ГУЛАГ для них продолжается

Домик на опушке леса

Дочерям Елизаветы Михайловой Нине и Владе — 51 и 47 лет. Они живут втроем на пенсию — чуть больше 17 тысяч рублей — на железнодорожном полустанке Золотковский Владимирской области. На полустанке всего несколько улиц, небольшие дачные домики. Михайловы живут в половине дома на краю самой дальней улицы Лесозаводской, почти в лесу.

Из Москвы на машине — пять часов либо на «Стриже» или «Ласточке» до Владимира и еще 110 километров на такси по бездорожью. Сами героини добираются до столицы на трех электричках, чтобы не тратить лишние 300 рублей. На это уходит полдня.

Здесь нет сберкассы, аптеки. Связь практически не ловит. На участок приползают опасные змеи, нет горячей воды. Но покупка этого жилья в 42 квадратных метра стала большой удачей для Михайловых — несмотря на то что дом пришлось почти полностью восстанавливать, ставить забор, проводить воду. В 2007 году они получили российское гражданство, а через год выбрали самый доступный вариант жилья (тогда участок стоил 360 тысяч), чтобы перебраться из Молдавии поближе к родовому гнезду — Москве. Тогда еще была жива старшая сестра Елизаветы Ленина.

Героини принимают гостей в простой, но опрятной одежде — резиновых сапожках, удобных брюках. Телогрейка Елизаветы Михайловой чем-то напоминает лагерную одежду. Угощают щедро и настойчиво картофелем с мясом, блинами, грибами и пирогом с ягодами (грибы и ягоды собирают сами). Не допив чай, берутся за архив — огромную папку с семейными фотографиями, документами. Показывают швейную машинку, которой около 200 лет, и редкую линзу, которую когда-то спроектировала Ленина.

«Эта ситуация у нас с 37-го года»

Родители Елизаветы Михайловой — Семен Михайлов и Антонина Шемянская — родом из Санкт-Петербурга. Они познакомились в пединституте в Симферополе. После свадьбы жена не стала менять фамилию. Михайлов вступил в партию, сделал карьеру в Кожсиндикате, и в 1931 году его отправили в Москву. Там он был прописан в общежитии. Его жена Антонина Шемянская получила жилье в Вешняках от Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов, до 37-го года она работала там инструктором — защищала права рабочих. Елизавета Михайлова вспоминает: «Это был деревянный домик, одноэтажный, по типу общежития. Там был коридорчик, крылечко, огородик рядышком был, смородина росла».

Судебные документы, справки о реабилитации, на фотографиях — мать Елизаветы Михайловой, она вместе с матерью, Елизавета Михайлова в раннем детствеФото: Полина Рукавичкина

Семена Михайлова арестовали зимой 1937 года в Баку. Там он работал управляющим азербайджанской конторой торгов в Москве, то есть ездил между Москвой и Баку. Елизавета Михайлова рассказывает, что эта должность была выборная. У отца тогда было два высших образования: пединститут и Военная химическая академия имени Менделеева. Он работал на химзаводе, а уже с химзавода попал на эту должность.

Особое совещание при НКВД приговорило Михайлова к восьми годам лагерей под Магаданом по одной из статей УК Азербайджанской ССР — за «участие в антисоветской организации правых и вредительство».

«Он явился свидетелем невиновного обвиняемого. Его взяли из-за другого человека. Тот был невиновен, а уж папа — тем более», — поясняет героиня.

После ареста мужа Антонина Шемянская осталась в Москве с тремя детьми: Лениной, Лидой и мальчиком от первого брака отца. «Когда мать пришла наводить справки о муже на Лубянку, охранник сказал, чтобы она позаботилась о безопасности семьи и перестала задавать вопросы. В 1941 году она участвовала в обороне Москвы, и пока мать ночью дежурила на крыше, во время бомбежки погибла восьмилетняя Лида. Маме положена медаль за оборону Москвы, но ей ее не выдали, потому что она была женой врага народа», — рассказывает Михайлова.

Ее отец вернулся из места заключения в 1946 году. «[Тогда] действовало положение о паспортах, по которому запрещалось отдельным категориям людей жить в режимных местностях, — объясняет Григорий Вайпан, представитель жертв политических репрессий в Конституционном суде РФ, кандидат юридических наук. — К [их] числу относилось подавляющее большинство крупных городов». Семену Михайлову выдали справку, по которой он уже не мог вернуться в Москву.

