обращает внимание на вид, открывающийся со двора, прекрасный в своей постапокалиптической сути. — Сама как могу отстраиваю Старый Ирганай».

Компенсацию ей не выплатили. Деньги на ремонт откладывает с небольшой пенсии, точнее — с той ее части, которую оставляет себе. Половину отдает детям — объясняет, что у них сейчас очень тяжело с финансами. Сетует, как трудно доставлять сюда стройматериалы: узкие улочки не позволяют проехать автомобилю. «Ишак был бы кстати, но где сейчас найдешь ишака?»

Хадижат ЗияудиноваФото: Николай Жуков

Хадижат приглашает нас в дом. На столе сезонные абрикосы. В ответ на мое восхищение их вкусом она грустно машет рукой, мол, о чем ты говоришь. В прошлой жизни у нее был почти гектар сада. «Ты бы видел эти деревья — во-о-от такие абрикосы давали! Персики были, черешня, вишня. Все затопили».

Вместе с садами ушел под воду и консервный завод — крупнейший в округе. Хадижат проработала там много лет и рассказывает, что в свое время он перерабатывал до 40 тонн фруктов в сутки. Давал работу всем в округе, начиная со школьников и заканчивая стариками. Отправлял продукцию даже в Европу.

«Очень хорошо мы жили, пока не появилась ГЭС», — в этих ее словах нет надрыва. Просто печаль.

«Зачем нам деньги после смерти?»

«Ты передавай привет Путину, скажи, что мы его очень любим и нам деньги нужны». Айшат Ижарукова не очень хорошо владеет русским языком, но главную мысль старается донести до меня сама, без помощи Патимат — ее дочери. Понять, сколько в этих словах иронии, довольно сложно.

Аминат, Каринат и АйшатФото: Николай Жуков

Небольшой участок у самого водохранилища — все, что осталось от ее большого сада. В селении Аракани, в отличие от Ирганая, не так много людей, которые были вынуждены покинуть жилища. Айшат не повезло оказаться в их числе. Ей 73 года. После затопления пришлось переселиться к детям, в старый дом, который построил еще ее дед. Ему угрожает оползень, так что спокойная жизнь определенно осталась в прошлом. Между тем потенциально Айшат могла бы позволить себе и хорошее жилье, и так необходимое в ее возрасте лечение, и душевный покой. Согласно официальным расчетам, государство должно ей около 6 миллионов рублей.

Каринат и Аминат Магомедовы — соседки и подруги Айшат. Вода забрала у них только сады. Но это не умаляет их обиды на власть. «Нас постоянно обманывают. Обещают и ничего не делают. А нам ведь не так много осталось. Зачем нам деньги после смерти?» — старушки наперебой стараются объяснить мне суть проблемы, но все понятно без слов.

В последнее время активная жизнь Айшат свелась к визитам в начальственные кабинеты. До этого по инстанциям ходил муж. Пока не умер. Патимат объясняет, что приходится буквально накачивать маму лекарствами, чтобы та нормально переносила поездки в Махачкалу. Отговаривать бесполезно. Она во что бы то ни стало намерена добиться справедливости.

Магомед неоднократно сопровождал Айшат в таких визитах. Рассказывает, что чиновники всячески стараются демонстрировать уважение к ее возрасту. Но эти же, казалось бы, добрые побуждения заставляют их врать ей прямо в глаза. Мол, мы во всем разберемся и скоро вы получите свои деньги. В результате после каждого такого визита Айшат возвращается домой окрыленная. А через некоторое время надежды тускнеют и начинаются приготовления к новой поездке.

Магомед у родительского домаФото: Николай Жуков

Казалось бы, впору отчаяться и прекратить бороться. Но Магомед не согласен. «Это молодые уже давно махнули на все рукой. А старшие никак не могут смириться. Они продолжают верить в справедливость. Возможно, только это и придает им сил жить».

Сам он говорит, что за 23 года погружения в проблему бывали моменты, когда руки опускались. Но надежда на успех никогда не уходила совсем, а в этом году стала сильной как никогда. В марте к делу подключилась Марина Агальцова — адвокат правозащитного центра «Мемориал». Магомед уверен, что ей по силам переломить ситуацию.

Повод для оптимизма

Индивидуальные иски о взыскании ущерба с федеральной казны — это один из путей добиться справедливости для тех, кто пострадал от заполнения Ирганайского водохранилища. С начала 2010 годов около десятка подобных исков было удовлетворено. Но сейчас с этим сложнее. Марина представляет интересы лишь одного истца — пока с переменным успехом. Положительное решение районного суда было отменено апелляционной инстанцией. Недавно была проиграна и кассация. Впереди — рассмотрение в Верховном суде.

Есть и второй путь к справедливости. Открывающий перспективы для разрешения ситуации в целом. Марина параллельно занимается и этим направлением. В словах ее чувствуется сдержанный оптимизм. «Вот уже полгода мы общаемся с правительством России и с правительством Дагестана. Сейчас все упирается в нерасторопность последних. Дагестанские чиновники никак не могут подготовить бюджетную заявку с сопроводительным письмом».

Старый ИрганайФото: Николай Жуков

Она объясняет, что существует оценка ущерба, которую делал «Ленгидропроект», но с того времени прошло уже восемь лет. Нужно заново произвести расчет. А на проработку документации правительству Дагестана нужны деньги. Поэтому они обратились в Министерство экономического развития за помощью.

«Мы тоже направили письмо на имя Максима Решетникова — министра экономического развития — за подписью 3,3 тысячи пострадавших жителей Унцукульского района. И попросили не тянуть с этой помощью. Если стратегия не сработает, в качестве крайней меры мы готовы подать коллективный иск по обжалованию бездействия всех органов, которые вовлечены в процесс. С ним мы готовы дойти до ЕСПЧ. Но надеюсь, не понадобится. Главное, что правительство России готово выплатить необходимую сумму. Осталось заставить действовать правительство Дагестана».

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!