Лицо — не только важнейшая часть нашей идентичности и нашего образа самих себя. Оно выполняет и важную социальную функцию: именно по лицу люди опознают друг друга. Люди, буквально пережившие потерю лица, рассказали «Таким делам» о том, почему вынуждены годами носить солнцезащитные очки, что мешает им найти работу и как травмы меняют привычный образ жизни
В мае 2008 года студентка из Красноярска Александра Черноусова возвращалась с друзьями с вечеринки. Ехали на такси большой компанией — она, сестра и трое друзей. По пути машина должна была переехать через мост, где в то время шел ремонт и стоял невысокий бетонный забор. На полной скорости автомобиль влетел в одну из плит. В крови водителя не нашли следов алкоголя: он или не заметил препятствие в темноте, или просто забыл о нем.
Удивительным образом в аварии никто не погиб. Одному из молодых людей сломало руку, другие отделались синяками и испугом. Водитель с тех пор слегка хромает. Но Александру, которая сидела посередине на заднем сиденье, выбросило вперед — прямо на двигатель, который из-за столкновения с бетонным забором частично вошел внутрь салона.
«Основной удар пришелся на лицо. Лоб и подбородок остались целыми, а все остальное было в кашу: глазницы полностью разрушены, правый глаз наполовину вытек, остался только левый. Им я сейчас вижу. Нос зашел немного внутрь головы, еще миллиметр — и он задел бы мозг, тогда меня бы не спасли. Когда меня вытаскивали из машины, люди вокруг думали, что я умерла», — рассказывает Александра.
Она провела в больнице больше месяца: врачи собирали заново ее лицо, спасали уцелевший глаз, пытались восстановить поврежденный. Главной целью докторов тогда было спасти девушке жизнь, а красота «нового» лица отошла на второй план. «Мне говорили: стоит нос прямо — вот и радуйтесь. Можете жевать — уже хорошо», — вспоминает Александра. Тогда она еще не знала, что процесс восстановления травмированного лица займет около десяти лет.
До аварии Александра — улыбчивая блондинка с голубыми глазами — мечтала сниматься в кино. Однако после трагедии о карьере актрисы пришлось забыть: девушке со шрамами на лице было очень трудно построить хоть какую-то карьеру.
Александра ровно за неделю до аварии, 7 мая 2008 годаФото: Юлия Скоробогатова для ТДОкончив университет по специальности «социальный работник», Александра начала искать работу. Вспоминая то время, она предупреждает: «Я буду плакать, но вы не обращайте внимания». Сначала девушка пробовала устроиться в Пенсионный фонд, но там намекнули, что не могут принять ее на работу из-за шрамов.
«Потом я хотела устроиться в автосалон администратором, и тут мне уже прямо сказали, что из-за лица не возьмут. Сказали, что все их во мне устраивает — образование, опыт, а вот лицо не устраивает», — вспоминает Александра.
После аварии она несколько лет в любое время года носила темные очки и густую челку: хотелось спрятаться от посторонних людей, которые нередко в открытую разглядывали ее на улицах и в общественных местах. Она мечтала перейти на удаленную работу, хотя до трагедии всегда любила находиться среди людей, была открытой и общительной. Иногда люди спрашивали, что с ней случилось, но чаще просто бесцеремонно разглядывали.
«Эмпатия, то есть умение поставить себя на место другого человека и почувствовать то, что мог бы чувствовать он, у многих людей плохо развита. Точно так же, как и способность посмотреть на собственное поведение со стороны. Некоторым людям просто не придет в голову, что у ситуации может быть два, три и более вариантов восприятия, а его любопытный взгляд может кого-то обидеть», — замечает психотерапевт Екатерина Сигитова.
По ее словам, главная трудность для людей, у которых на лице есть шрамы и другие особенности, — это реакция социума на их внешность. Иногда отношение посторонних может травмировать. В некоторых случаях люди с лицевыми отличиями предпочитают изолироваться от общества, чтобы не сталкиваться с негативом. «Главное — не подчиняться отвергающему социуму и не сдаваться», — говорит Екатерина Сигитова.