С помощью друзей Михайлов все-таки приехал в Москву и встретился с женой в 1947 году. «Когда стало ясно, что должен появиться ребенок, ее начали преследовать, — продолжает Михайлова. — Ребенок “врага народа” — это я».

Отец Елизаветы Михайловой, Семен Васильевич Михайлов, до арестов, 1936 год. На тот момент управляющий Московской конторой торгов Азербайджана в г. Москве. Елизавета Семеновна говорит, что такой костюм носить было очень роскошноФото: Полина Рукавичкина

По ее словам, сотрудники НКВД стали угрожать ее маме, что она будет «в поле рожать этого ребенка», если не уедет из Москвы, поскольку не донесла на мужа. Ей пришлось уволиться. «Как и на любую жену врага народа, на нее постоянно давили на работе, — объясняет адвокат семьи репрессированных Григорий Вайпан. — Кульминацией стала ее беременность. Видимо, воспользовались ее таким уязвимым положением, пригрозили ей расправой. Она уехала на девятом месяце».

За несколько недель до рождения ребенка она собрала вещи и села на поезд до Кишинева, где жил ее отец. Роды не хотели принимать ни в одной больнице. Елизавета Михайлова появилась на свет в небольшом городке Оргееве в 1948 году. С мамой и сестрой они остались жить в Молдавии.

Жизнь «врагов народа»

После ареста мужа Антонина Шемянская не могла найти работу, ее постоянно увольняли. «Мама, бедная, 46 килограммов весила, когда меня носила», — пересказывает героиня. Только после смерти Сталина Антонина пошла работать на фабрику и проработала там до старости, пока не выросла младшая дочь.

«Мы с ней голодали, она плакала, потому что [меня было] нечем кормить, нечем лечить, — вспоминает Елизавета Михайлова детство с мамой в Молдавии. — Я ей говорила: “Мамочка, не расстраивайся, я не буду кушать”. И я не ела». Беднее семьи, по ее словам, на улице не было.

В 1949 году Михайлова арестовали повторно. Особое совещание при Народном комиссариате внутренних дел СССР приговорило его к 25 годам лагерей в Красноярском крае за антисоветскую агитацию. «Представьте себе человека, который восемь лет отбыл в лагерях, <…> семья к нему приехала, у него родилась дочь. Дочери один год, он приходит, и ему говорят: “Ты едешь в Сибирь еще на 25 лет”, — рассказывает Григорий Вайпан. — То есть ему было на тот момент 45 лет. И он понимает, что, в принципе, это пожизненный приговор».

Елизавета Михайлова читает письма друзей семьи, в которых упоминают ее отца: «Только принимал я его плохо, ничем не угостил, вероятно, от того, что был оглушен его рассказами. Это очень, очень здорово, что после всего, что ему выпало на долю, в нем сразу видно человека. Остаться человеком в эдакой переделке — это высокая проба»Фото: Полина Рукавичкина

«Маме предложили ехать туда, к нему. А я все время болела», — говорит героиня. Антонина Шемянская не могла рисковать жизнью еще одной дочери. В семье говорили, что в ссылке отец жил в брезентовой палатке в мороз и чуть не попал под расстрел. Его спасла женщина, с которой он после реабилитации остался жить в Мингечауре (Азербайджан). Умер он от инсульта в 1974 году — прямо на рабочем месте на заводе.

Старшая сестра Ленина училась на химическом факультете, у нее возникла закрытая форма туберкулеза. После учебы отработала в Казахстане, но в Кишеневе работы для нее не было. Тогда она прошла специализацию по оптике в Ленинграде и снова вернулась. В научно-исследовательском институте Ленина разработала уникальную систему линз для поиска металла, но эту авторскую работу присвоил начальник и заплатил ей всего 50 рублей.

Елизавета Михайлова работала санитаркой станции переливания крови, чтобы попасть в мединститут. Директор уволил ее за три месяца до экзаменов, но она все же сумела поступить, родила дочь, после третьего курса она дежурила по ночам в онкологическом отделении два раза в неделю, а потом — в реанимации. После выпуска из института работала в детской стоматологии, через три года поехала вслед за мужем работать на БАМе на Дальнем Востоке как общий врач.

