«Кто-то должен это делать»

«Я повесил тех десятерых нацистов и горжусь этим… Я не нервничал. Человек не может позволить себе нервничать в таком деле. Я хочу замолвить словечко за тех военнослужащих, которые мне помогали, — они все действительно отличились. Я буду настаивать на их повышении. <…> Что я думаю об организации повешения? Кто-то должен это делать…»

Это слова сержанта американской армии Джона Вудза, невысокого человека не самой приятной наружности. Именно он занимался организацией казни нацистских преступников — это и неудивительно: за 15 лет службы палачом в армии США он казнил больше трех сотен преступников. Правда, казнь, прошедшая 15 октября 1946 года в гимнастическом зале Нюрнбергской тюрьмы, была организована из рук вон плохо — это отмечали все свидетели. Люки, открывавшиеся под ногами у приговоренных, оказались слишком узкими, из-за этого люди ударялись головой о края, например, лицо фельдмаршала Кейтеля было залито кровью. Прогадал Вудз и с длиной веревки: в некоторых случаях смерть наступила не от перелома шеи, а от асфиксии.

Казнь шла быстро: за 103 минуты повесили 10 человек (одиннадцатым должен был стать Герман Геринг, бывший шеф Люфтваффе, рейхсмаршал и заместитель фюрера, но он отравился до казни). Мрачный вечер казни начался для приговоренных с последнего ужина — картофельный салат, сосиски, ветчина, черный хлеб и чай. С казнью торопились: Кейтеля, например, начали вешать в тот момент, когда Риббентропа еще не сняли с веревки.

Сержант Джон Вудз, приведший в исполнение смертные приговоры Нюрнбергского трибунала, возвращается в Нью-Йорк в ноябре 1946 г.Фото: Anthony Camerano/AP/ТАСС

На эшафоте бывшие руководители Третьего рейха вели себя по-разному: Альфред Розенберг, один из главных идеологов нацизма, например, на прощание не сказал ничего, а создатель нацистского издания «Штурмовик» Юлиус Штрейхер прокричал «Хайль Гитлер». Последним казнили Артура Зейсса-Инкварта, бывшего канцлера Австрии и рейхскомиссара Нидерландов. Перед смертью он сказал, что надеется, что его казнь — это последний акт трагедии Второй мировой. В 2:57 ночи была зафиксирована его смерть.

Так закончилась история руководителей Третьего рейха. Трупы нацистов отвезли в мюнхенский крематорий; в целях конспирации сотрудников не предупреждали, кого они будут сжигать, — их ввели в заблуждение, сказав, что привезут погибших американских солдат. Через два дня прах нацистов развеяли над рекой Изар.

Журналист Роберт Конот, бывший свидетелем казни нацистов, писал об этом событии так: «Это была мрачная, безжалостная сцена. Но для тех, кто пережил ужасы и пытки судебного процесса, кто узнал о мужчинах, свисающих с мясных крючков, об изувеченных женщинах и детях, запертых в газовых камерах, о человечестве, подвергнувшемся деградации, разрушениям и террору, эта сцена вызвала в воображении необычный образ — суровой, почти библейской справедливости».

Но почему и как вообще руководители нацистской Германии оказались перед судом и кто их судил? История этого процесса необычна и увлекательна и представляет собой, похоже, один из последних опытов успешного международного сотрудничества союзников по антигитлеровской коалиции перед началом Холодной войны.

Суд идет!

Строго говоря, во время войны судьба руководителей Германии союзникам была неясна. О необходимости возмездия нацистам говорили с самого начала войны, однако конкретная форма оставалась расплывчатой. В СССР с 1942 года работала Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков; именно ее эксперты принимали активное участие в первых процессах над нацистским преступниками — в 1943 году в Краснодаре и Харькове.

В 1943 году в ответ на регулярные просьбы правительств восточноевропейских стран в изгнании в Лондоне создали Комиссию Организации Объединенных Наций по военным преступлениям. Но своих задач она выполнить не смогла.

Финал Второй мировой войны, приближавшийся с каждым месяцем, требовал иного правового подхода. Некоторые (прежде всего часть американской элиты), впрочем, считали, что все это пустые разговоры и суд над нацистами не нужен вовсе — лидеров можно просто перевешать, без всякого суда. Сталин в 1943 году в Тегеране поднимал тост за то, чтобы нацистские преступники вскоре были осуждены и казнены, — ему казалось, что 50 тысяч казненных было бы достаточно для того, чтобы преподать урок остальным; Черчилль и Рузвельт сначала решили, что советский лидер говорит шутя, не имея в виду этого буквально.