Александре не сдаваться помогала поддержка семьи. После аварии она начала встречаться с молодым человеком, за которого потом вышла замуж. Родные тоже всегда были рядом. «Во время аварии со мной в машине была родная сестра. Когда меня вытащили, я как будто издалека слышала ее голос, хотя она кричала мне в самое ухо: «Саша, очнись!» После этого я почувствовала, как будто у меня сердце заново завелось. С тех пор я шучу, что сестра своим криком может с того света достать», — смеется Александра.
Александра при поездке на такси попала в аварию 14 мая 2008 годаФото: Юлия Скоробогатова для ТДПозже она все-таки нашла работу — устроилась в один из красноярских институтов в отдел социальной и психологической помощи, где рассказывала студентам о доступных льготах и организовывала социально направленные мероприятия, например поездки волонтеров в детские дома. По ее словам, она стала более мягкой и начала лучше понимать других людей, а раньше была «напыщенной и надменной».
«Раньше к людям с инвалидностью я относилась, честно говоря, плохо. Думала: “Ну да, инвалид, но просто живи, как все”. После аварии я поняла, какие эти люди сильные, сколько им приходится преодолевать, насколько наше общество для них не приспособлено. Нужно много боли пережить, чтобы смириться с потерей руки, ноги, зрения», — делится она.
Даже небольшие и почти незаметные шрамы на лице бывают источником тревоги для людей, которые пережили травму. Окружающие могут говорить им, что не видят никаких следов трагедии. Но даже самые добрые и искренние утешения не помогают, когда в сознании человека разрушен привычный ему образ самого себя.
В июле 2017 года семья Влады Политавкиной отправилась в долгожданный отпуск на море. Из города Учалы в Республике Башкортостан до Анапы ехать больше двух дней на машине. Когда до приморского городка оставалось меньше двухсот километров, автомобиль, где ехали пятнадцатилетняя Влада, ее родители и семилетний братик, попал в аварию. На извилистом серпантине недорогой китайский внедорожник разбился «всмятку».
Влада ничего не помнит об аварии: ее воспоминания о дороге заканчиваются на том моменте, когда машину остановили полицейские и попросили всех пристегнуться, а начинаются опять уже с момента, когда девушка очнулась в больнице.
«Несколько дней после аварии я была в коме. Когда очнулась, сразу спросила: “Где братик?” По поводу папы у меня сразу было плохое предчувствие, но мне долго говорили, что все нормально, что он в больнице, — вспоминает Влада. — Уже потом мне сказали, что папа погиб. С мамой все хорошо, у нее только рука сломана была. Братик жив, но после аварии не чувствует ноги».
Маленький Ефим получил ушиб позвоночника, из-за чего у мальчика парализовало ноги. Но, к счастью, у него есть шанс снова начать ходить — деньги на реабилитацию Ефима собирает Благотворительный фонд памяти Николая Богатикова в поддержку пострадавших в ДТП.
Влада в той аварии сильно ударилась головой и получила перелом лицевой части черепа и ключицы. В больницу ухаживать за девочкой прилетела ее тетя и первое время прятала от племянницы все зеркала. «Когда я все-таки увидела себя, я подумала: “А почему от меня зеркала прятали? Я нормально выгляжу”, — удивляется Влада. — Конечно, поначалу был сильный отек и синяки, но меня не прямо изуродовало. Да, я выглядела не так, как раньше, но не совсем плохо».
На лице у девочки остался небольшой шрам — «вмятина», как она сама его называет. Но больше всего в аварии пострадали глаза: из-за разрыва сетчатки у Влады сильно испортилось зрение, один глаз немного «провалился» и теперь не совсем симметричен второму. Эта асимметрия очень беспокоит девочку, и она признается, что часто рассматривает себя в зеркало и мечтает сделать блефаропластику — операцию по изменению формы век.
Влада попала в аварию, когда ехала с семьей на отдых на море 19 июля 2017 годаФото: Юлия Скоробогатова для ТДВ 2019 году Влада с тетей поехали в Санкт-Петербург к челюстно-лицевому хирургу, чтобы девочке «поправили» глаза. Однако врача больше беспокоило то, как выглядят губы Влады. Несмотря на то что шрам на верхней губе был почти незаметный, хирург сказала: «Зачем тебе эти глаза? Давай лучше губы сделаем». В итоге провели операцию на губах, хотя Владе они и до этого казались нормальными. Но глаз все-таки тоже затронули — поправили его совсем чуть-чуть. По словам девочки, она совсем не видит разницы с тем, что было до операции.