Елизавета Михайлова на железнодорожной станции Золотковский. Основная причина переезда в этот поселок — «поближе к Москве». Добраться отсюда до Москвы можно только с двумя пересадками за шесть-семь часовФото: Полина Рукавичкина

«Предупредили меня: “Не дай бог что — ты знаешь, кто у тебя отец”, — рассказывает она. — То есть мы все время были под колпаком. И меня действительно бог миловал: ни одного летального исхода у меня не было. <…> Я принимала быстро меры, знала, что делать, и человек оставался жив». Если бы хоть один пациент Михайловой умер, ее бы, уверена она, арестовали.

После развала СССР Михайловы продолжали жить в Молдавии, но уже считались «россиянами, проживающими за границей». Денег не хватало. Нина продавала расписанную посуду, самодельные вазы, подсвечники. В это время, по их воспоминаниям, молдаване ориентировались на Запад, а русским говорили: «Чемодан, вокзал, Россия». Так героини и сделали.

Вечное возвращение

В 1991 году вышел закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Его 13-я статья регламентировала право вернуться домой всех, кто утратил жилье в связи с репрессиями. «Это право распространяется также на членов их семей и других родственников, проживавших совместно с репрессированными лицами до применения к ним репрессий, а также на детей, родившихся в местах лишения свободы, в ссылке, высылке, на спецпоселении», — говорится в законе.

Внутри у Михайловых пространство разделено полками из балок, фактически все происходит в одной комнате — сон, туалет и душ, готовка еды, просмотр телевизора. Фрагмент кухниФото: Полина Рукавичкина

У Семена Михайлова было несколько справок о реабилитации: из России, Молдавии и Азербайджана. Первый приговор отменили в 1956 году, после смерти Сталина. Второе обвинение сняли только в конце восьмидесятых, когда была волна отмен всех внесудебных решений, — посмертно. В результате его дочери получили реабилитацию.

Справка отца о запрете проживания в 100 километрах от Москвы и других крупных городов перестала действовать только после его реабилитации. Героиня говорит: «Это самая страшная справка, из-за которой все происходит. Эту справку давали бандитам, уголовникам — в общем, самым никчемным людям. И папа, имея два высших образования, ничего противоправного он не сделал, — и ему все равно выдали эту справку».

Тогда Елизавета Михайлова обратилась в Хорошевский суд Москвы. В его решении было сказано, что мать уехала из Москвы сама, а не была вынуждена бежать. «Поскольку документально [давление на мать] не подтверждено, остается только факт, что она выехала к мужу, чтобы жить с ним»,— объясняет юрист.

Обед у Михайловых — перец, фаршированный пшенкой, со сметанойФото: Полина Рукавичкина

«Хорошевский суд вынес это гадкое решение, которое затормозило всю нашу жизнь. То есть они нас вернули опять в 37-й, — говорит героиня. — Маму выгнали и меня фактически выгнали».

12 октября Московский городской суд отказался удовлетворить апелляционную жалобу Михайловой по делу об установлении факта вынужденного переселения ее матери из Москвы в 1947 году, тем самым подтвердив отказ Хорошевского районного суда исполнять постановление Конституционного суда.

Плохая примета

Сейчас дом в Вешняках, где раньше жили Михайловы, снесли. Другие семьи получили квартиры на Ленинском проспекте, в Кузьминках — Михайлова разговаривала с одной из них. «Не стыдно ли в новой богатой России [не найти место для тех, кто был столько лет] изгоями, — говорит героиня. — А я все думаю, почему у меня все подружки — еврейки. Я всегда со всеми дружила, со всеми нациями. <…> А потом я поняла: одна проблема. Их отовсюду гнали — и нас отовсюду гнали».

Разделенные напополам избы — такое же частое явление, как и заброшенные дома. На скопленные деньги Михайловы смогли купить только половину избыФото: Полина Рукавичкина

Елизавета Михайлова хочет переехать в Москву с дочерьми и сыном, который пока остался в Молдавии. Она сама несколько лет работала в Москве стоматологом, снимая квартиру, но вечные суды и необходимость заниматься домом вынудили ее уйти. Ни мать, ни старшая сестра героини уже не смогут застать возвращение в Москву. Антонина Шемянская умерла еще в Кишиневе, до переезда в Россию, почти в 90 лет. «Мама так переживала и плакала, [она жалела,] что она не сделала вот этого важного дела, что надо было поехать в Москву», — считает Михайлова. Ленина не дожила до 89 лет. Болела и умерла она здесь, в маленьком домике на опушке леса.