Но чем дольше продолжалась война, чем больше свидетельств нацистских зверств становилось доступно общественности, тем серьезнее становились намерения провести именно показательный суд. Окончательно решение о процессе приняли в феврале 1945 года на Ялтинской конференции. При этом всем лидерам стран-союзников вовсе не хотелось, чтобы процесс превратился в суд над предвоенной политикой.

Ялтинская конференция глав правительств США, СССР и Великобритании. Слева направо: премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль, президент США Франклин Рузвельт и маршал Советского Союза Иосиф Сталин перед началом заседания, 11 февраля 1945 г.Фото: ТАСС

Советскому Союзу хотелось избежать публичного обсуждения пакта Молотова-Риббентропа и Катынского расстрела, у англичан, французов и американцев были свои острые темы, например Мюнхенский пакт 1938 года, который отдал Чехословакию Гитлеру, или уничтожение британским ВМФ французского флота вскоре после капитуляции Франции.

Финальная рабочая формулировка была составлена с учетом пожеланий союзников. Суду Международного военного трибунала подлежали лишь преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности, а подсудимыми могли быть лишь военные преступники из нацистской Германии и ее союзников. Такой подход помогал исключить возможные споры о роли той или иной страны антигитлеровской коалиции в начале мирового конфликта.

Так или иначе, всем было ясно, что суд над нацистскими лидерами в Нюрнберге организовывался не столько для того, чтобы действительно определить степень их вины и ответственности. Во многом это был способ борьбы с неконтролируемой местью и новым витком насилия, а также попытка задать новые стандарты международной политики.

Лицом к лицу

История подготовки Нюрнбергского процесса — это невероятно насыщенное событиями действо, которое может и наверняка со временем станет основой для блестящего сериала-процедурала. Здесь много всего: и нежелание советских судей наряжаться в мантии и парики, и подготовка целого корпуса переводчиков-синхронистов, и запоздалая возможность выбрать адвокатов, предоставленная подсудимым, и разработка специального законодательства; и, в конце концов, выбор места для суда. Каждый сюжет чрезвычайно увлекателен, но рассказывать о каждом кратко невозможно.

Смена советского караула у здания Дворца юстиции в НюрнбергеФото: Yevgeny Khaldei/DPA/Alamy/ТАСС

Интересно взглянуть на стороны, схлестнувшиеся на процессе века. Начнем с подсудимых — в конце концов, к ним и их поведению было приковано внимание всего мира.

Державы антигитлеровской коалиции приготовили предварительный список обвиняемых во время подготовки процесса. Часть руководителей нацистской Германии предпочла смерть поражению и суду. Гитлер покончил с собой вместе с Евой Браун в бункере рейхсканцелярии 30 апреля 1945 года; их полусожженные тела были вскоре найдены советскими солдатами. Министр пропаганды Геббельс вместе с женой сначала отравил своих шестерых детей, затем застрелил жену и себя. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер попытался скрыться, уйдя из Германии под видом беженца, однако был задержан англичанами на КПП, демаскирован и тотчас же отравился, раскусив ампулу с ядом, вставленную прямо в зуб. Мартин Борман, по всей видимости, погиб во время попытки побега из Берлина (однако на момент процесса информация о его гибели подвергалась сомнению, поэтому его судили заочно).

Труп Генриха Гиммлера, покончившего с собой после попытки побега, штаб-квартира Второй британской армии в Люнебурге, 23 мая 1945 г.Фото: AP/ТАСС

Гитлер оставил после себя Фленсбургское правительство, которое должно было продолжать руководить страной после его гибели (руководителем страны был назначен адмирал Дёниц). Это последнее правительство нацистской Германии арестовали уже к концу мая, и его члены составили основной костяк подсудимых.