Когда Черноусовой «собрали» лицо в 2008 году, оно получилось асимметричным, один глаз сильно отличался от другого, а переносицы, можно сказать, не было вообще. Почти десять лет девушка жила с лицом, которого стеснялась, но врачи говорили, что лучше «не лезть» — иначе можно сделать хуже.
Травмы лица и челюсти — одни из самых опасных среди травм головы и нередко приводят к инвалидности пострадавших. Количество таких повреждений только растет: значительный вклад в статистику делают автомобильные аварии, теракты и военные конфликты, но не обходится без бытовых, криминальных и производственных травм. Однако за последние годы реконструктивная хирургия сделала большой шаг вперед: улучшилось качество методов обследования, снизилось количество осложнений, стало лучше оборудование (хирурги оперируют под микроскопами, которые увеличивают изображение в десятки раз, а нити, которыми сшивают края ран, могут быть настолько тонкими, что их невозможно увидеть невооруженным глазом). Современные компьютеры помогают моделировать точный результат операции, что тоже помогает эффективнее планировать ход операции.
В 2017 году медики решились на операцию, в ходе которой Александре Черноусовой восстановили разрушенную глазницу, скулу и нос. Лицо стало более симметричным. Еще через год поправили подбородок — «отточили все». Когда она приехала после операции домой, ее не сразу узнал трехлетний сын.
Среди пациентов клиники Александра Неробеева, доктора медицинских наук, профессора и специалиста по челюстно-лицевой и пластической хирургии, немало тех, кто обращается к пластическим хирургам не в первый раз. Часто они просят исправить ошибки предыдущих специалистов или довести до конца работу, которую начали врачи, оказывавшие первую помощь. Дело в том, что главная задача этих специалистов — остановить кровотечение и сделать так, чтобы пациент не умер. При этом в некоторых случаях (когда, например, у человека нет части щеки) сразу ушивать рану не стоит: если это сделать, то края раны срастутся и лицо получится перекошенным.
«Хирургам, которые оказывают первую помощь, стоит остановить кровотечение, наложить повязку на рану и отправить пациента к специалисту, который хорошо знает лицевые мышцы, как они расположены, как двигаются и как нужно работать над их восстановлением», — считает профессор Неробеев.
Александра, 2021 годФото: Юлия Скоробогатова для ТДВрач признает, что восстановительная хирургия лица — это сложная, «ювелирная» и одновременно очень интересная работа, так как одинаковых травм не бывает. «Для хирурга-травматолога, который работает с руками и ногами, на первом месте стоит восстановление функции. Рука срослась, пальцы двигаются — отлично, а рубец закроем одеждой. Пластические хирурги работают по-другому. Конечно, функциональность для нас тоже важна, но есть еще элемент эстетики. Это хирургия на цыпочках», — объясняет он.
Пластическим хирургам приходится под микроскопом сшивать нервы, диаметр которых может быть меньше миллиметра, а также работать с разными лицевыми мышцами, каждая из которых сокращается и растягивается по-разному. Их нужно соединять так, чтобы после операции у пациента не было проблем с мимикой. Важно делать как можно меньше разрезов, чтобы не было лишних шрамов. Также огромную роль играют структура и рельеф тканей: нельзя пересадить на веко кожу с руки, потому что у нее другой цвет и это сразу будет заметно.
Сегодня, по словам Неробеева, для восстановления лица после травм обычно используются собственные ткани пациента. Например, на веко пересаживают кожу из-за уха (она подходит по цвету и рельефу), а из малоберцовой кости или ребра можно соорудить человеку новую челюсть. Для этого участок кости пересаживают вместе с кровеносными сосудами, чтобы он прижился на новом месте. Реже используют импланты из искусственных материалов.
«У нас есть такое выражение: человек полон запчастей. У нас так много мягких тканей и костей, что их почти всегда можно заменить — в отличие от органов», — говорит профессор.
После второй операции жизнь Александры Черноусовой стала налаживаться. Именно после этого она получила работу, наконец-то убрала с лица челку и перестала бояться фотографироваться.