Чтобы сделать это место пригодным для жилья, Михайловы восстанавливали его восемь лет, а переехали только в 2016 году. «Дом был жуткий, — вспоминает Елизавета Михайлова. — Тут и крыша текла, и пол прогнил». Вместе женщины стелили линолеум, укрепляли стены, переделывали печку. Три года они ходили за водой пешком на другой конец улицы, и только несколько лет назад провели водопровод себе и соседям. А чтобы протопить дом, покупают пеньки и пилят их сами — бензопилой.

«Это работа тяжелая, потом мы даже заснуть не можем», — говорит Нина. С тех пор, как на участке появилась огромная ядовитая змея, женщины боятся ходить в одиночку, берут с собой лопату.

Пыль от уезжающей машины в поселке ЗолотковскомФото: Полина Рукавичкина

Участок Михайловых оказался не очень плодородным. В сооруженной из старых окон теплице Елизавета Михайлова долго бродит в поисках созревших помидоров. Урожая клубники они в этом году так и не дождались. Часть земли заросла сорняками, потому что женщинам просто не хватает сил и времени ее возделывать. Зато у них отличный урожай котят, хвалятся героини, указывая на кошку, которая снова родила.

По участку бегают британский кот и черная кошка с блестящей шерстью. Троих животных раздали совсем недавно. Семья никогда не топит новорожденных котят: плохая примета.

Из домика Михайловы обычно не выезжают из-за сложной и дорогой дороги. Летом они съездили в столицу, чтобы забрать документы, которые хранились у знакомого, для судов и чтобы отдать в добрые руки британскую кошечку. Смеются: «Она стала москвичкой раньше, чем мы».

Право вернуться домой

В декабре 2019 года Конституционный суд России вынес постановление о том, что ограничения таких семей в жилищных правах не соответствуют Конституции. Он потребовал от государства компенсировать ущерб жертвам репрессий, выделить бесплатное жилье в городе, где семьи проживали до репрессий, «на основе максимально возможного использования имеющихся средств и финансово-экономического потенциала».

«Конституционный суд сформулировал важную позицию, которая имеет значение не только для Михайловой, но и вообще для любых жертв репрессий: что выезд в ссылку для воссоединения с репрессированным членом семьи, с супругом — это вынужденное переселение», — комментирует Григорий Вайпан. В таком случае утрата жилья считается вынужденной в связи с репрессиями.

Но семьи, которые хотят вернуться, сталкиваются с проблемами. Многие годы их не ставят на учет в том регионе, откуда их выслали, а если и ставят, то очередь на жилье приходится ждать 25–30 лет. В 2005 году федеральные власти переложили на регионы многие социальные обязательства, в том числе и компенсацию жертвам репрессий. Сейчас в Москве для попадания в общую очередь на социальное жилье нужно проживать в столице не менее десяти лет, быть малоимущим и не иметь жилья.

Юрист подчеркивает, что жертвы репрессий не должны приравниваться к другим людям, стоящим в очереди на жилье. Они ждут компенсации, а не помощи в улучшении жилищных условий от государства, как в случае с многодетными или малоимущими семьями. В этом смысле они «не претендуют ни на чью очередь». Тем не менее, даже если принять логику очередности, они должны получить квартиры как можно скорее.

Нина Михайлова, старшая дочь Елизаветы МихайловойФото: Полина Рукавичкина

Но в очередь Михайловы не встали до сих пор — из-за решения Хорошевского суда. Две другие заявительницы приняты на учет после решения Конституционного суда. Сейчас перед ними больше 54 тысяч семей, в этой очереди они будут стоять около 30 лет, а им уже за 70.

Жертвы репрессий, не имея юридического образования и особых ресурсов, долгое время самостоятельно писали обращения, судились. В 2017 году этой проблемой занялись юристы Института права и публичной политики, в частности Григорий Вайпан, а решение Конституционного суда дало импульс этой проблеме.