Но не только они. Бывший заместитель фюрера и один из ключевых его сподвижников по борьбе Рудольф Гесс находился в Великобритании еще с 1941 года, когда он совершил перелет из Германии, по всей видимости, для того, чтобы попытаться вступить с Британией в мирные переговоры. Бывшего канцлера Германии и посла в Турции Франца фон Папена американские военные схватили в охотничьем домике в поместье его тестя. Фрица Заукеля, гауляйтера Тюрингии и уполномоченного по использованию рабочей силы, обнаружили в Тюрингии в пещере под названием Drachenhöhle (Логово дракона) — на него указал учитель гимнастики, американский немец, который по воле судьбы остался в Германии во время войны.

Арест членов Фленсбургского правительства, Фленсбург, 23 мая 1945 г.Фото: AKG/East News

Министра иностранных дел Риббентропа арестовали англичане в середине июня — его выдал собственный сын. Ялмар Шахт, бывший министр финансов, принимал участие в заговоре против Гитлера и с августа 1944 года находился в тюрьмах и концлагерях — отыскать его не составило труда.

Почти комичным было обнаружение Юлиуса Штрейхера, бывшего главного редактора нацистской газеты «Штурмовик». Штрейхер — неприятный полубезумец, известный своей похотливостью (собственно, неслучайно, что из всех обвиняемых именно ему доводилось и до 1945 года оказываться в качестве подсудимого в Нюрнбергском суде, — его обвиняли в растлении малолетней). После войны он скрывался во Франконии, выдавая себя за художника по фамилии Зайлер; эту же легенду он попытался скормить и американским десантникам, которые пришли к нему домой с обыском (о том, что «Зайлер», возможно, высокопоставленный нацист, сообщил кто-то из местных жителей). Однако после того как американцы отметили, что Зайлер уж слишком похож на Штрейхера, тот во всем сознался.

Арест Юлиуса Штрейхера американскими военными, Берхтесгаден, 23 мая 1945 г.Фото: INTERFOTO/ТАСС

Герман Геринг, бывший шеф Люфтваффе и заместитель Гитлера, сдался американцам сам. При аресте у Геринга с собой было два чемодана мощного обезболивающего дигидрокодеина — наркотическая зависимость была у Геринга с давних пор, то ли со времен Первой мировой, то ли после Пивного путча.

Пока бывшие всесильные руководители нацистской Германии прятались по охотничьим домикам, щеголяли с фальшивыми документами или вовсе пытались сбежать, к процессу активно готовились юристы стран-союзниц. Для них Нюрнберг должен был стать самым важным делом всей жизни.

Главный обвинитель от СССР Роман Руденко в НюрнбергеФото: Евгений Халдей/РИА Новости

Впрочем, у многих за плечами уже были громкие дела. Например, главный обвинитель от СССР Роман Руденко сделал свою карьеру в 1930-х, во времена массовых репрессий. В 1938 — 1940 годах он был главным прокурором Сталинской области (Сталино — так в те годы назывался Донецк) и членом расстрельной тройки по региону; его подпись стояла на множестве расстрельных листов. Руденко был одним из ответственных за исполнение приказа НКВД от 30 июля 1937 года, согласно которому требовалось расстрелять 82 700 «бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» и еще 193 400 человек отправить в лагеря. Впоследствии он станет генеральным прокурором СССР (и на этом посту проработает до самой смерти в 1981 году), будет руководить следственной группой во время процесса над Лаврентием Берия — и, как ни иронично, принимать участие в работе комиссии по реабилитации репрессированных. Уже при Хрущеве.

Иона Никитченко, еще один член трибунала с советской стороны, также отличился в 1930-е. Политработник времен Гражданской войны (о нем даже оставил свои воспоминания Фурманов, автор «Чапаева»), он и в юридическом процессе всегда вел себя жестко и сурово. Работая заместителем председателя Военной коллегии Верховного суда СССР с 1938 года, Никитченко был среди тех, кто принимал решение по многим показательным процессам. Его подпись можно найти в приговорах по делу «Объединенного троцкистско-зиновьевского центра», по обвинению в шпионаже в пользу Японии востоковеда, академика АН СССР Самойловича, по обвинению в участии в антисоветском заговоре Павла Дыбенко, по обвинению в шпионаже и заговоре в пользу Великобритании английской коммунистки Роуз Коэн. Приговоры выносились быстро, зачастую коллегия даже не знакомилась с делом лично, а отправляла решение по телеграфу в ответ на запрос региональных органов.