«Если посмотреть мои селфи за предыдущие годы, то у меня взгляд был потухший. А когда лицо восстановили, восстановилась моя жизнь. Сейчас лицо меня устраивает, только нужно немного потолстеть. Некоторые участки костей мне заменили на металлические, какие-то части сделали из специальных сеточек и гвоздиков. У меня лицо, получается, наполовину железное, и под одним глазом железо чуть просвечивается, потому что кожа тонкая. Выглядит как синяк, но меня это уже не смущает», — говорит она.
«У меня была сломана орбита глаза, нос, почти полностью вырвана нижняя челюсть, разорван язык, множество шрамов на лице, на голове. Когда медведь меня грыз, я слышал, что кости хрустят, и думал, что врачи меня уже не соберут. Вся одежда была пропитана кровью. Мои родители потом все постирали, сейчас мы храним эти вещи как память о том, что я такое страшное пережил», — вспоминает фельдшер скорой помощи Алексей Коптяков.
Зимой 2015 года Алексей, которому тогда было 29 лет, отправился в лес охотиться на зайца. С собой он взял собаку — лайку по кличке Гром — и двустволку, заряженную дробью. Когда Гром спустился в небольшую расщелину и начал лаять, Алексей отправился посмотреть, что заинтересовало пса. Вероятно, Гром разбудил медведя, который уже залег в спячку из-за ранних холодов. Когда зверь вылез из берлоги, Алексей не успел убежать, а выстрел дробью только разозлил животное. Медведь бросился на фельдшера.
15 октября 2015 года в лесу на Алексея напал медведьФото: Юлия Скоробогатова для ТДВо время схватки с медведем Алексей не потерял сознание, хотя мысленно уже попрощался с родными. Когда зверь убежал в лес, фельдшер какое-то время лежал на снегу, а потом заставил себя подняться на ноги и самостоятельно добрел до дороги. Лайка по кличке Гром не отставала от хозяина. У дороги пришлось ждать: только третий автомобилист, который остановился, чтобы узнать, что произошло, подобрал Алексея и довез до больницы.
Очнувшись в 23-й больнице Екатеринбурга, Алексей долго не мог есть и говорить — его кормили через зонд. Все это время рядом с ним была мама, приходили навещать родственники, друзья, однокурсники. Но, несмотря на поддержку, Алексей не понимал, как будет жить дальше.
Первый месяц после нападения он провел в больнице в Екатеринбурге. Там Алексею «собрали» орбиту глаза, нос и нижнюю челюсть, но она не прижилась, и началось воспаление. Тогда хирург Ольга Плотникова, которая занималась лечением молодого человека, предложила ему поехать в Краснодар к пластическому хирургу Алексею Дикареву, чтобы сделать сложную операцию по полной замене нижней челюсти.
В конце ноября 2015 года Алексей отправился в Краснодар. Начался долгий период восстановления поврежденного лица: он перенес более пяти операций, между которыми требовалось делать перерывы длиной в несколько месяцев. Нижнюю челюсть ему сконструировали заново из малоберцовой кости, а с помощью имплантов придали ей подходящую форму. Позже вставили зубы. Врачи боялись, что у Алексея будут трудности с артикуляцией из-за рубцов на языке, но сейчас его речь практически не отличается от речи обычных людей. Разве что он чаще делает паузы, чтобы подобрать слова для описания того, что с ним произошло.
Окружающие — за редким исключением — отнеслись к беде, которая случилась с молодым фельдшером, с сочувствием и пониманием. «Первые полгода после травмы было особенно тяжело. Пока мне делали операции, я то медицинскую маску носил, то бандаж, фиксирующий челюсть. Бывает, захожу в магазин и слышу, как какой-нибудь ребенок говорит: “Мама, мама, посмотри, а что с этим дяденькой?” Но я решил для себя: смотрят — и пусть смотрят, особого внимания на это не обращаю».
Алексей, 2021 годФото: Юлия Скоробогатова для ТДОбщительный и открытый, до трагедии Алексей пел в местном хоре, а благодаря работе в скорой помощи знал почти всех пожилых людей в родном Карпинске и соседней Лобве. «Поселок у нас маленький, все знают, все сочувствуют тому, что со мной случилось. Поначалу, говорят, в нашу церковь чуть ли не паломничество шло, бабушки ходили поставить свечку за мое выздоровление», — вспоминает молодой человек.
