Профилактика забвения

По сюжету главная героиня монахиня Наталья (Наталья Павленкова) с подругой Светой (Ольга Лапшина) арендуют тот самый зал в Театральном центре на Дубровке для вечера памяти в годовщину теракта. Начало фильма сразу задает главную тему: должна ли память учитывать табу, придуманные для нее обществом? Директор Театрального центра (актер Ян Цапник создал узнаваемый и выпуклый образ чиновника — «как-бы-чего-не-вышло») наотрез отказывается заключать договор на поминальный вечер в том самом зале. То есть никто не против, что вы, но… Но надо как-то по-другому назвать, что ли. Давайте назовем «конференция». А то, сами понимаете, как бы чего не вышло.

У Натальи и Светланы на Дубровке погибли дети, а на Наталье еще висит тяжкий груз вины: в первый день теракта она совершила колоссальную ошибку, за которую дочь (Ксения Зуева) не может ее простить до сих пор. Истеричная, резкая, навеки несчастная дочь — сильное подспорье Натальиному и без того непреходящему чувству вины. К тому же дочь ухаживает за парализованным отцом и одна воспитывает сына. Наталья ушла в монастырь сразу после трагических событий, но отмолить грех ей пока не удалось. Вина лежит на плечах неподъемной ношей.

Позитив — наше кредо

Фильм начинается длинной и на первый взгляд непонятной сценой: уборщица пылесосит тот самый зал. Долго пылесосит, молча и однообразно. Словно до сих пор следы и запах трагедии не выветрились и надо их во что бы то ни стало уничтожить. Вот так — монотонно, сосредоточенно, до полного исчезновения. Но разве кто-то приказал? Нет-нет, что вы, как можно! Но сами понимаете: зачем нам лишние переживания? Позитив — вот наше кредо.

На поминальный вечер людей приходит мало, десятка два. Наталья раздает всем надувные манекены: белые — вместо погибших, черные — вместо террористов, синие — вместо выживших, но не сумевших или не захотевших прийти. В сюжет вплетается полудокументальная линия — автор выводит на первый план актеров, которые произносят монологи о тех жутких днях. Балансировка между реальностью и вымыслом получается довольно опасная — не каждому актеру удается достоверно изобразить бывшего участника событий, поэтому время от времени укоренившаяся было уверенность в правде вымысла уступает место сомнениям: не лучше ли было взять несколько реальных участников и попросить их документально рассказать о том, что они тогда пережили?

Ситуацию отчасти спасают два молодых актера Гоголь-центра, два реальных участника тех событий Филипп Авдеев и Роман Шмаков. Они детьми участвовали в постановке «Норд-Ост» и чудом сумели сбежать от террористов. Спокойный, чуть даже ироничный рассказ двух молодых людей о пережитом — сильнейшее впечатление и очень правильный режиссерский ход. От их слов исходит ощутимый тревожный запах правды, и этот запах в некоторой степени смягчает недоверие к рассказам остальных персонажей.

Качество памяти

Проще всего сказать, что «Конференция» — фильм о необходимости помнить, о недопустимости забвения. Но покажите хоть одного человека, который станет уверять, что забывать можно и должно. «Никто не забыт, ничто не забыто» — этот девиз преследует едва ли не каждого из нас со школьных времен.

В последние годы тема памяти, ее качества стала очень актуальной. Георгиевские ленточки везде, где только можно их прицепить, вплоть до дверей общественных туалетов. Немыслимые суммы государственной поддержки до оторопи неталантливых и лживых фильмов о Второй мировой. Заговор молчания вокруг неудач Красной армии и фигуры генерала Власова. Обструкция тем, кто решил спросить, не следовало ли сдать Ленинград, чтобы избежать жертв, и не была ли Зоя Космодемьянская психически нестабильной. Сокрытие или нежелание знать истинное количество жертв «Норд-Оста», Буденновска, Беслана. Официальный заговор молчания вокруг трагических событий, в которых государство выступило сомнительным спасателем. Это в представлении власть предержащих и есть память. Память — приятная ложь.

Надо ли говорить, что Иван Твердовский не смог убедить государство помочь фильму финансово? Впервые работа этого режиссера осталась без господдержки — никто не хочет возвращаться к событиям 18-летней давности, слышать неприятные вопросы, на которые не может быть честного ответа. Но продюсеры все-таки нашлись — Катерина Михайлова и Константин Фам, хоть и не сразу и не без проблем.