Слева направо: главный судья от США Фрэнсис Биддл, главный судья от Великобритании Джеффри Лоуренс и главный судья от СССР Иона Никитченко во время первой неформальной встречи судей Международного военного трибунала в Берлине, 11 октября 1945 г.Фото: George Konig/Keystone/Hulton Archive/Getty Images/GettyImages.ru

Главным американским обвинителем был один самых видных американских судей своего времени — Роберт Джексон. Он был активным сторонником президента Рузвельта, и его юридическая карьера пошла в гору именно в 1930-е годы. Джексон боролся с монополиями, благодаря его решениям менялось законодательство в сфере образования, он же играл большую роль в изменении законов во время войны.

Когда все бюрократические процедуры были улажены, обвиняемые подготовлены (и получили возможность выбрать себе адвокатов — значительная часть которых сама состояла до 1945 года в НСДАП), а судьи, обвинители, клерки, журналисты и огромное количество сотрудников спецслужб разных стран собрались в Нюрнберге, процесс мог начинаться.

Шокирующие свидетельства

Споры между юристами, дипломатические дискуссии, обеспечение нормального документооборота на четырех языках, отработка безопасности — на все это ушло много времени. Первое официальное заседание Трибунала состоялось утром 18 октября. Времени зря не тратили: церемония была короткой, хотя и весьма торжественной. Все члены Трибунала дали клятву, что будут выполнять свои обязанности честно, беспристрастно и добросовестно. Объявили ​​дату начала судебного процесса — 20 ноября. Наконец стал доступен текст обвинительного заключения. Он ужаснул и прессу, и общество: суть предъявленных обвинений и совокупный список злодеяний стал достоянием общественности лишь в этот момент.

Весь первый день ушел на чтение обвинительного заключения. Подсудимые следили за этим чтением равнодушно — Гесс и вовсе читал легкий роман, посматривая на судей лишь в моменты, когда упоминался Гитлер. Вообще же, как писал уже упоминавшийся Полторак, в размещении нацистов в зале суда соблюдалась определенная иерархия:

«В зале суда бывшее германское правительство размещалось на двух скамьях. Принцип размещения в общем соответствовал положению, которое каждый подсудимый занимал в нацистской иерархии. На первом месте в первом ряду — Герман Вильгельм Геринг».

Нюрнбергский процесс. В зале суда. 20 ноября 1945 г.Фото: Евгений Халдей/РИА Новости

Первые два с небольшим месяца процесса ушли на представление позиции обвинения. Одной из главных задач, стоявших перед обвинителями, было доказать наличие «нацистского заговора» — заранее разработанного плана действий верхушки НСДАП по захвату государства и выполнению собственных жестоких задач. В суде звучали рассказы о действиях нацистских дипломатов, об устройстве нацистского государства, об отдельных организациях (таких как СС, Гестапо, СД), о работе концлагерей. Свидетели, приглашенные стороной обвинения, рассказывали о том, как Гитлер готовил и обсуждал планы захватнических войн, как работала система концлагерей и как из кожи заключенных делались абажуры.

Особенно ярким был рассказ о войне в Восточной Европе и СССР. Во-первых, советские обвинители смогли преподнести сюрприз: рассказывая о войне на уничтожение, они ссылались на письменные показания фельдмаршала Паулюса, руководителя Шестой армии, сдавшейся под Сталинградом. Когда адвокаты подсудимых заявили протест, потребовав не приобщать к делу письменные доказательства, добытые неизвестным путем (тем более, что официально в Германии сообщалось о гибели, а не о пленении фельдмаршала), советские обвинители были в восторге. Именно этого они и ждали — вскоре в зале появился живой Паулюс, который начал подтверждать свои письменные заявления. К огромному неудовольствию остальных нацистов.

Фридрих Паулюс, командующий 6-й армией, капитулировавшей под Сталинградом, дает показания на Нюрнбергском процессе в 1946 годуФото: Yevgeny Khaldei/Agentur Voller Ernst/DPA/ТАСС

Суду показывали кадры, снятые в концлагерях, на которых голые женщины готовились к расстрелу. Академик Орбели рассказывал о разрушениях музеев вокруг Петербурга. Выжившие узники концлагерей свидетельствовали о пережитом ужасе. Псковский крестьянин Яков Григорьев поведал об уничтожении родной деревни:

«В памятный день 28 октября 1943 г. немецкие солдаты неожиданно напали на нашу деревню и стали творить расправу с мирными жителями, расстреливать, загоняя в дома. В этот день я работал на току со своими двумя сыновьями, Алексеем и Николаем. Неожиданно к нам на ток зашел немецкий солдат и велел следовать за ним. Нас повели через деревню в крайний дом. Я сидел около самого окна и смотрел в окно. Вижу, немецкие солдаты гонят еще большую толпу народа. Я заметил свою жену и маленького своего сына девяти лет. Их сначала подогнали к дому, а потом повели обратно, куда — мне было тогда неизвестно.