«Дело сдвинулось с мертвой точки, но пока [сделан] только первый шаг, — уверен Вайпан. — Людей стали ставить в очередь, но если не будет принят, как предписал Конституционный суд, закон, который устанавливает эффективный механизм быстрого обеспечения этих людей жильем, то для них это право останется номинальным. То есть они так и умрут, находясь в очереди».

Без получения жилья вернуться они не могут — по сравнению с тем, где они живут сейчас, в городах, откуда их семьи были высланы, гораздо выше стоимость жилья: в основном, это Москва и Санкт-Петербург.

«Моя доверительница Алиса Мейсснер, которая живет в Кировской области, может продать сейчас свою квартиру. На нее она может купить полтора квадратных метра московского жилья. Это объясняет <…> ситуацию других таких же, как она. Почему они не могут вернуться без помощи государства и без того, чтобы государство наконец выполнило то обещание, которое оно дало почти 30 лет назад», — рассказывает юрист.

Многие живут практически в тех местах, где их родители содержались в лагерях. Например, Евгения Шашева живет в 50 километрах от спецпоселения, где она родилась. «Для них ссылка не закончилась, — подчеркивает Вайпан. — В человеческом смысле они до сих пор в ссылке. Репрессии советские — это не часть нашей истории, [не] часть прошлого. Это часть нашего текущего момента. Репрессии по-прежнему с нами в лице этих людей».

Полка с книгами в доме у МихайловыхФото: Полина Рукавичкина

В августе этого года в Общественной палате вновь подняли вопрос эту проблему. В частности, предложили отразить в законе условие очередности предоставления реабилитированным лицам жилых помещений и гарантии в реализации их прав независимо от того, в каком субъекте они жили до политических репрессий. В сентябре члены палаты раскритиковали проект соответствующих поправок, которые предложил Минстрой: в нем говорится о том, что компенсация по-прежнему будет лежать на регионах, а заявители продолжат стоять в общей очереди.

Первое чтение законопроекта в Госдуме было запланировано на конец сентября, но комитет парламента по социальной политике перенес его, учитывая критику экспертов.

Есть и альтернативный законопроект: он закрепляет право вернуться за счет однократной денежной выплаты на приобретение жилья, которые сейчас предусматриваются, например, чернобыльцам и ветеранам Великой Отечественной войны. Другой проект закона, по предложению ОП, предполагает, что реабилитированным лицам в местах, где они жили до репрессий, жилье должно предоставляться вне очереди — по договору социального найма с финансированием из федерального бюджета.

Правозащитники также опубликовали обращенную к Госдуме петицию с требованием принять закон, который позволит жертвам советских репрессий получить жилье по прежнему месту жительства за счет средств федерального бюджета в приоритетном порядке. Она набрала более 66 тысяч подписей.

Чтобы к тому времени, когда будет принят закон, люди уже стояли на учете и могли быстрее вернуться, Институт права и публичной политики и «Международный Мемориал» создали проект «Право вернуться домой». Проект предлагает алгоритм, памятку, по которой люди уже сейчас могут собирать важные документы, и существует на двух площадках.

Елизавета Михайлова на железнодорожной станции ЗолотковскийФото: Полина Рукавичкина

С 2007 по 2017 год около 40 человек обратилось в московскую комиссию по реабилитации, чтобы встать в очередь. Еще 91 семья встала на учет до 2005 года. Все это люди, которые хотят вернуться в Москву. По данным, которые Минстрой представил в Общественной палате на «нулевых» чтениях, по всей стране не больше 1,5 тысячи жертв репрессий, ожидающих переезда. Для федерального бюджета это относительно небольшая нагрузка, сходятся во мнении эксперты.

«Я думаю, все понимают, что тянуть с этим нельзя, — убежден Вайпан. — Люди и так уже очень пожилые, и они и так годами добиваются возвращения. Добиваются того, что им на самом деле принадлежит по закону. Они не требуют чего-то сверх того, что государство им уже пообещало 30 лет назад. Они просто добиваются того, что им положено».

«Это “поручение” родителей, они очень хотели вернуться, — признается Елизавета Михайлова. — Конечно, я бы хотела, чтобы все это произошло значительно раньше. Тогда я смогла бы и поработать стоматологом, принести людям пользу. Мои дети могли бы работать, и, наверное, совершенно была бы другая жизнь».

Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!