Иван ТвердовскийФото: Vega Film

Режиссеру удается уйти от политической повестки, затронув при этом вопросы, на которые власти отвечать не хотелось бы. Это очевидная удача — рассказать о трагедии, вызванной дурной политикой государства, не вдаваясь в политику, но ясно дав понять, что неотрефлексированная трагедия (а какие трагедии, черт возьми, у нас по-настоящему отрефлексированы?!) ведет к следующему звену в дурной цепи несчастий. В фильме есть удачная метафора: в зал, где проходит вечер памяти, приходит охранник, требующий очистить помещение («Первый час ночи!»), а когда участники отказываются, он вызывает директора Театрального центра (того самого, который «постеснялся» указать в договоре истинную цель собрания) и полицию. Решившая не идти на поводу у директора и полиции Наталья закладывает двери изнутри. И происходит неожиданная и опасная метаморфоза: вчерашняя жертва становится наступающей стороной. Ложь, страх и забвение легко приводят к тому, что плюс становится минусом, добро — злом, белое — черным, друг — врагом.

Посттравматический синдром — это ведь не только страх вновь оказаться в заложниках, или на войне, или в эпицентре катастрофы. Это еще и целый комплекс последствий, в который вовлечены близкие и не очень близкие люди. Это порой пренебрежение привычными проявлениями человечности, когда кажется, что они уже фантом. Может, не до конца и чуть-чуть второпях проговоренная авторами, но бесконечно важная тема прощения и милосердия в «Конференции» в какой-то момент выходит на первый план, потеснив даже изначально заданную тему качества памяти.

Прощение или малодушие

Прощение — категория для многих вообще загадочная. Ее часто путают с равнодушием и малодушием, с легкомысленной способностью забыть зло. Дочь героини все годы после теракта, в котором погиб ее брат, сын Натальи, живет с ненавистью к матери, считая ее отчасти виноватой в смерти брата. Ненависть страшнее и разрушительнее, чем забвение, — ей всегда тесно в одной душе. Ей нужны жертвы. И это тоже часть посттравматического синдрома. И еще одна важная вещь: когда кто-то из бывших заложников говорит: «Зачем мы все это ворошим?» — Наталья отвечает: «Надо обязательно проговаривать». Ее подруга Светлана, потерявшая на Дубровке дочь, предпочитает не вспоминать, забыть, похоронить где-то в глубинах памяти, а тропинку туда потерять.

В нашей стране, где вовсю резвятся алчные псевдопсихологи, проблема обращения с травмой очень важна. Это одна из основ нормального существования современного цивилизованного общества, но досадным образом не свойственная нашим просторам. У нас принято замалчивать горе, прятать его в себе и прикрываться старым стереотипом: чем больше человек молчит о своем горе, тем его горе глубже. Заблуждение, достойное упоминания во всемирной истории заблуждений.

Недавно довольно шумную дискуссию вызвал также показанный на «Кинотавре» фильм Оксаны Карас «Доктор Лиза» — об одном эпизоде из жизни Елизаветы Глинки. Противники фильма, настаивающие на невысоких художественных достоинствах картины (и не без оснований), заодно решили снести со счетов и несомненную общественную ценность фильма, практически документально показавшего тот необоримый кошмар, который приходится проходить нашим пациентам с онкологией, когда люди обречены на мучительную смерть из-за отсутствия обезболивающих.

В случае с «Конференцией» — похожая ситуация. Претензии к художественной части картины будут справедливы — в основном драматургические несовершенства, когда автор хочет сказать сразу много обо всем, а в результате проходит пунктиром по нескольким пунктам, не остановившись ни на одном всерьез (прощение, забвение, проговаривание травмы — все эти проблемы оказываются не слишком внятно произнесенными). Но любое произведение искусства на больную тему, став достоянием общества, берет на себя и функции социального локомотива. «Конференция» заговорила о событии, о котором все эти годы говорить никто не хотел. Художественная рефлексия на тему теракта на Дубровке прозвучала впервые. Может, чуть наивно и не очень внятно, но фильм, несомненно, стал необходимым лекарством от забвения.

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!