Немного погодя входят три немецких автоматчика, и четвертый держит наган в руках. Нам приказали выйти в другую комнату. Поставили к стенке всю толпу 19 человек, в том числе меня и моих двух сыновей, и начали из автоматов стрелять по нас. Я стоял около самой стенки, немного опустившись. После первого выстрела я упал на пол и лежал не шевелясь. Когда расстреляли всех, они ушли из дома. Я пришел в сознание, гляжу — невдалеке от меня лежит мой сын Николай, он лежал ничком и был мертв, а второго сына я сперва не заметил и не знал, убит он или жив. Потом я стал подниматься, освободив ноги от навалившегося на них трупа. В этот момент меня окрикнул мой сын, который остался в живых”.

Абажур из кожи заключенных в качестве доказательства преступлений нацистов на Нюрнбергском процессе, 1946 г.Фото: Yevgeny Khaldei/DPA/Alamy/ТАСС

Все эти рассказы были серьезным шоком для западной публики, которая, несмотря на пропагандистские усилия СССР, довольно слабо себе представляла характер войны на востоке Европы. Геринг, который надеялся, что именно в этой части сможет блеснуть и проявить свои ораторские качества, сник и даже снял наушники, в которые транслировался перевод выступлений. В своем обвинительном выступлении Руденко перечислял список разрушений, совершенных немцами:

По его данным «немцы уничтожили 1670 православных церквей, 337 католических церквей, 69 часовен, 532 синагоги. Почти полностью разрушено 1710 городов и более 70 тысяч деревень, разрушено шесть миллионов зданий, 31 850 промышленных предприятий, 40 тысяч больниц, 84 тысячи школ и колледжей, 43 тысячи библиотек. Без крова остались 25 миллионов человек. И они голодали: нацисты вывезли или забили семь миллионов лошадей, 17 миллионов голов крупного рогатого скота, 20 миллионов свиней, 27 миллионов овец и коз, 110 миллионов домашних птиц».

Обвиняемые молчали.

«Законы военного времени»

Весной 1946 года Нюрнбергский трибунал добрался до своей самой важной части: в марте начинался допрос обвиняемых. Первым допрашивали Геринга, а следом за ним всех остальных.

Похудевший Геринг стремился царить на процессе. Он с легкостью отбивался от обвинительной речи Джексона. Вообще, выступление американского прокурора многие сочли провальным: американцу не удалось доказать существование «нацистского заговора», и Геринг казался более компетентным, нежели атаковавший его юрист.

Главный обвинитель от США Роберт Джексон (в центре) в зале суда, 30 сентября 1946 г.Фото: Fred Ramage/Keystone/Hulton Archive/Getty Images/Getty Images.ru

«Джексон: Вы когда-нибудь хвалились тем, что подожгли здание Рейхстага, хотя бы в шутку?

Геринг: Нет. Я употребил только одну шутку, если вы подразумеваете именно это. Я сказал, что я конкурирую с императором Нероном…»

Советский прокурор Руденко взялся за дело куда более энергично, постоянно атакуя Геринга острыми вопросами, но добиться значимого успеха было непросто: видимо, опыт в виде советских процессов 1930-х оказался недостаточным.

«Руденко: Но вы не отрицаете и другого основного смысла, что речь идет о миллионах насильственно угнанных в Германию на рабский труд?

Геринг: Я не оспариваю, что здесь речь шла о двух миллионах призванных рабочих. Но я сейчас не могу сказать, были ли все они доставлены в Германию. Во всяком случае, они были использованы в интересах германской экономики.

Руденко: Вы не отрицаете, что это было рабство?

Геринг. Рабство я отрицаю. Принудительный труд, само собой разумеется, частично использовался».