После нападения медведя Коптяков получил инвалидность — сейчас у него третья группа. Но, несмотря на это, он решил вернуться к работе. Руководство больницы, где он работал фельдшером, предложило пройти переспециализацию на нарколога, чтобы он принимал более «простых» пациентов. Коптяков согласился. Но оказаться в роли студента для него было трудно: Алексею только сделали новую челюсть, но еще не вставили зубы, так что ему было тяжело говорить. Приходилось все время носить медицинскую маску и брать только мягкую пищу, чтобы ее можно было не жевать, а давить языком.
«Я почти сбежал с той учебы, но меня кое-как уговорили остаться. В итоге перешагнул через свое стеснение и доучился», — вспоминает Коптяков.
«Пластический хирург должен быть хорошим психологом и честным человеком, — считает доктор Неробеев. — В нашей работе много нюансов. Если у человека при травме был задет какой-то нерв, то лицо уже не будет двигаться, как раньше. Об этом нужно честно предупредить пациента, чтобы он мог представить себе результат операции максимально объективно. Иногда хирурги обманывают, обещают нереалистичные результаты — тогда пациенты могут и в суд подать на таких специалистов».
По опыту хирурга, результатами лечения чаще остаются довольны люди, у которых были наиболее тяжелые травмы. Но с трудными пациентами он всегда работает в паре с психологом.
«Лицо не существует отдельно от души, и все, что у нас в душе, как правило, проявляется на лице, — считает Неробеев. — Кто-то готов отдать все деньги прямо сейчас, чтобы исправить любые, как им кажется, недостатки. А кто-то готов ходить со шрамом через все лицо или с опухолью — и хоть бы хны, ничего его не смущает».
Знакомые и друзья Влады считают, что ее внешность совсем не изменилась после аварии. Но сейчас она старается прикрывать травмированный глаз волосами, а какое-то время после трагедии все время носила отражающие очки — даже после операции полностью принять свою внешность не получается. Общаться, как раньше, девочка может только со старыми друзьями, но старается не приходить на встречу с ними с открытым лицом и хотя бы несколько прядей оставляет так, чтобы они прикрывали глаза.
Влада, 2021 годФото: Юлия Скоробогатова для ТДОднажды в школе одноклассник Влады попросил померить ее светоотражающие очки. Не дождавшись ответа, он снял их с Влады и надел на себя. «У меня был такой стресс, прямо трясти начало», — вспоминает она. Но позже она научилась выходить на люди без этого аксессуара и очень гордится этим.
Психотерапевт Екатерина Сигитова подчеркивает: сами по себе шрамы дисморфофобию (психическое расстройство, при котором человек считает себя некрасивым или даже уродливым) не вызывают. Главные причины недовольства своей внешностью — «в голове»: это могут быть психологические травмы, полученные в результате реакции общества на шрамы, обсессивно-компульсивное расстройство, низкая самооценка, страх отвержения или пережитый абьюз.
Но идеалы красоты меняются, и отношение к особенностям внешности у общества со временем становится более толерантным, замечает Сигитова. «Бодипозитив — идея о том, что можно любить свое тело вне зависимости от того, что в данный момент в обществе считается красивым, — помогает людям со шрамами, потому что снимает с них часть стигмы, ведь они могут рассчитывать на принятие и любовь вне зависимости от того, как выглядят», — говорит психологиня.
Влада же очень надеется, что проблемы со зрением, которые начались после аварии, не помешают ей исполнить свою мечту — стать стюардессой. Она планирует поступить на одну из соответствующих учебных программ летом — чтобы не «тупить дома», пока в ее университете будут каникулы.
Пострадавший от нападения хищника Алексей Коптяков продолжает работать фельдшером, выступает перед школьниками с лекциями о вреде наркотиков, табака и алкоголя, а еще планирует выучиться на психолога. Он носит бороду и усы, чтобы скрывать шрамы на подбородке. В целом свое новое лицо Алексей принял. «Не самое страшное, что может случиться с человеком», — замечает фельдшер. Лишь один «бзик» не дает ему покоя: «Когда медведь на меня напал, то он мне вырвал клок кожи вместе с волосами на затылке. Сейчас у меня там проплешина. Я когда иду по лестнице и слышу, что сзади кто-то спускается, то всегда думаю: “Они смотрят в эту проплешину!” Только из-за нее чувствую дискомфорт».
Редактор — Лариса Жукова
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Подпишитесь на субботнюю рассылку лучших материалов «Таких дел»