Тем не менее уклончивые и расплывчатые ответы Геринга на вопросы советского прокурора, а также его постоянные ссылки на незнание тех или иных аспектов работы нацистского репрессивного аппарата говорили сами за себя.

Герман Геринг в зале суда, 1946 г.Фото: PictureLux/The Hollywood Archive/Alamy/ТАСС

Геринг вел себя в суде нагло; во многом он использовал недостатки самого суда, вместо коротких ответов предпочитая пускаться в пространные рассуждения о национал-социализме и фюрере. Геринг представлял себя важной фигурой и в то же время, несмотря на показную готовность к смерти, отчаянно хотел отсрочить ее момент, затягивая судебный процесс бесконечными уточнениями и остановками.

Во многом Геринг принимал ответственность на себя — ссылаясь, впрочем, где возможно, на Führerprinzip, согласно которому власть и политика исходили от Гитлера. Впрочем, многие другие подсудимые и вовсе стремились свалить всю вину полностью на Гитлера. И уж тем более он не хотел рассказывать о своих конфликтах с фюрером (как поступил, например, Альберт Шпеер, на процессе рассказавший о том, что якобы осенью 1944 года он готовил покушение на Гитлера).

Его допрос превратился для него в политическую трибуну — и, вероятно, именно с этим связан кризис Нюрнбергского процесса.

И у общества, и у стран, организовавших суд, накапливалась усталость. Многим казалось, что процесс почти не движется, тонет в бесконечных допросах и разглагольствованиях подсудимых. Кроме того, в суде начали звучать опасные и нежеланные для союзников темы — во время обсуждения дела Гесса в суде прозвучали секретные соглашения к пакту Молотова-Риббентропа, а при допросе адмирала Дёница и министра иностранных дел Риббентропа затрагивалась тема предполагавшегося британского вторжения в Норвегию (в 1940 году англичане действительно планировали это сделать, чтобы опередить Германию, но не успели).

Некоторым обвиняемым довольно успешно удавалось обороняться в суде, запутывая обвинение, разрывая логические связи, выстроенные юристами. Линия защиты в принципе была выстроена так, что адвокаты и обвиняемые не столько пытались отрицать военные преступления, сколько заявляли о непризнании трибунала в целом и отмечали, что ответственность за это все должен нести Гитлер, а не они. Эти заявления оказывали влияние на общественность.

Главные обвиняемые беседуют во время процесса во Дворце юстиции Нюрнберга, 1946 г. Слева направо: Герман Геринг, Вильгельм Кейтель, Фриц Заукель, Ганс Франк, Альфред Йодль, Альфред РозенбергФото: Yevgeny Khaldei/DPA/Alamy/ТАСС

Тем не менее, несмотря на все эти недостатки, даже те выступления подсудимых, которые казались им оборонительными, раскрывали бесчеловечную сущность нацистского режима. Особенно показателен в этом смысле допрос министра вооружений Шпеера, который представлял себя архитектором-технократом, мало вдававшимся в вопросы политики: в этом допросе американец Джексон проявил себя с лучшей стороны и сумел показать в суде постоянное использование нацистами принудительного рабского труда пленных и узников концлагерей. Шпеер даже не особо спорил, лишь ссылаясь на «законы военного времени»:

«Джексон: Иными словами, рабочие ужасно боялись концентрационных лагерей, и вы хотели это использовать для того, чтобы удержать рабочих на работе. Не так ли?

Шпеер: Совершенно верно то, что концентрационный лагерь пользовался у нас дурной славой и что поэтому, направляя в концентрационный лагерь или даже угрожая такой мерой, можно было улучшить положение на производстве. Но на упомянутом совещании этот вопрос больше не обсуждался. Такое замечание можно было сделать в напряженной военной обстановке».

Попытки нацистов избежать правосудия были всем очевидны. Они говорили о том, что не вдавались в документы, не знали обо всех концлагерях (как и о том, что в них происходило), жаловались на плохую память или пускались в пространные рассказы об истинном значении тех или иных терминов в нацистских документах. Пожалуй, лишь Штрейхер откровенно рассказывал о своем зверином антисемитизме, протестуя против Международного военного трибунала как «еврейского суда».

«Надеюсь, они быстро справятся»

Допросы все тянулись и тянулись. Прошла весна, шло к концу лето 1946 года. Наконец началась подготовка приговора. Советские судьи настаивали на смертной казни для каждого участника, но шли на компромиссы, соглашаясь с аргументами коллег. Приговор начали оглашать 30 сентября, а закончили уже 1 октября.

В итоге трое подсудимых были оправданы за недоказанностью участия в преступлениях против человечества: пропагандист Фриче, экономист Шахт, бывший канцлер фон Папен. Адмирала Дёница приговорили к 10 годам тюрьмы — на суде так и не прозвучали конкретные обвинения ВМФ, а причастность Дёница к военным преступлениям доказать не удалось. Через 10 лет он вышел из тюрьмы и поселился в маленькой деревушке, где жил на небольшую пенсию и писал мемуары. Константин фон Нейрат, бывший министр иностранных дел, был осужден на 15 лет. По 20 лет получили Шпеер (он отбыл срок полностью и умер в начале 1980-х годов в Лондоне) и Бальдур фон Ширах, руководитель Гитлерюгенда. К пожизненному заключению приговорили Гесса (он в итоге станет последним заключенным тюрьмы Шпандау и покончит с собой в 1987-м), министра экономики Вальтера Функа (вышел досрочно в 1957 году) и главу ВМФ Редера (освобожден по состоянию здоровья в 1955 году). Остальных приговорили к смертной казни.

Репортеры выбегают из зала суда сразу после оглашения приговора 1 октября 1946 г.Фото: Hulton-Deutsch Collection/CORBIS/Corbis via Getty Images/GettyImages.ru

Советские юристы были недовольны тем, что на показательном процессе над нацистскими лидерами оказалось целых трое оправданных. Судья Никитченко, несмотря на недовольство иностранных коллег, опубликовал свое особое мнение по приговору, в котором еще раз отметил, что считает вину троих оправданных полностью доказанной.

А что же те, кому вынесли смертный приговор? Исследователи Энн и Джон Туса так описывали их реакцию:

«Наручники были шоком. Сопровождающие солдаты несли их в карманах и передавали каждому заключенному. Приговоренные к смертной казни вернулись в свои старые камеры. Геринг пытался сдержать себя, тяжело дыша. Он попросил доктора Гилберта оставить его в одиночестве на время. Риббентроп бродил в оцепенении: “Смерть, смерть. Теперь я не смогу писать свои прекрасные воспоминания… Столько ненависти”. Кейтель пришел в ужас: “Смерть — через повешение. Я думал, что, по крайней мере, от этого меня избавят”. Йодль тоже был пристыжен своей смертью: “Я этого не заслужил”. Франк улыбался: “Я заслужил это и ожидал этого”. Заукель вспотел и дрожал: “Я не считаю приговор справедливым… Я никогда не был жестоким. Я всегда хотел лучшего для рабочих. Но я мужчина, и я могу это выдержать”. Затем он заплакал. Фрик не проявил никаких чувств: “Я не ожидал ничего другого”. Он спросил Гилберта, какие приговоры получили другие. “Так. Одиннадцать смертных приговоров. Я насчитал четырнадцать. Что ж, надеюсь, они быстро справятся”».

Рудольф Гесс на прогулке в тюрьме Шпандау, 1954 г.Фото: Gary Stindt/AP/ТАСС

Нюрнбергский процесс парадоксален. С одной стороны, он замышлялся как великий гуманистический проект: впервые в истории человечества с побежденными диктаторами и палачами не просто расправились, но предали открытому и публичному суду за их преступления. С другой стороны, в ходе суда вскрылось слишком много противоречий между этой идеалистической картиной и суровой реальностью, а главное, — стало понятно нежелание и невозможность разобраться в преступлениях прошлого до конца, представляя их все целиком как результат злонамеренных действий лишь одной побежденной стороны.

В Нюрнберге поставили точку в истории нацистской Германии, но не покончили с ошибками и жестокостями XX века. Натыкаться на последствия тех ошибок нам всем приходится и сегодня — и кто знает, сколько времени потребуется человечеству на то, чтобы все их преодолеть. Одно, впрочем, можно знать точно: десять повешенных в 1946 году в Нюрнберге человек имели все возможности для того, чтобы хотя бы попробовать раскаяться в своих преступлениях — но не стали. Их пример служит для всех напоминанием о том, куда может привести политическое насилие, принятое за правило.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!